Поднявшись на локте под тканью жития,
Он думает: ковчег не оставляют крысы,
И птицы не летят, не слышно журавля…
Сейчас, сейчас сверкнут расплавленные смыслы
И Истина родит в ущербе бытия
Ещё чужой язык, согнутый коромыслом
Между сухих зубов, пока ещё заря.
Ной весь ещё во сне, в благословенном пире,
И в мирной полутьме фантазий полон взгляд,
Ротонда в семь цветов, путь солнца в водах мира
Его разбудит кровь, он в нем свершит обряд.
Уже поёт земля в едином мощном клире,
Проклятия творцу — лишь нагота наряд:
Прощенье и завет, вино и стон псалтири
С земли на небеса сейчас заговорят.
***
Когда ты в кругу, над тобой вереницами лица,
Когда ты в кругу, под тобой ледяная слюда,
Когда ты в кругу, ты не можешь остановиться,
Когда ты в кругу, ты в кругу навсегда, навсегда.
И лето снимает дурманный медовый покров:
Нагое тяжелое зрелое — вот оно в круге:
Ты чувствуешь плоть вплоть до самых далеких миров,
И вещи в тебе проникают тебя и друг друга.
Спасайся в кругу, не спасителен путь по прямой,
Там осень сжимает в руке посиневшую нить,
И грезит зима и весной нет дороги домой,
И сколько б ни шел, а движения не сохранить.
Вплети свои руки в деревья, что пахнут травой,
Когда ты в кругу, ты уже не когда-то, не где-то,
Да, вот он твой дом, вот твой танец, он тоже живой,
И горнее время лелеет здесь дольнее лето.
Пока ты в кругу, ты не делаешь новых долгов,
Ты взял в долг себя, и расплатой не будет страданье —
Ведь нет ни начал, ни концов совершенных кругов,
И вечно мгновенье летящего вниз мирозданья.
***
Трепещут деревья, как птицы,
Срывается снег с высоты,
И мы, потерявшие лица,
Под снегом стоим, как цветы.
И в бронзово-алом сиянье
Понятно, сколь близок нам свет,
Сколь суетны все расстоянья
Из сцепленных бед и побед.
Однажды окончится время,
Мы бросимся в свет нагишом,
Пусть судятся с Богом творенья,
Суды — не для тех, кто ушёл.
***
Я знаю, что ломает гордость голени,
Что нищета подъемлет чашу холода,
Что не находит смерти дух оболганный,
Что не дается жизни красота,
Всё чаще, обезсилев от ничтожества,
Церквей, и мелководных, и порожистых,
Шумящих обо всём в своем ничтожестве,
Я спрашиваю: верю ль я в Христа?
Молчит об этом сердце изболевшее,
Не видит мысль в разврате помутневшая,
Лепечет что-то память охмелевшая
И в миг, когда клубится пустота,
Внезапно Дух касается, как женщина,
Как будто изнутри пушистым жемчугом,
Душа не ошибается в божественном,
И открывается глубокая вода.
Так, утешенье ясно и мгновенно,
Движение на склоне лет вселенной,
Всё, сопряженное с усилием и тленом,
Вдруг замирает в собственных следах.
***
Не верю я ни ламам, ни пророкам,
Ни Западу не верю, ни Востоку,
Пусть правят муфтии с раввинами до срока,
Пускай попы им вторят — ерунда.
Не верю ни в заслуги ни в пороки,
Всё из того, что смертно-одиноко,
Ни в избранных не верю, ни в народы,
Противен Кристмас и дурацкая звезда.
В пустыню разума бегу,
чтоб встретить Бога,
Там нет Его, где его слишком много,
А всё же видит внутреннее око:
Христос во всём, со мной и навсегда!
БЕСКОНЕЧНЫЙ РОМАНС ДЛЯ СОФЬИ
О какая печаль над землею,
О какая нас греет тоска!
Я бы небо любил голубое,
Но меня поглотили века.
И пока меня нежит река,
Я не знаю мгновенья покоя,
Ибо небо люблю голубое,
А меня поглотили века.
Но пока не ослабла рука,
И пока остается нас двое,
И печальный шалаш из песка,
Не печальней, чем мертвая Троя,
Я могу тебя все ж приласкать,
Словно небо свое голубое,
О какая нас греет тоска,
Пока нас на земле только двое!
Мы шагаем подобно конвою,
Вопреки и подобно природе,
О какая печаль над землею,
И какие века на исходе!
И еще не устали мы вроде,
Каждый шаг наш — шалаш из песка,
Наше ложе в заброшенном гроте,
О какая нас греет тоска!
КАТАСТРОФИЧЕСКИЙ СОНЕТ
О Господи, как немощна природа!
Ужели ничего — ни до, ни после,
Ужели дух, как плачущий апостол,
Предаст, что может, греясь до восхода?
Да, вот он я, клубок сплетенных сил,
Рой демонов, разбуженный сознаньем!
Бессмысленный я начал со стенаний
Но принял только то, что сам просил!
Дыхание своё суди, Создатель,
Своё попробуй Слово улови:
Пусть даже говорил Ты о любви,
Да вот не той, и потому не кстати!
Пойми меня, Создатель мой, пойми,
Меня захлёстывают воды забытья,
Тяжелым бредом вспенилась природа,
И ангел к небу рвётся из меня,
Душа свои изблёвывает дни,
Рыдаю я задолго до восхода.
Поэт, литературовед, океанолог. Публиковалась в периодике. Автор сборника стихов "Вино Тавриды". Участница 45-й Российской антарктической экспедиции. Живет в Москве.
***
Вдоль ликийского берега, скрытого в зарослях пиний,
Мимо гаваней тихих, где скрыться от бурь не дано,
Наш корабль разрезает изгибы бурлящие линий,
Ну а в трюмах играет готовое к песне вино.
Сколько лет будем плыть и листать побережий страницы,
Осторожно храня берегами даруемый мед.
Словно раны зияют пробитые в скалах гробницы
Тех царей, чьих имен тихий звук пустоту не вспугнет.
И века разбиваются в брызги о черные скалы,
И уходит вода в расчищаемый волнами грот.
Где-то мир раздирают какие-то готы и галлы,
И пока непонятно, успел ли прийти Геродот.
Айнахои изгибы отрадны уставшему взгляду,
Когда вязкий напиток даруют истрепанным снам.
И какое столетье проходит, рассыпавшись, кряду.
Одинокий кораблик неспешно скользит по волнам.
Поэт, литературовед. Автор стихотворных сборников "Tropos", "Нити Арахны". Живет в Томске. Возглавляет издательство "Водолей".
***
"Истреби свою волю, и истребится ад".
Блаженный Августин
И я был зван, как юный Августин,
На пир Киприды в нежный вертоград.
В груди струился тонкий тайный яд,
И был далек пугающий притин.
Но голос из неведомых глубин:
"Отвергнешь волю — истребится ад", —
Воззвал, низринув в духа водопад,
