Каждый индивид выстраивает собственную шкалу «предметов силы» – того ценного, что есть у него, и того ценного, что он хотел бы получить от других. Как правило, на одном полюсе оказывается та сила, которой у индивида в избытке (например, животная красота, физическая сила, некие способности, т. е. то, что можно обменивать, продавать), на втором полюсе – «сакральное у других», предметы страсти. Для обострения счастья, максимума свободы (а сакральное дарует свободу – от действительности и от себя), необходимо отнять у инобытия, общества побольше сакрального (= магического для человека профанного), отдать поменьше. Это верно для любой религии одержимости (потребления), где даже бескорыстная помощь имеет смысл в получении моральных дивидендов; по сути весь дух потребительской религии происходит из недостатка любви в обществе вообще, и как следствия – желания отгородиться, защититься от такой действительности, построить своё «идеальное общество» (часто семья – модель такого иллюзорного рая). Исповедующие религию потребления не только духовно нищи, но и слабы, всецело зависимы от того внешнего хаоса, от которого пытаются бежать за стену вещей.
Сакральное тождественно пиковым потребностям из «пирамиды Маслоу», поэтому оно выступает на передний план сразу же после удовлетворения первейших нужд. Но человек массового общества, прошедшего сквозь горнило истории, почти лишился родовых ценностей, семейных реликвий – этих по духу еще первобытных носителей сакрального. Поэтому, ища новые святыни, он попадает под власть могущественной индустрии псевдосакрального (магического), которая есть мощной силой, манипулирующей обществом. Только исповедующие экстатизм, ориентированные на то, чтобы давать, а не брать, самостоятельны в выборе сакрального, остальные же в своих индивидуальных религия как правило реализуют алгоритмы доминирующей идеологии, эманирующей понятия о ценном (собственно, общество является полноценной системой лишь до тех пор, пока оно владеет источником сакральности; для маргинала, отрицающего общие ценности, общества уже нет. В этом смысле сакральная личность всегда маргинальна, хотя находится, скорее, не вне, а над обществом).
Основным орудием осуществления магической власти является реклама, обладающая всеми свойствами сакрального слова (отсюда и сила рекламы, глубина ее воздействия). Реклама по сути своей мифопоэтична: помещая сакрализуемый объект в необычные условия, разыгрывая экстремальную ситуацию вокруг него, она подчеркивает его чистоту, отграниченность от профанного мира. Наиболее эффективно это проявляется в видеорекламе при помощи пестроты – блеска, динамичности, музыки. Сюжет рекламы чаще всего представляет собой микромиф, в котором сакрализуемый объект помогает персонажам преодолеть хаос нежелательной ситуации. Как для первобытного человека сфера сакрального была источником аффектов, так для нас сегодня потребность в ритуале сублимируется в созерцание рекламы, представляющей нашим взорам нереальный мир (слишком пестрый, сочный, слишком позитивный или негативный – аффективный, необыденный) и устанавливающей, как и первобытная мифология, бессознательные ориентации на ценности данной культуры. Реклама обладает всеми достоинствами того языка, который Г. Маркузе называет магически-ритуальным: «Люди не верят ему или даже не придают этому значения, но при этом поступают в соответствии с ним»157.
Но тотальный магизм современной цивилизации имеет тенденцию «утончаться». Магия, дух которой воплощают технологии, усложняясь, подчиняясь законам конкуренции, приближается к своему источнику – сакральному. Постиндустриальное или информационное общество основано на технике, в которой все больше не магическое, а сакральное начало выступает на передний план. К таким атрибутам постмагизма относятся компьютеры, интернет и другие средства удовлетворения информационных/духовных потребностей. И в социальной жизни выявляются тенденции, сближающие ее с первобытной традицией. Так, на смену историческим формам борьбы приходят политическая игровые, манипулятивные. Современный политик, журналист, преподаватель вынуждены возрождать в своей деятельности шаманские поведенческие архетипы, экстатизм современного искусства также имеет корни в шаманизме. Идущее на смену дикому капитализму, сакрализующему сам хаос рыночной конкуренции, общество, именуемое социалистическим, уже не сможет обойтись без идеи сакрального как высшей ценности, подчиняющей хаос, рождающейся их него. Вероятно, социализм действительно можно рассматривать как переходное состояние от позднеисторического капитализма к постисторическому коммунизму, либо анархизму, свойства которого я описывал в статье «Духовная непрерывность» (см. в приложении).
Вместо послесловия. Сакральное и свобода
Если с сакрализованным все довольно ясно, то сакральное выступает той реальностью, которая постоянно от нас ускользает, при этом оставаясь важной для нашего бытия и развития. Сакральное всегда является к нам в конкретных образах и деяниях (именно к сакральному применим глагол «деяние» в отличие от обыденного «действие»), но все они – лишь акты проявления этой особой реальности. Каждый сам может стать носителем сакрального для другого, или других, если сможет донести этим другим некое новое для них послание. То есть сакрально то, что сложнее обыденного. И эта сложность может быть воспринята (эффект нуминозного опыта) и иметь дидактические последствия, ощущаемые как экстатический эффект встречи с новым (озарение).
Выше говорилось уже, что мифологическое сознание не приемлет идеи небытия, зато ему органически присуще понятие сверхбытия. Там, где нет смерти, идеи абсолютного конца, все прошлое, настоящее и будущее может встречаться в какой-то абсолютной реальности, во всеохватывающей сфере сакрального как полноты действительного и возможного. В каждом акте встречи этой сверхреальности с нашим миром «здесь» происходит выбор – случается нечто, реализующее один из множества вероятных сценариев.
Идее сакрального в языке современной науки наиболее отчетливо соответствуют термины «виртуальное» (как возможное, моделируемое) и «свобода». В статье Е. Гомозовой «Сакральное и виртуальные корни сознания»158 указывается на общее свойство сакрального и виртуального восстанавливать утрачиваемую благодаря работе сознания (трансцендированию) целостность реальности. Это как раз и есть процесс перетекания хаоса в порядок, совершаемый фактически непрерывно внутри сознания. И хотя всякий объект и явление содержат в себе сакральную суть, единящую ее с другими объектами реальности в некий клубок незримых связей, мы выделяем как сакральные, «отмеченные» лишь некоторые факты и акты. Здесь мы подходим к понятию свободы.
Как было сказано, существуют «нижний» и «верхний» хаос, отличающиеся по степени организации, сложности. К «нижнему» хаосу условно относится прошлое, познанное, а к «верхнему» – будущее и неизвестное. Именно вызовы неизвестного мы воспринимаем как сакральные. А поскольку степень организации, уровень знаний в любой сфере индивидуален для каждого, то и границы хаоса-космоса также будут субъективны. Что определяет эту степень сложности и организации? Свобода. Можно понимать свободу как пустоту и как полноту возможного. Пустота в данном случае – пространство/время выбора. Акт выбора знаменует реализацию свободы и часто означает, что дальнейший путь определен и свобода до следующего акта выбора «исчезает». Видеть свободу – значит видеть как можно больше «пустоты», а в случае с мифологическим восприятием – полноты открывающихся возможностей выбора.
Поскольку акт свободы всегда является выходом за пределы прежней реальности, он воспринимается экстатически. И основные качества сакрального, которые мы выделили, символизируют одну и ту же идею: «выход за пределы», что выражается через полиморфизм и полисемантизм, избыточность форм и смыслов (как, впрочем, и избыточность в виде власти, богатства, силы – различных выражений потенциальности; из идеи изобилия вытекает творчество, рождение/создание нового). Полисемантизм и полиморфизм являются образными отображениями экстаза, а значит и свободы. Свобода выступает «топливом» любого движения и развития, будь то прогресс культуры, или эволюция. Много свободы воспринимается как хаос, поскольку изобилие возможностей нарушает нормальное протекание процессов бытия; в такой ситуации время выпрямляется (а для мифического сознание оно было циклично) и будущее становится тревожным и неизвестным.
Как правило, акт встречи с сакральным переживается как вторжение иной воли (одержимость как противоположность экстаза). Но такова суть лишь случайных встреч со свободой, которая в традиционных обществах была табуирована. Ей отводилась ритуальная роль (выражение «благой хаос сатурналий» ярко указывает на возрождение свободы в ритуале), как вести себя со свободой знали лишь специалисты, «религиозные формуляторы» – шаманы, жрецы. Таким образом, для профанного большинства акт встречи со свободой был возможен либо в рамках ритуалов (и здесь переживания были экстатическими), либо как случайная встреча с неизвестным, тревожным – тут переживание выглядело как одержимость. Для «окультуривания» вызова сверхбытия необходимо было участие тех, кто ведает – ведунов, знахарей, шаманов, чей опыт делал их более свободными.
