Президент крайне встревожен сваливанием экономики в депрессию. Однако конкретной программы мер по ускорению роста не способны предложить ни правительство, ни экспертное сообщество
Фото: РИА Новости
Тем временем сваливание российского хозяйства в стагнацию продолжилось. Экономические итоги 2013 года оказались хуже ожиданий: прирост ВВП составил жалкие 1,3%. Затяжной конъюнктурный кризис охватил целый ряд добывающих и первопередельных отраслей (уголь, черная и цветная металлургия), наметилась заминка в автопроме (новый президент АвтоВАЗа Бо Андерсон выставляет за ворота 10% рабочих автогиганта, 7,5 тыс. человек). Банковский сектор дезориентирован затеянной новым главой ЦБ чисткой с непрозрачными мотивами выбора жертв. Широкая публика встревожена январской мини-девальвацией, которая возобновилась на минувшей неделе, и чувствительным торможением роста доходов.
В ноябре МЭР направляет в правительство скорректированную версию долгосрочного прогноза развития страны до 2030 года, постепенно склоняясь к тому, что наиболее вероятным в спектре траекторий будет худший, консервативный, вариант прогноза со среднегодовыми темпами роста ВВП 2,5%, существенно отстающий от прогнозной динамики мировой экономики. В публичном поле это решение было почти не замечено, но ряд авторитетных экономистов указали, что это: а) политический и б) неприемлемый для страны шаг. Подробная аргументация такой позиции была приведена в статье заместителя директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Марата Узякова (см. «Эксперт» № 7 от 10 февраля 2014 года).
Уже через неделю в газете «Ведомости» от 17 февраля вышла статья Владимира Мау «Ловушка восстановительного роста», в которой он попытался всесторонне обосновать неизбежность низких темпов и опасность целеполагания ускорить рост.
Не надо приплетать сюда политику
Самое удивительное в этом тексте — политический контекст. Мау пишет: «Не могу не заметить в скобках, что проблемы восстановительного роста, его возможностей и ограничений были хорошо изучены экономистами 1920-х годов. А практика того времени продемонстрировала исключительную политическую уязвимость этой модели роста. Ее исчерпание оборачивается политическим кризисом с весьма болезненными последствиями и для экономистов, и для общества». Как говорили в поздние советские времена, «не шейте нам политику». Спор о причинах экономического торможения и адекватности прогнозирования низких темпов роста на среднесрочную перспективу исключительно профессионально экономический. Концепты же, которыми руководствуются Владимир Мау, Алексей Улюкаев, бывший ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев и другие либеральные экономисты, просто не соответствуют разумной оценке текущего состояния нашего и мирового хозяйства, а также факторов, которые могут и должны ускорить рост.
Недавний прогноз МЭРа, согласно которому темпы роста экономики РФ в ближайшие годы, до 15–17 лет, не превысят 2,5%, удивляет многих экономистов, вышедших из тех же самых либеральных научных школ, что и «патентованные» либералы. Суть недоумения в том, что прогнозируемые темпы роста вдвое меньше средних темпов роста российской экономики с 1999 по 2013 год, когда они составили 5,5%. Очень важно для обывательского понимания, что здесь учитывается и год кризиса с минус 8% роста. То есть с учетом волатильной внешнеэкономической конъюнктуры и крайней чувствительности нашей экономики к мировым пертурбациям все равно мы были в состоянии на протяжении 15 лет расти вдвое более высокими темпами, чем прогнозируется сейчас. Такие скачкообразные изменения среднесрочных тенденций могут формироваться только при крайне серьезных изменениях условий существования экономической системы, а их вроде нет: мировое хозяйство достаточно стабильно, нам не грозят ни революции, ни войны, у нас нет исчерпанности потенциального спроса, как это было в Японии после кризиса 1990-х. Именно поэтому экономики в среднесрочной перспективе обычно «сдуваются» и «надуваются» плавно: без существенных изменений нельзя скакнуть на вдвое большие темпы роста в перспективе пяти-семи лет, но нельзя и упасть вдвое.
Владимир Мау считает бесперспективным и вредным пытаться ускорить экономический рост
Фото: РИА Новости
Откуда же такой пессимизм? Он держится на трех китах: исчерпание восстановительного роста, ловушка среднего дохода, дефицит институциональных условий.
Начнем с восстановительного роста. На наш взгляд, довольно странно трактовать период с 1999 по 2011 год как восстановительный рост. Этот термин предполагает сохранение структуры экономики и постепенную загрузку имеющихся мощностей и, соответственно, сохранение структуры капитала. Такие периоды бывают прежде всего короткими. Таким можно считать первое пятилетие послевоенной экономики для США, СССР и прочих стран, таким можно считать период с 2009 года по настоящее время, но никак не весь цикл двенадцатилетнего роста.
Во-первых, невооруженным глазом видно, что экономика 2008 года принципиально отличается по своей структуре от экономики конца 1980-х. Нет огромного машиностроения, есть существенный потребительский рынок, банковская система, торговая система, совершенно иной сельскохозяйственный комплекс, чего не было в СССР, и сырьевой комплекс тоже существенно отличается от состояния СССР: только экспорт нефти Россией был в 1,7 раза выше, чем максимальный вывоз нефти всем СССР в 1988 году.
Говорить, что в этот период не происходило обновления капитала, тоже странно: на излет этого цикла как раз пришелся активный инвестиционный процесс, достаточно диверсифицированный по отраслям экономики. Во второй половине этого цикла своей силы достигли десятки новых предприятий, готовых к новой не сырьевой, а инфраструктурной волне. Такая структурная перестройка — норма для рыночной экономики.
Точно так же, как волна 1999–2008 годов базировалась не столько на советских основаниях, сколько на созданных в 1990-е сырьевых компаниях как обладающих самым прямым доступом к денежной ликвидности, так и сейчас окрепшие в период инвестиционного подъема того периода (2004–2008) компании, прежде всего инфраструктурные, готовы обеспечить подъем новой волны. Так что категория «восстановительный рост», кажется, уводит нас в сторону от рассуждений, необходимых для создания программы экономического роста. Забегая вперед, скажем, что если бы так же рассуждали американцы, японцы, немцы на излете 1950-х, то общества всеобщего благоденствия они бы не построили.
Второй базис слабого роста, по версии Мау, — «ловушка среднего дохода». Это конструкция совершенно другого времени. Если «восстановительный рост» — это от катастрофы (революции, войны) к норме, то «ловушка среднего дохода» родом из постколониального времени 1980-х. Имеется в виду, что поскольку на мировом рынке существует совершенная конкуренция, то страны, где есть дешевый труд, привлекательны для создания там трудоемких производств, а страны, где уже очень дорогой труд, но созданы выдающиеся условия для привлечения капитала, привлекают туда дорогой высокодоходный капитал. Страны же, где доходы уже достаточно велики, а условий для капитала нет, не привлекают ни того ни другого. И в этом состоянии якобы находится Россия. Вообще говоря, конструкция очень слабая. Даже в постколониальный период, который она и описывает, страны с дешевым трудом — развивающиеся страны — на самом деле очень энергично привлекали промышленный капитал, а развитые страны, где были отличные институциональные условия, привлекали в основном вполне определенный — спекулятивный — капитал, за что и поплатились деиндустриализацией.
Но даже если не искать слабости в конструкции, сегодня она неадекватна состоянию мировой экономики. Свободного и энергичного перетока капитала больше не будет по двум причинам. Запад хочет вернуть себе индустриальную мощь, а развивающиеся страны уже не так бедны, чтобы предоставлять дешевый труд. И те и другие вступают в эру новой индустриализации, а для ее успеха как раз нужнее достаточно обеспеченный массовый обыватель . То есть это не «ловушка среднего дохода», а «преференция среднего дохода». Экономическая логика этого понятна: только достаточно маржинальный (то есть не бедный, не нищий) массовый рынок способен обеспечить достаточный объем прибыли для компаний, его обслуживающих, и, соответственно, достаточно легкую в исполнении инвестиционную деятельность. Именно поэтому в 1960-е ныне развитые страны прицельно боролись за низкую дифференциацию общества по доходам — для роста массовых и качественных индустрий нужны были не бедные и богатые, а средние обеспеченные обыватели. И нам они тоже нужны.
