деньгами: неблизкий путь из Сибири до Первопрестольной. За день до отъезда, она решила сходить на болото и набрать клюквы для Андрея. Пробираясь сквозь кустарники к болоту, мать отмечала скудную растительность, полусгнившие пни, тощие деревья, желтоватую уже замёршую траву. Бледные березки трепещут от холода, промокшие листья, при каждом сотрясении ветра сыплются на землю и, подхватываемы ветром, в бешеном круговороте уносятся во все стороны. Одни старые пни сверху донизу облеплены листьями, да гроздьями лежащая во мху клюква, не чувствуют осенней сырости. Ветер то стихал, то снова с яростью пробегал по болоту и низкорослым деревьям. Но мало – помалу, порывы его становятся реже, слабее, наконец, он стих, и глубокая тишина наступила повсюду. Иногда в этой могильной тишине раздавался крик болотной птицы и долго держался в воздухе. Однако все эти проявления жизни только усиливали беспокойство матери, и сама природа как бы предупреждала её о великих испытаниях, которые ей ещё предстоит пережить. Наталья Васильевна набрала небольшое ведро клюквы, но тяжелое, давящее, серое, свинцовое небо усиливало её тревожность. Только на горизонте появилась и засветилась золотистая полоска света. Сквозь кружева редкой листвы в тёмных предзакатных лучах стала высветляться дорога домой. Дома Наталья Васильевна еще долго размышляла о своей нелегкой вдовьей доле. Она пришла к мысли о том, что жизнь человека стоит рассматривать не с точки зрения узкой, земной, приходящей, а с точки зрения вечной, духовной. Она стояла у окна, и внезапно синичка, предвестница неожиданных событий, ударилась о стекло, и мать долго с напряженным вниманием следила за её полётом до тех пор, пока птица не исчезла из виду. С тяжелым вздохом Наталья Васильевна начала собираться в дорогу. Только на четвертые сутки она прибыла в военный госпиталь. Её встретил лечащий врач сына. Он сказал: «Наталья Васильевна, хочу вас предупредить, будьте мужественны, мужайтесь мать, Андрей искалечен».
Мать вошла в палату, её сын двадцатилетний Андрей лежал на койке. Его красивое, смуглое лицо резко выделялось: волосы у него были белее снега. По левой щеке медленно скатывалась слеза. Обе руки и обе ноги отсечены. Он не мог говорить: боевики отрезали ему язык. Написать, что с ним сделали, и даже наложить на себя руки он тоже не мог. Мать встала на колени около койки, уронила голову на грудь сына, прошептала: «Кровинушка ты моя родная, сыночек единственный, мальчик мой дорогой. Что же с тобой сделали?» и затихла. Андрей пытался руками – обрубками поднять голову матери, но её уже не было с сыном. Материнское сердце не выдержало такой муки...
Всемирно известный тюменский летчик, Герой России Владимир Ильич Шарпатов недавно показал мне свою дачу. И обратил внимание на куст засохшей белой сирени, посаженный лет пятнадцать назад.
После смерти Володя перевез мать в Тюмень, а потом все мечтал съездить на малую родину, в родные места, надышаться воздухом детских лет. И как только позволило время, отправился в поездку. Отчий дом встретил его печатью запустения, он, как и люди, быстро постарел в одиночестве. В память о родине Володя выкопал два небольших кустика белой сирени, с великой нежностью обернул их в мокрую тряпку и привез в Тюмень.
Один куст сирени, посаженный на даче, в течении нескольких лет разросся, вымахал до трех метров высотой и стал несказанной радостью для всей семьи летчика. Второй отросток посадил на могиле матери – Марии Петровны – на одном из тюменских кладбищ. Этот кустик за двенадцать лет вытянулся всего на десять сантиметров.
Во время плена в афганском Кандагаре дачный куст сирени продолжал расти, но перед приездом В. Шарпатова, после его успешного побега из плена, вдруг в течение недели засох. Видимо, сирени не хватило сил, не рассчитала она своих возможностей – так ждала хозяина. От этого куста не пошла поросль, но летчик не вырубает высохшую сирень – слишком дорога она для него. Как говорит мой друг, ни на земле, ни в небесах нет всеобъемлющей, полной ясности, не все можно открыть с помощью ясности и сознания. Всегда есть нечто такое, что ставит нас в тупик перед божественной природой и тайной бытия. Вспомним кустик сирени, посаженный на могиле матери. Перед приездом летчика в Тюмень в 1996 году куст за три месяца с десяти сантиметров вырос до восьмидесяти четырех. Загадка, да еще какая! И нужно ли ее разгадывать?
Как ни торопились к последнему автобусу, но опоздали: лишь шлейф пыли от него медленно оседал на проселочную дорогу. Решили с другом Николаем Дмитриевичем добраться на попутке до Червишево, а там, на автовокзале, дождаться маршрутного автобуса до Тюмени. Стали голосовать, и вскоре остановилась грузовая машина с закрытым брезентом кузовом. Шофер был немногословен: «Полезайте наверх, там уже два человека есть». Мы устроились около кабины на ветхом матраце. А на запасном колесе сидели парень с девушкой. Они, как два голубка, прижавшись друг к другу не стесняясь нас, мило, нежно, целомудренно целовались. Нам показалось, что инициатива больше исходила от девушки. Подумалось о природе, высоком нравственном облике. Влюбленные произносили тихие, ласковые слова, что усиливало впечатление о чистоте их чувств, вновь заставляло нас думать о целомудренности.
Подъехали к автовокзалу. Парень остался в машине, мы пошли покупать билеты, а девушка вышла, видимо, размяться.
В зале вокзала мы обратили внимание на немолодую женщину с большим букетом цветов. Она задавала людям один и то же вопрос: «Скажите, пожалуйста, как называются эти цветы?» Все молчали.
– Николай Дмитриевич, – обратился я к другу, – вот иллюстрация к нашему вчерашнему спору. Не знаем мы ни истории своей страны, ни того, что произрастает на нашей земле, отсюда и отношение к родине, которое изменилось у народа за последние годы не в лучшую сторону... Знаете, как-то я читал о соревновании Куприна и Бунина. Их рассадили в разные комнаты, завязали глаза, затем вносили цветы. Писатели по запаху точно определили каждый цветок!
Мы вышли из здания вокзала, наше внимание привлекла девушка, ехавшая с нами. Она стояла в простенке между вокзалом и магазином, рядом с ней был мужчина. Он безуспешно пытался прикурить от сигареты девушки. Очередная попытка окончилась неудачей, на что девушка съязвила: «Эх ты, неумеха, тебе бы... (дальше – непечатно)».
Солнце наше померкло. Мы стояли как оплеванные. Исчезли целомудрие, красота, нежность...
ПЛАТА ЗА СВОБОДУ КОШКИ – СМЕРТЬ
Геннадий Иванович Терехов в институте Геологии не проявлял себя. Был добросовестным, никогда не опаздывал на службу,
