Очевидный недостаток – затянутость фильма, он длится около трех часов. Нет никакой необходимости, например, в сценах, где появляется – спустя двадцать лет после основных событий – сын главной героини, американки Джейн. Его функция – получать письма от матери, в которых та вспоминает минувшие дни. С помощью этого приема автор «оригинальной идеи» старается разъяснить зрителю отдельные, не всегда мотивированные повороты сюжета.
Сын Джейн проходит службу в американской армии. На экране, поверх изображения появляются большие цифры: 1905 – время действия. Над военным лагерем гордо реет американский флаг, на нем 50 звезд. Как известно, количество звезд на американском флаге соответствует числу штатов. Действительно, ныне в составе США 50 штатов. А вот в 1905 году в состав США входили только 46 штатов.
В лагере сын Джейн чуть ли не сутки разгуливает в противогазе, демонстрируя тем самым свою беззаветную любовь к Моцарту. Великий композитор, конечно, заслуживает всяческой любви. Однако о противогазах в те годы еще никто и не слышал. Они появились значительно позже – во время Первой мировой войны, после того, как в боевой обстановке немцы стали применять отравляющие газы.
Юнкер Андрей, возлюбленный Джейн, ревнует к ней командира своего училища. В отместку прямо в театральном зале, посреди представления Андрей бьет генерала смычком по голове, у того с лысины сваливается парик. На следующее утро московские газеты выходят с сообщением о происшедшем. Но между этими двумя эпизодами – в театре и на московских улицах – вклинился еще один: в тюрьме у арестованного Андрея выбривают правую половину головы. Действительно, в те времена так поступали с преступниками, приговоренными к каторжным работам. Но ведь прошло всего несколько часов после ареста, ведь еще не было никакого суда, никакого приговора?
Взволнованная Джейн бежит к воротам тюрьмы. В воротах открывается небольшое оконце, дежурный долго допытывается, кем она приходится арестованному, и в свидании отказывает. Закавыка, однако, в том, что Джейн не говорит по-русски. Но выход найден – ее собеседник говорит по-английски. Может, в те времена у тюремных ворот, действительно, дежурили прекрасно образованные офицеры, знающие иностранные языки? Чтобы проверить это, открываю «Воскресенье» Толстого. Нехлюдов посещал Катюшу Маслову в той же самой Бутырской тюрьме и в те же самые восьмидесятые годы девятнадцатого столетия. Служащих тюрьмы, с которыми Нехлюдов каждый раз имел дело у ворот, Толстой называет «надзирателями». О месте надзирателей в иерархии тюремных должностей говорит следующая цитата из романа: «Фельдфебель строго обратился к надзирателю». Итак, надзиратели ходят под фельдфебелем. Еще те знатоки английского...
Суд приговаривает Андрея к каторжным работам в Сибири. Автору «оригинальной идеи» нужен этот приговор – иначе теряет смысл само название фильма «Сибирский цирюльник». Но вина ревнивца Андрея явно не тянет на подобное наказание. Поэтому в фильме используется следующий сюжетный ход: на суде юнкеру предъявляют обвинение в покушении на великого князя, который тоже присутствовал в театре. А генерал, дескать, пострадал потому, что грудью заслонил великого князя. Мне кажется, Никита Михалков тут явно перепутал эпохи. Это позднее, в сталинские времена, работали таким образом знаменитые тройки, которые при закрытых дверях могли «пришить» обвиняемому, иногда даже в его отсутствие, что угодно, включая покушение на «вождя народов» и его сподвижников. А в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия существовал суд присяжных, существовали адвокаты, было общественное мнение. (Вспомним суд над Засулич, стрелявшей в 1878 году в Петербургского градоначальника; присяжные, увы, оправдали ее). Неужели никто из нескольких сотен театральных зрителей, присутствовавших в зале при ударе смычка по генеральской макушке, не осмелился свидетельствовать на суде, что никакого покушения на великого князя не было? Не верю...
Есть ошибки в сценах, показывающих конвоирование заключенных из тюрьмы на вокзал. В фильме их путь пролегает мимо храма Христа Спасителя. Конечно, колонна кандальников выигрышно смотрится на его фоне. Только непонятно, как их туда занесло. Бутырская тюрьма, пункт отправления, – там, где Бутырский вал соединяется с Тверской. Пункт назначения – тогдашний вокзал Нижегородской железной дороги (площадь трех вокзалов). В книге «Москва и москвичи» Гиляровский вспоминает, что путь каторжан между этими точками пролегал по Садовому кольцу. И не было никакой нужды делать огромный крюк к храму Христа Спасителя.
Но в рассматриваемых сценах присутствует и более серьезная погрешность. Весь многокилометровый путь от тюрьмы до вокзала каторжан, закованных в ножные кандалы, заставляют бежать трусцой. А по бокам колонны едут на конях конвойные и хлещут нагайками тех, кто недостаточно проворен. Не могло быть такой жестокости! Толпы, собравшиеся на улицах, не позволили бы. Простых русских людей отличала всегда – а в те времена особенно – доброта, жалостливость к страждущим. Вот как описаны те же самые сцены у Гиляровского: партия арестантов двигалась «сквозь шпалеры народа, усыпавшего даже крыши домов и заборы»; «одиночная беднота с парой калачей или испеченной дома булкой поджидала на Садовой,.. прорвавшись сквозь цепь, совала в руки арестантам свой трудовой кусок». Сходную картину рисует в «Воскресенье» Толстой. Собирая материалы к своему роману, он вместе с каторжанами в жаркий летний день проделал пешком весь путь от Бутырской тюрьмы до вокзала: «Где ни проходила партия, она повсюду обращала на себя смешанное с состраданием и ужасом внимание... Пешеходы останавливались и удивленно, и испуганно смотрели на страшное зрелище. Некоторые подходили и подавали милостыню. Милостыню принимали конвойные». Вот, оказывается, чем на самом деле были заняты конвойные. А не избиением беззащитных кандальников.
Главный герой Андрей показан в фильме с искренней симпатией – образованный, благородный, настоящий будущий офицер. Все товарищи по училищу любят его. Даже капитан, командир его роты, стоя на тротуаре, берет под козырек – «отдает честь», провожая любимого ученика, которого гонят в партии каторжан. Да только совершенно выпадают из образа некоторые поступки Андрея. Один уже упоминался: юнкер бьет своего генерала. Чтобы такое в те времена случилось – даже представить трудно. Не юнкер, а тяжелый психопат. Но и это еще не все. В начале фильма по московской улице шагает колонна юнкеров. На проезжающую по улице карету народовольцы бросают с крыши бомбу – видно, как взлетает в воздух тело слуги, стоявшего на запятках. Юнкера рассеиваются по окружающим дворам, стараясь задержать покушавшихся. Удается это Андрею. В темном проулке он направляет винтовку на застигнутого врасплох террориста. Они молча смотрят друг на друга. А потом Андрей отпускает террориста. Когда через минуту подбежавший командир спрашивает, не заметил ли Андрей чего-нибудь подозрительного, тот отвечает отрицательно. Какова была задача этого эпизода – подчеркнуть гуманизм героя? Но разве это гуманизм – отпустить бандита, который только что убил человека? И таким образом поступает будущий офицер, «слуга царю». Не верю...
В печати неоднократно упоминали, что Никита Михалков – приверженец так называемой «монархической идеи» (еще одна идея...), да и сам, мол, дворянских кровей. Тем более странно, рецензируя «Сибирского цирюльника», защищать от Михалкова возлюбленные им царские времена. Так и кажется, что фильм делали впопыхах, не имея времени, чтобы «причесать» сюжет, психологически мотивировать поступки героев, проверить исторические факты. Михалков – несомненно, хороший артист и постановщик. Но в этот раз что-то не задалось. Вот и вышел «непричесанный цирюльник».
(опубликовано в газете «Новое русское слово», Нью-Йорк, 9 октября 1999 г.)
Вопрос об особенностях художественного творчества, в частности творчества поэтического, конечно же, неисчерпаем. В этой статье мне хотелось бы поделиться лишь некоторыми размышлениями о принципиальных признаках поэзии, ее отличиях от прозы. То, о чем собираюсь говорить, во многом может показаться общеизвестным. Но иногда и повторить – не грех. Как говорится, повторенье – мать ученья.
Жанры поэзии многообразны. Различают поэзию лирическую, эпическую, философскую, публицистическую, юмористическую, детскую и т.д. Иногда в рамках одного произведения эти жанры сочетаются (например, эпическая поэма «Слово о полку Игореве» с включенным в нее лирическим «Плачем Ярославны»). Разным читателям могут нравиться разные жанры поэзии. Для меня лично высшая форма – поэзия лирическая. О ней и поведу разговор. Не претендуя, однако, на то, что сказанное мною и есть истина в последней инстанции. У кого-то другого о том же предмете вполне может быть иное суждение.
