Разлился по блескам дул и лезвий
рассвет.
Рдел багрян и долог.
В промозглой казарме
суровый
трезвый
молился Волынский полк.
Жестоким
солдатским богом божились
роты,
бились об пол головой многолобой.
Кровь разжигалась, висками жилясь.
Руки в железо сжимались злобой.
Первому же,
приказавшему –
«Стрелять за голод!» –
заткнули пулей орущий рот.
Чьё-то – «Смирно!»
Не кончил.
Заколот.
Вырвалась городу буря рот.
9 часов.
На своём постоянном месте
в Военной автомобильной школе
стоим,
зажатые казарм оградою.
Рассвет растёт,
сомненьем колет,
предчувствием страша и радуя.
Окну!
Вижу –
оттуда,
где режется небо
дворцов иззубленной линией,
взлетел,
простёрся орёл самодержца,
черней, чем раньше,
злей,
орлинее.
<...>
Это над взбитой битвами пылью,
над всеми, кто грызся, в любви изверясь, днесь
небывалой сбывается былью
социалистов великая ересь!
17 апреля 1917 года, Петроград
Игорь Северянин
И это – явь?..
И это – явь? Не сновиденье?
Не обольстительный обман?
Какое в жизни возрожденье!
Я плачу! Я свободой пьян!
Как? Неужели? Всё, что в мыслях, –
Отныне и на языке?
Никто в Сибирь не смеет выслать?..
Не смеет утопить в реке?..
Поверить трудно: вдруг всё ложно?!
Трепещет страстной мукой стих...
Но невозможное – возможно
В стране возможностей больших!
8 марта 1917, Москва
Борис Пастернак
Весенний дождь
Усмехнулся черёмухе, всхлипнул, смочил
Лак экипажей, деревьев трепет.
Под луною на выкате гуськом скрипачи
Пробираются к театру. Граждане, в цепи!
Лужи на камне. Как полное слёз
Горло – глубокие розы, в жгучих,
Влажных алмазах. Мокрый нахлёст
Счастья – на них, на ресницах, на тучах.
Впервые луна эти цепи и трепет
Платьев и власть восхищённых уст
Гипсовою эпопеею лепит,
Лепит никем не лепленный бюст.
В чьём это сердце
вся кровь его быстро
Хлынула к славе, схлынув со щёк?
Вон она бьётся: руки министра
Рты и аорты сжали в пучок.
Это не ночь, не дождь и не хором
Рвущееся: «Керенский, ура!»,
Это слепящий выход на форум
Из катакомб, безысходных вчера.
Это не розы, не рты, не ропот
Толп, это здесь, пред театром – прибой
Заколебавшейся ночи Европы,
Гордой на наших асфальтах собой.
1919
Осип Мандельштам
* * *
Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенёт.
Восходишь ты в глухие годы –
О солнце, судия, народ.
Прославим роковое бремя,
Которое в слезах народный вождь берёт.
Прославим власти сумрачное бремя,
Её невыносимый гнёт.
B ком сердце есть – тот должен слышать, время,
Как твой корабль ко дну идёт.
Мы в легионы боевые
Связали ласточек – и вот
Не видно солнца, вся стихия
Щебечет, движется, живёт;
Сквозь сети – сумерки густые –
Не видно солнца и земля плывёт.
Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,
Скрипучий поворот руля.
Земля плывёт. Мужайтесь, мужи,
Как плугом, океан деля.
Мы будем помнить и в летейской стуже,
Что десяти небес нам стоила земля.
1918
Вячеслав Малежик: „Жизнь – лучший писатель“
Вячеслав Малежик: „Жизнь – лучший писатель“
Искусство / ЗВАНЫЙ ГОСТЬ / По душам
Писарева Екатерина
Теги: Вячеслав Малежик , юбилей
Популярный артист рассказал о своей литературной деятельности
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Вячеслав Малежик – эстрадный певец, композитор, заслуженный артист России. Работал в ансамблях «Весёлые ребята», «Голубые гитары», «Пламя» и др. Автор огромного количества хитов, выпущено более 30 альбомов с песнями. Также является автором пяти книг.
Своё 70-летие известный эстрадный певец и поэт отметил грандиозным концертом в Кремлёвском дворце. «ЛГ» поговорила с автором нескольких сотен песен о начале его творческого пути, увлечении писательством, о возрасте и литературных предпочтениях.
– Вячеслав Ефимович, недавно вы масштабно отметили на сцене Кремлёвского дворца свой юбилей. Это было некое подведение итогов?
– Нет, не подведение, скорее концерт, в котором я просто постарался показать зрителям, что в моём возрасте ещё можно получать удовольствие от жизни и я могу быть замечательным примером для подражания и знаменосцем в восхождении под названием «жизнь». Всё это было без всяких размышлизмов и стенаний на тему того, что молодость безвозвратно ушла.
– Составляющие вашей жизни – это...
– Многое. И семья, и дети, и внуки. Но, конечно, творчество. Я считаю, что для мужчины основное – это работа. Я занимаюсь тем, что для меня близко, и тем, что умею. В принципе, надеюсь, что с кем-то вхожу в резонанс и доставляю людям удовольствие.
– Вы окончили технический вуз, по образованию инженер... Как вы пришли в музыку?
– Я бы перефразировал вопрос «Как вы не пришли в технику, уйдя на время из музыки?» ( смеётся ). В какой-то момент у меня был такой выбор, и я долго решал, чем же заняться в жизни, и в итоге поступил в технический вуз. Начал заниматься самодеятельностью, увлёкся настолько, что стал двоечником. Но всё же институт окончил и два с половиной года проработал по распределению, начинал там делать диссертацию, защитил кандидатский минимум. А потом меня пригласили на профессиональную сцену, в ВИА «Весёлые ребята», и с того момента можно считать, что мой диплом инженера стал просто орденом на моей груди для авторитета.
– Вами написано множество песен, такие популярные артисты, как Валерий Леонтьев, Альберт Асадуллин, Ирина Понаровская, исполняют ваши песни. Вы этим гордитесь?
– Я горжусь тем, что прожил интересную жизнь. С годами начал понимать, что за нами «присматривают»: Господь Бог, ангел-хранитель или кто-то ещё... То, что жизнь не ставила мне серьёзных задач, будто меня кто-то берёг, – вот этим, наверное, горжусь.
– Помимо вашей артистической деятельности вы ещё и автор пяти книг. Первая – «Понять, простить, принять» – датирована 2011 годом. Почему так поздно решили публиковаться?
– Первую книжку меня уговорили сделать, включив в неё стихотворения и тексты моих песен. Главным экспериментом было то, что я там попробовал сделать маленькие эссе о тех временах, когда я ничего не писал – ни стихов, ни песен. Мне кажется, у меня есть чувство формы и какой-то свой почерк в изложении мыслей. Во всяком случае, книжка моя очень похожа на то, как я разговариваю в жизни: по манере, с той же иронией и теми же словечками. И я начал писать.
– Сюжеты брали из жизни или придумывали, конструировали?
– Выдумывать сюжеты – это скорее Сидни Шелдон, это не ко мне. Те вещи, которые я придумывал полностью, у меня не получались – я или начинал буксовать, или делать какую-нибудь пародию или кальку с того, что я видел по телевизору или читал. Однажды я поставил себе цель написать детектив, вспомнив фразу Дарьи Донцовой, которая сказала, что первый детектив написала на спор. Но в процессе работы я понял, что получается плохо, и я с ненавистью, как Гоголь свой второй том, сжёг этот роман. Лучше ничего, чем сделать то, за что будет стыдно.
– Вы упомянули Сидни Шелдона... А что вообще вы читаете, что у вас на книжной полке?
– Шелдон скорее сценарист, писателем я его не назову. Это не совсем литература, там нет описаний, никаких лирических отступлений и размышлений, как в «Братьях Карамазовых» Достоевского – так что это скорее сценарий. Сейчас я по второму, а иногда и по третьему разу перечитываю русскую классику и получаю фантастическое удовольствие от Лескова, Вересаева, Куприна... Недавно с женой на пару открыли раннего Чехова, для меня поначалу Антоша Чехонте ассоциировался с Ванькой Жуковым, с каким-нибудь унтером Пришибеевым, с Каштанкой... И тут я открыл кучу совершенно неизвестных мне рассказов, сейчас это у меня настольная книга. Та степень стёба, которая была у Чехова, рядом не стоит ни с каким «Комеди Клабом». Он очень современен!
Любопытно рассматривать функцию времени и как меняется читательское восприятие. Когда-то я читал Курта Воннегута и запомнил фразу о том, что прочитавший «Братьев Карамазовых» может считать себя начитанным человеком, ведь там есть абсолютно всё, что надо знать о жизни. Я так радостно тогда вздохнул: к тому моменту я их уже дважды перечитал!
