учесть, что яблоки обходились помощникам примерно в 25 копеек килограмм, а на рынках ближайших областей, не говоря уже об отдаленных, цена на них удваивалась или даже утраивалась, то нетрудно понять интерес приезжих к данному промыслу. Тем более что яблоки, да еще самолично бригадой отобранные, упакованные в дармовые колхозные ящики (при таком остром дефиците на тару!), вывозились отнюдь не на соседние рынки, а туда, где они стоят подороже.
Откуда почерпнул Сорока эти установленные им пять процентов, он так и не смог объяснить. Тем не менее «такса», к удовольствию гостей, несколько лет подряд оставалась неизменной.
Как вдруг… В подобных историях появление сакраментального «вдруг» так же неминуемо, как появление работников милиции, но в данном случае оно связано не с ней, а с Сорокой. Так вот вдруг, когда бригада из шести человек управилась осенью со сбором урожая и по заведенному обычаю уже тщательно отсортировала по 500–600 килограммов яблок на каждого (всего более ста ящиков), председатель колхоза приказал ввести иную систему поощрения. Сославшись на указания вышестоящих организаций, Сорока заявил, что члены бригады могут купить не более чем по 200 килограммов.
В рядах приезжих «тружеников» возникло недовольство. Как это бывает, одни, что называется, примирились, понуро опустили головы, другие — заворчали, а самые сметливые принялись тихо действовать. Через председателя. Возглавлявшая бригаду жена подсудимого П. Харь-ко, Екатерина, в течение нескольких дней обивала пороги его кабинета, упрекая руководителя хозяйства в обмане — не предупредили, дескать, заранее об изменении порядка продажи яблок. Ехали в надежде на пятипроцентную норму, а тут надувают! Сорока клялся, что не может преступить руководящих указаний свыше, тяжело вздыхал и разводил руками. Даже сочувствовал, и у людей создавалось впечатление, что он хочет им помочь, но то ли не решается, то ли чего-то ждет. Как выяснилось, он действительно выжидал… когда «клиент созреет» и тогда уже без тени смущения и неловкости согласился… «сделать одолжение» — пусть сборщики оплатят положенное через кассу, а за остальное — две тысячи ему в карман. Заодно предложил каждому еще сто ящиков яблок самого ценного сорта «рихард», разумеется, на таких же условиях.
Чуть позже, когда Е. Харько прибыла домой с грузом, жительница соседнего села Чубчик тоже захотела приобрести яблоки в том колхозе и просила у Е. Харько содействия. Та сказала, что дело, мол, невыгодное — Сорока «содрал с них, будь здоров, какую сумму». Но Чубчик и такие условия сделки устраивали. Вскоре супруги Чубчик вместе с супругами Харько прибыли на переговоры с Сорокой. Сделка состоялась быстро и без помех. Но на сей раз осторожность изменила Сороке, он принял две с половиной тысячи рублей у мужа Харько из рук в руки, а не через Кишкову, как в предыдущие разы.
Та осень оказалась для дельца весьма доходной. По предварительному сговору между Сорокой, Кишковой и Песковым, исполнявшим обязанности кладовщика, ими было реализовано около семи тонн яблок, за которые только руководитель хозяйства положил в карман без малого шесть тысяч рублей. Радуясь полученному доходу, Сорока расщедрился, разрешил сборщикам, приехавшим из разных мест страны, отправить домой груз колхозным транспортом и в колхозных ящиках (378 штук), за что, конечно, в кассу колхоза никто не внес ни копейки.
Суд, рассмотрев дело, воздал каждому из его участников по заслугам. Сороке, в частности, пришлось покинуть уютное гнездышко — двухэтажный особняк, оцененный более чем в 28 тысяч рублей, чтобы провести в менее теплых краях восемь лет. Автомашина ГАЗ-24, денежный вклад на 36 тысяч рублей и домашнее имущество у него конфискованы. Кроме того, он лишен государственных наград — орденов Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, двух орденов «Знак Почета» и медали.
Кажется невероятным, недостижимым: награды и статьи уголовного кодекса. Что же, выходит, незаслуженно награждали? Нет. Были времена, когда Сорока трудился в полную меру своих сил и способностей и колхоз шел в гору. Но в последние годы — то в одном месте прорыв, то в другом. В хозяйстве перестали заботиться о развитии кормовой базы. Тогда председателя и осенило — залатать дыры магазинным хлебом.
Но неужели, спросит читатель, никто из работников органов правосудия в районе не замечал, что не все ладно в хозяйстве? Замечали. Районный прокурор предъявлял Сороке и другим специалистам иск о возмещении ущерба, причиненного хозяйству падежом скота и птицы. Решением народного суда с него было взыскано 300 рублей.
«Это мелочь!» — решило руководство района, вспомнив о проводившихся именно в этом колхозе показательных семинарах, совещаниях, о визитах всевозможных делегаций, шикарных приемах и обильных угощениях. Никаких выводов в отношении Сороки сделано не было. Деньги на угощения выделялись решением правления, а если не хватало, пускали шапку по кругу. Что касается шапки, бог с ней, а вот по какой статье расходов уплывали частенько до 400 рублей из кассы хозяйства — неясно. Участники застолья разных рангов подобными пустяками, к сожалению, не интересовались.
В колхозе, было дело, скормили скоту восемь с половиной тонн отличной моркови. Объяснили так: коровам тоже нужны витамины. Районный прокурор предъявил иск о взыскании с Сороки и других специалистов 1530 рублей. Народный суд в иске отказал. Допустим, судебными, правовыми средствами в тот раз нельзя было Сороку наказать. Но ведь можно было воздействовать на него иными средствами — дисциплинарными, скажем. Ведь как ни суди, ни ряди, а с морковью форменное безобразие вышло. Это все понимали, но Сороку даже не пожурили.
Безнаказанность развязывала руки председателю колхоза, подталкивала его к новым правонарушениям, и он уверовал в свою «непотопляемость». Но не спасли его ни «заступники» сверху, ни былые заслуги.
Председатель колхоза и его сообщники понесли заслуженное наказание. А мы думаем о тех, с чьего молчаливого согласия творятся порой преступления, — о людях, которые тяжким трудом выращивают хлеб, но равнодушно смотрят, как оскверняется дело их рук. И вспоминаем плачущего у горящей нивы солдата Ивана Ступина, которому было больно не от ран, а от вида полыхающей пшеницы. Разве мог бы он допустить, чтобы хлеб скармливали скоту?
Почему же таких истинных хлебопашцев, людей высокой нравственности и гражданского мужества не оказалось в руководимом Сорокой колхозе?
ЗАМОК СО МНОЖЕСТВОМ КЛЮЧЕЙ
Вам не приходилось задумываться, почему расхитителям и прочим жуликам еще удается порой сравнительно легко заниматься своими темными делами? Причем, как говорится,
