В русской поэзии тоже идет постоянное развитие, поиск новых форм самовыражения. Понятно, что Блок писал не так, как Пушкин, а поздний Пастернак – не так, как Блок. Но традиционное присутствие и мысли, и чувства сохраняется у всех этих поэтов – в отличие от многих современных. На сходную тему мое стихотворение (опубликованное в нью-йоркском «Новом журнале», кн. 217, 1999). В нем есть реминисценции стихов Пушкина, Блока, Пастернака – поэтов, столь почитаемых мною... Этим стихотворением и закончу.
Ах, как шествуют важно и грузно,
В небеса запрокинув головы,
По страницам поэзии русской
Короли ослепительно голые.
Что ж, нехитрое это искусство –
На амвон с бубенцами вылезти.
Пустословить без мысли, без чувства,
Перво-наперво позаковыристей.
Пусть их. Вытерпит все бумага.
Шелуха – легковесна, отсеется.
Но, как прежде, шумит Арагва,
Мгла ночная по холмам стелется...
Да в некошенном рву стынет тело,
И засохшая кровь под вагонами...
Да все так же февральской метелью
Снег за стеклами пляшет оконными…
Пир в разгаре. Натужное пенье.
Гул речей, бессвязных и выспренных.
И не слышны – сердца биенья.
Много званных, а мало избранных.
(опубликовано в альманахе «Лебедь», № 390, 2004 – Lebed.com)
За последние два века русская литература, как ни одна другая, явила миру много художественных произведений самой высокой пробы. Но и среди них существует для меня некая иерархия. Критерий – простой. Есть хорошие книги, которые с удовольствием прочитаешь, а потом, возможно, когда-нибудь в жизни перечитаешь. И есть вершинные произведения. Их число невелико. К ним через какое-то количество лет возвращаешься опять и опять, каждый раз открывая в любимой книге что-то новое. Список таких книг у разных читателей, конечно, может быть разным. Для меня, например, это «Война и мир», это «Преступление и наказание», «Тихий Дон»... Сюда же отнесу и «Мастера и Маргариту».
Роману «Мастер и Маргарита» Михаил Афанасьевич Булгаков отдал, хотя и с перерывами, последние одиннадцать лет жизни. В сентябре 1939 года ему был поставлен диагноз – гипертонический нефросклероз (когда почки начинают все хуже пропускать и очищать кровь). О гемодиализе, который может на годы продлить жизнь таких больных, тогда и не слышали. Врач по образованию, Булгаков понимал, что означает сей страшный диагноз. Ранее эта болезнь унесла жизнь и его 48-летнего отца Афанасия Ивановича. Сыну было отпущено столько же – он умер 10 марта 1940 года, не дотянув двух месяцев до 49 лет.
Уже тяжело больной, Булгаков продолжал диктовать своей жене Елене Сергеевне исправления и дополнения к тексту романа. Сохранилась дата последней правки – 13 февраля 1940 года, всего за 26 дней до смерти. Считал ли он свою работу полностью законченной?..
Рукописи «Мастера и Маргариты» повезло. Жена преданно сохранила ее в страшные годы сталинщины. Спустя более четверти века, в 1966 году, роман, наконец-то, увидел свет. Как сейчас помню две зачитанные до дыр синенькие книжечки журнала «Москва», в котором по соизволению властей была впервые опубликована, хотя и с многочисленными купюрами, эта великая проза. Недавно я снова, уже в четвертый раз, перечитал «Мастера и Маргариту». И тут обнаружил вдруг кое-где в тексте языковые и фактические ошибки. Все-таки умирающему Булгакову не хватило, видимо, сил и времени, чтобы довести правку до конца.
Надо сказать, те или иные ошибки, оговорки практически неизбежны при работе над рукописями подобного объема. Вот, к примеру, уже упомянутая «Война и мир». Еще сравнительно молодой, полный творческой энергии, Толстой вдохновенно работал над романом семь лет, многократно вычитывал и правил его. Правка была настолько густой, что Софье Андреевне, жене Толстого, пришлось несколько раз переписывать все четыре тома от начала до конца. Но когда роман увидел свет, все-таки и в его текст вкрались ошибки. Приведу пример.
Князю Андрею, уезжающему в 1805 году на войну, княжна Марья дарит на счастье серебряный образок. Тогда как после Аустерлицкого сражения французские солдаты снимают с тяжелораненого князя уже не серебряный образок, а золотой. Разночтение очевидно. И его, казалось бы, следовало исправить при последующих изданиях. Но, наверное, пиетет к Толстому настолько велик, что до сих пор редакторы не решаются тронуть даже эту явную оговорку. Во всяком случае в 12-томном собрании сочинений Толстого, которое стоит на моей книжной полке и которое вышло в 1958-1959 годах, все так же сосуществуют в разных главах романа «овальный образок спасителя... в серебряной ризе, на серебряной цепочке» и «золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею». Кстати, и еще одно разночтение сразу обнаруживается. На самом деле, прощаясь с братом, княжна Марья не вешала образок на его шею. Толстой пишет: «Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею». Думаю, если бы мы могли сейчас связаться со Львом Николаевичем, узнать его мнение, он только поблагодарил бы за то, что эти непринципиальные оговорки, наконец-то, исправлены...
Вернусь к Булгакову. При многократных переизданиях «Мастера и Маргариты» редакторы, я думаю, замечали некоторые языковые и смысловые неточности романа. Но исправить их опять-таки не хватало решимости. А на мой взгляд, все же следовало бы – пусть и предельно осторожно, пусть после самых тщательных консультаций со специалистами по творчеству Булгакова. Начну с элементарных языковых оговорок.
В главе 2 Пилат восклицает: «О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем!» А надо бы: «чего только ни услышишь».
В главе 10: «Из подворотней бежали пенные потоки». А надо: «из подворотен».
В главе 24: «Никогда ни с кем не пил брудершафта». А надо: «не пил на брудершафт».
В главе 27: «Весь вечер... провел в том самом этаже». А надо: «на том самом этаже».
И еще в главе 27: «Удалось их привести в порядок в течение двух часов времени». Но словосочетание «два часа» вообще подразумевает только время, а значит, последнее слово в обороте «два часа времени» – лишнее.
А вот уже оговорка смысловая. Глава 23 рассказывает о бале у сатаны. Маргарита, королева бала, оказывается сначала в зале с колоннами. Затем она переходит в другой зал. Автор подчеркивает: «В следующем зале не было колонн». Тут играет джаз-оркестр. Его дирижер, приветствуя Маргариту, «согнулся перед нею,.. вырвал у крайнего музыканта тарелку, ударил ею по колонне». А ведь в предыдущем абзаце было ясно сказано, что колонн тут нет.
Глава 32 – Воланд и его свита вместе с Мастером и Маргаритой покидают Москву. После долгого полета сквозь ночь их кони останавливаются на плоской каменистой вершине. В ярком свете луны Маргарита видит неподвижную фигуру в тяжелом кресле. Это Понтий Пилат. Он погружен в глубокую задумчивость, его не отпускает страшное чувство вины за казнь Иешуа. В ту ночь, что последовала за казнью, над Ершалаимом, как мы помним, тоже стояла полная луна. Глядя на Пилата, Воланд говорит своим спутникам: «Около двух тысяч лет сидит он на этой площадке и спит, но когда приходит полная луна,.. его терзает бессонница». И Маргарита спрашивает: «Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много?»
Прежде всего следует уточнить, что между 33 годом новой эры, когда был казнен Иисус, и тридцатыми годами двадцатого века, когда разворачиваются события в Москве, прошло не двадцать, а практически ровно девятнадцать столетий. Но приведенный текст содержит и еще одну ошибку в расчетах. Маргарита имеет в виду, что срок этот – девятнадцать столетий – вобрал в себя двенадцать тысяч полнолуний. Так ли это? Лунный месяц, как известно, колеблется от 29 до 30 суток. Далее несложно подсчитать, что на сто лет (с учетом того, что каждый четвертый год на один день длиннее) приходится около 1238 полнолуний. И соответственно за девятнадцать столетий их набегает не двенадцать тысяч, а почти в два раза больше – двадцать три с половиной тысячи. Впрочем, эту арифметическую ошибку еще можно простить Маргарите. Странно лишь, что Воланд ее не поправил.
Еще раз повторю: упомянутые ошибки, оговорки не имеют принципиального значения. Они легко поддаются правке, но до сих пор переходят из издания в издание. Хотя, не сомневаюсь, Булгаков такую правку одобрил бы.
В «Мастере и Маргарите», однако, обнаруживаются и разночтения иного рода – между тем, что повествует об Иисусе Евангелие, и некоторыми деталями жизни и смерти Иешуа, описанными в романе. По объему рассказ Булгакова об Иешуа сравнительно невелик, ему посвящены лишь четыре из тридцати двух глав (а если к ним добавить и «Эпилог», то тридцати трех). Но по художественной силе, на мой взгляд, эти четыре главы – вершинные в романе.
Разночтения начинаются уже в главе 2. На допросе у Понтия Пилата Иешуа говорит, что он родом из Гамалы и что он не помнит своих родителей. Тогда как, согласно Евангелию, Иисус родился в Вифлееме и потом с матерью и приемным отцом долгие годы жил в Назарете – лишь в тридцатилетнем возрасте Иисус принял крещение от Иоанна и начал свою проповедь. Быть может, на допросе Иешуа говорит неправду, чтобы не подставить под удар родных? Но такое объяснение явно противоречит тому, как показан в романе характер героя. Человек предельно чистый, наивный, Иешуа не умеет лгать. (Так, он честно подтверждает на допросе свои слова, сказанные ранее Иуде, что всякая власть является насилием и власть кесаря – тоже; а ведь этот ответ означает для Иешуа неминуемую и мучительную смерть). В главе 26, в конце романа, когда казнь уже осталась позади и нет вообще никакого резона говорить неправду, Булгаков опять вкладывает в уста Иешуы слова о том, что он – «подкидыш, сын неизвестных родителей».