Да, Володя Глушко убивает гебитскомиссара. Но уже после разгрома подполья, смерти Кривошеина, ареста Татьяны. И сам гибнет тут же, на глазах у немцев. Репрессий не последует, Володя жертвует только собой.
В романе "Ступи за ограду" инженер Фрэнк Хартфилд жертвует любимой работой, карьерой способного авиастроителя, твердым заработком, а в конечном счете даже покидает страну, где родился. Группа инженеров фирмы, в которой работает Фрэнк, едет в ФРГ помогать налаживать военное производство. В некоем журнале без ведома и согласия Фрэнка помещают статью о нем - вот, мол, один из тех, кто отправляется за океан оказывать помощь новому союзнику Соединенных Штатов (1955 год - год вступления ФРГ в НАТО). Хартфилд оказывается в двойственном положении. В разрезе правительственной политики, в глазах хорошо обработанного общественного мнения он стал образцом башковитого парня, готового на все ради своей страны. Но сам он отнюдь не считает возрождение немецкой военной мощи нужным и полезным. Его отец, военный летчик, погиб в небе Германии, завещав сыну ненависть к нацизму, с которым боролся бок о бок с русскими. Фрэнк не может не понимать, что именно для борьбы с вчерашним союзником Америка помогает вчерашнему врагу. У Фрэнка есть простой выход: не езди в Германию (фирма согласна на это), промолчи, и у тебя будут любимая работа и уважение сограждан. Но пепел отца стучит в сердце Фрэнка. Он созывает пресс-конференцию, опровергает статью и... становится парией в "прекрасной зеленой стране", становится "красным Хартфилдом" (очень верный штрих! - скольких мыслящих, беззаветно преданных родине американцев ошельмовали этим словом до, во времена и после сенатора Маккарти). Пройдут годы, в сотни Фрэнков Хартфилдов будут складывать костры из военных повесток, не желая "защищать интересы своей страны" в далеком Вьетнаме...
В одном редакционном кабинете, когда речь зашла о романе "Ступи за ограду", довелось услышать, что "красный Хартфилд" - это штамп и, стало быть, малохудожественно. Упрек и сам по себе достаточно серьезен, чтобы разобраться в его обоснованности, кроме того, здесь прощупывается интересная, даже болезненная для текущего момента проблема, выходящая далеко за рамки разговора об отдельном писателе. Имеется в виду проблема выработки критериев в условиях переоценки ценностей, истинных а мнимых, переоценки, вызванной перестройкой. Если раньше, в совсем еще недавнем прошлом, наше общественное сознание с вынужденной легкостью проглатывало и усваивало полуправду и прямую ложь, провозглашаемую с высоких трибун и страниц официальных изданий, то теперь у многих, прежде всего молодых людей, происходит обратная реакция - спонтанное отторжение, неприятие любой официально высказанной мысли. Когда же писатель, случайно или намеренно, использует нечто, совпадающее с прочитанным в газетной передовице, этот писатель рискует "без суда и следствия" попасть в конъюнктурщики. Вряд ли это справедливо - тотальное отрицание ничем не лучше бессмысленного ура-энтузиазма. Взять того же "красного Хартфилда". Верен ли с точки зрения реальности этот сюжетный ход? Нет ли здесь и в самом деле штампа? За неимением собственной информации обратимся к независимому свидетелю. Им станет Жорж Сименон, французский писатель, живший в США несколько лет, осмысливший увиденное там в целом ряде произведений. В переведенном на русский язык романе "Черный шар" есть Такой эпизод. Собрание общественности городка Вильямсона обсуждает вопрос о строительстве школьного комплекса. Хиггинс, главный герой романа, убежден, что строить надо с учетом перспективы, пусть это и обойдется дороже. Ему уже почти удается убедить сограждан, но все портит некто Перчин. "Этот самый Перчин взял слово и повторил в непримиримом и злобном тоне доводы и цифры Хиггинса, причем, ссылаясь на него, выразился так:
- Как нам только что доказал товарищ Хиггинс...
Публика забурлила. Перчину позволили говорить довольно долго, но под конец зал взорвался, и кто-то, отбивая такт ногами, выкрикнул:
- В Моск-ву! В Моск-ву!"*.
______________
* Сименон Ж. До самой сути. Лениздат, 1983, с. 386.
Комментарии здесь, думается, излишни. Разумному достаточно.
Юрий Слепухин в акцентах и деталях неизменно точен. И честен. В стремлении к правдивому отображению жизни он не останавливается перед ломкой стереотипов, "ступает за ограду" догм, полуправд и умолчаний, кому-то очень нужных, для кого-то спасительных. В недавнем прошлом писателю приходилось расплачиваться за это самой дорогой ценой - возможностью печататься.
Роман "Сладостно и почетно" начинается выстрелом танкового орудия. Молодой лейтенант, командир танка, хочет достать взлетающий "юнкерс". Не получилось. Самолет поднимается в небо, унося раненого офицера вермахта Эриха Дорнбергера, до мобилизации бывшего ученым-физиком. Его эвакуируют из сталинградского "котла". По приземлении за распространение пораженческих настроений в "котле" арестовывают пилота Фрелиха. Для Дорнбергера начинается путь в Германию. Там он знакомится и сближается с Клаусом фон Штауффенбергом, подключается к заговору с целью убийства Гитлера. В семье давнего знакомого, дрезденского профессора Штольница, Эрих встречает "восточную работницу" Людмилу Земцеву. Близится 20 июля 1944 года. Дорнбергер осознает, что любит русскую девушку. Людмила вначале ужасается своему чувству к немецкому офицеру, но в конце концов покоряется ему. Она не может не понимать, что Эрих не фашист, он, как и все честные немцы, жертва фашизма. Это первая любовь в жизни Людмилы, горькая любовь. Покушение не удается, заговор подавлен. На полную мощность запущена, гестаповская мясорубка. В самый день покушения гибнет Эрих Дорнбергер. Казнен профессор Штольниц, на старости лет включившийся в заговор. Людмила с поддельными документами скитается по Германии, происходит давно ожидаемая ею встреча С немецкими подпольщиками-антифашистами. Одного из них зовут Фрелих. Он рассказывает Людмиле о своем брате, расстрелянном два года назад за распространение пораженческих настроений в сталинградском "котле". Подполье направляет Людмилу в Дрезден, куда девушка приезжает за день до уничтожения города англо-американской авиацией. Чудом оставшись в живых, Людмила пытается пробраться через развалины к дому Штольницев. В это время в город въезжает советский танк и стреляет по зданию, где засели эсэсовцы. Роман кончается выстрелом танкового орудия...
В романе нашли отражение "вечные" темы Слепухина - долг, ответственность, честь, загадка женской души. Но пафос книги, объединивший всех положительных персонажей, как ни разнятся они по своей внутренней сути, мировоззрению, способам борьбы, выражен словами Горация: "Сладостно и почетно умереть за отечество".
Роман "Сладостно и почетно" должен был увидеть свет в середине шестидесятых годов, а увидел двадцать лет спустя. Отчего же? Оттого, что советская девушка не может полюбить немецкого офицера. Этого не может быть, это уводит в сторону, это вредит патриотическому воспитанию нашей молодежи. Такой роман нам не нужен. Мнение, высказанное кем-то неразличимым, возымело действие, роман "затормозили", да так прилежно, что и сам автор замер в неподвижности. За десять (!) лет после "мнения" Слепухин не напечатал ни строчки.
Вошедшая в настоящее издание повесть "Частный случай" названа так, вероятно, потому, что для сотрудников Комитета государственной безопасности случай Вадима Кротова действительно частный, лежащий в стороне от основных направлений работы КГБ. В самом деле, Вадим Кротов, 28-летний сторож с высшим образованием (поистине примета времени) не намеревается нелегально переходить границу, не бродит по лесам в поисках проб земли и воды, не переправляет в обход закона за рубеж произведения русского искусства. Вадим пишет рассказы, пишет не из корыстолюбия, не ради славы, но потому лишь, что не писать не может. Нам дают понять, что Кротов отнюдь не графоман, его рассказы хороши и по всем статьям достойны публикации. Для понимания повести важно то, что Вадим еще ни одной своей строчки не видел напечатанной, он, по существу, переживает душевный кризис, видит будущее в черном цвете, не надеясь уже опубликоваться вообще когда-нибудь. Писать же "для себя" всю жизнь выше сил человеческих, да и не имеет смысла - люди все равно не услышат тебя. Из редакций год за годом приходят отказы. Это знакомо: в стране, как всем известно, не хватает бумаги, жизнь редактора и издателя тяжела. Установка дублирует установку, кампания наползает на кампанию, успевай только разворачиваться носом по ветру, какая уж тут литература... Так было, читатель, в чем-то так и осталось... Правда, у нас, в отличие от Вадима Кротова, есть твердая надежда на лучшее.
Кротов в своей безысходной ситуации попадает в поле зрения некоего Векслера, "охотника за диссидентами", и в конечном счете публикуется за границей. Достоин ли этот поступок осуждения? Да, достоин. Вадим и сам себя осудит впоследствии. Но повесть "Частный случай" ставит вопросы, выходящие за рамки частного случая с Вадимом Кротовым. Случилось так, что к обычному выезду за границу, к явлению диссидентства в последние годы прибавилась так называемая "внутренняя эмиграция", в которой сейчас пребывает, как свидетельствует пресса, немало одаренных, умных, социально активных (в прошлом) молодых и не очень молодых людей. Неужели только они сами повинны в своем "уходе"? Неужели все они малодушные неженки, неспособные бороться с обстоятельствами? Но еще диккенсовский мальчик, выпоротый отцом, засвидетельствовал, что обстоятельства бывают сильнее нас. Алесь Адамович со страниц "Литературной газеты" поименно перечислил тех, кто, по его мнению, повинен в "вытеснении" с родной почвы Андрея Тарковского. Так что свою долю ответственности за невостребованность талантов, за утечку дарований в молчание или за рубеж должны нести и наши родные бюрократы от искусства, перестраховщики и холодные лентяи, не отличающие душу живую от чугунной болванки, все силы бросающие на удержание под собой начальственного кресла. Если смотреть с этой стороны, случай Вадима Кротова не такой уж частный. Финал повести, каким бы он ни был, в конце концов, случаен, а вот вопросы, порождаемые повестью, закономерны и требуют решения.
