Александр Горбачев - Песни в пустоту

Александр Долгов

Само собой, “Химера” была олицетворением клуба “Там-Там”. Потому что имела самое прямое отношение к Гаккелю. Он изо всех сил старался ее протолкнуть. Что само по себе смешно. Я ни в коем случае не хочу уничижительно пройтись по желанию Севы раскрутить их. Просто этой группе не было дано играть нигде, кроме как в подобных рок-притонах. Потому что музыка была соответствующая. Году в 94-м их снимало какое-то центральное телевидение, давало короткую новость с концерта “Химеры”. И группу там представляли не музыканты, а Гаккель, который и привез их в Москву. И вот у него спрашивают: “Какую музыку играете?” Сева отвечает: “Дурацкую!” Всё, это была единственная реплика. Может быть, он что-то еще говорил телевизионщикам, но они оставили только эту фразу, которая рассказывает всё и об этом коллективе, и о музыке, которую они играли.

Владислав “Витус” Викторов

Мы играли на фестивале “Учитесь плавать” в Москве. Как я понимаю, туда нас впихнул Сева, но Скляру мы не нравились. И Тутта Ларсен потом сказала про “Химеру”, я помню, что это неумелая какофония. Но тут другое отношение к музыке. Вообще есть музыкальная культура Петербурга и есть Москвы, я их различаю. Здесь совершенно разные фишки. Московские музыканты, даже андеграундные, идут в сторону западной музыки, пытаются повторить какие-то “фирменные” вещи. Это хорошие крепкие идолы, которых трудно в чем-то обвинить, но у питерской музыки есть что-то свое, на питерском менталитете в чем-то основанное. То есть, например, группа “Аукцыон” никогда не могла бы организоваться в Москве. Та же самая “Химера” – вообще не московская группа. Московские коллективы – это “Звуки Му” и “Центр”. И это принципиально разные вещи, хотя между городами несколько часов езды на поезде.

Алексей Михеев

Я думаю, он абсолютно выполнил свою миссию, и, когда в Лондоне был издан альбом ZUDWA, мотивация исчезла. Здесь его уже ничто не держало. Да, он тогда жестко торчал. И рядом с ним был один человек, который подвел его к этому. Но опять же, общаться с этим человеком – это был его выбор. Наверное, если бы он еще немного протянул, то смог бы влиться в коммерческую музыку, которая сейчас существует. Но в тот момент его музыка не могла быть коммерчески востребованной.

Владислав “Витус” Викторов

“Король и Шут”, впоследствии суперзвезды, – они перед нами поначалу играли. И у Горшка был то ли перформанс, то ли просто нахреначился так, что блеванул прямо на сцене. Сева наказал их – запретил играть то ли месяц, то ли два. Для нас это был детский сад. То есть мы для них были чем-то уже серьезным, а “Король и Шут” был не то чтобы разогрев, разогревающих групп не было, как правило, играло по три группы, но в начало ставили тех, кто послабее.

Андрей Алякринский

Много подобных примеров. Есть замечательная группа XTC, повлиявшая на кучу популярных команд, – но при этом они никогда не собирали более 1500 человек на концертах, что по тамошним меркам полный провал. Там человек из-за этого сошел с ума, провалялся в дурках несколько лет – именно из-за того, что они так и остались группой для музыкантов и больше ни для кого. И я не могу сказать, что “Химера” недооценена. Те, кто мог, те оценили. Просто записи, к сожалению, не отражают ее в полной мере – это максимум процентов тридцать того, что было на самом деле. В них нет той энергетики, той мощи, того ветра.

Владислав “Витус” Викторов

Смутное время – не повезло. Чуть-чуть пораньше или попозже… Хотя пораньше – не факт, что вообще бы разрешили играть такое. В конце на нас люди уже приходили и были даже фанаты – в любом месте мы могли собрать 200 человек, нормально по тем временам. Причем никакой рекламы, ничего, всё только на сарафанном радио. Когда компьютеры начали появляться – я компьютерной музыкой немножко занялся, сэмплами. И сейчас думаю – эти бы возможности да в то время! Первый альбом “Депутата Балтики” писал человек, у которого был четырехканальный кассетный магнитофон, портостудия – и это было мегакруто. Вот эта хрень бралась за нереальные деньги на два часа записаться. Сейчас это, конечно, смешно – на ноутбук, даже на планшет можно хреначить все, вообще не напрягаясь, причем с таким качеством! То есть чуть-чуть не повезло. Чуть-чуть бы попозже – он бы узаписывался, это было бы столько проектов, у него была куча идей. Жалко, конечно. Жалко.

Артем Копылов

Время было не самое удачное. Если бы Эдик был сейчас и я бы обладал теми мощностями, которыми сейчас обладаю, это была бы совершенно другая история. Он был бы колоссально популярен. Тогда они действительно были в андеграунде, были замкнуты в локальной, очень узкой субкультуре. А Эдик был очень колоритной личностью, он над этим всем возвышался. Если проводить параллели, я не стесняясь могу сказать: был Кобейн в Nirvana – и был Эдик Старков в “Химере”. Если брать 90-е годы, то сопоставимых по масштабу личностей здесь попросту не было.

Всеволод Гаккель

Можно, конечно, вешать ярлыки, вроде того что Рэтд – русский Курт Кобейн. На самом деле ни фига подобного. Пусть они говорят, что Курт Кобейн был американским Эдиком Старковым. Подобные личности – это вещи в себе, с ними невозможно проводить параллели, их невозможно чем-то назвать.

Александр Долгов

Разумеется, “Химера” повлияла на многих. Их помнят до сих пор. Но это на уровне совершенно маргинального круга, очень закрытого. Там до сих пор все так же варится, кстати. Это даже не котел, это какая-то совершенно закрытая консервная банка.

Алексей Никонов

То, что делала “Химера”, – это очень важная вещь, которая была упущена в нашей андеграундной культуре. Вся эта грязь, которую у нас обычно считают какими-то пьяными выходками, в случае с “Химерой” была законным основанием самой музыки. У нас ведь шумовую музыку играли снобы и интеллектуалы – а Рэтда никак ни тем ни другим назвать нельзя. По сути, его группа была фактически единственной панк-нойз-группой в стране. Они были одни из немногих, кто понимал, что нужно играть. Другой вопрос, что вокруг никто не понимал, что им нужно хотя бы не мешать.

Осенью 91-го, всего через полтора месяца после недолгого взлета и падения ГКЧП, Москву снова трясло – правда, по счастью, не от рассекающих по проспектам танков, а от громовых раскатов тяжелого гитарного звука: на летное поле Тушинского аэродрома высадился фестиваль “Монстры рока”. Каждой своей деталью он будто нарочно свидетельствовал о собственной эпохальности, в своем исполинском размахе был разом и патологической прощальной тризной отходящей в прошлое империи, и впечатляющим прологом к новому времени. Там играли в качестве хедлайнеров Metallica, AC/DC и Panthera – группы, приезд которых в Советский Союз раньше можно было представить только в сценарии какой-нибудь черной комедии. Там собралось то ли 400, то ли 700 тысяч человек – посчитать точнее было невозможно, да в окружающем сумбуре никто и не старался. Там фанаты насмерть бились с милицией, словно предвосхищая будущие сражения на бесконечных протестных митингах 90-х. Там стало понятно: русский рок, может быть, и сдает позиции, лишившись главного идейного врага, но русский металл только набирает силу – и с этой силой придется считаться.

Металлическая культура даже слишком хорошо соответствовала запросам времени. В ней существовал четкий стиль одежды и жизни, позволявший безошибочно отличать своих от чужих (полезная вещь для начала 90-х, когда повсюду царило предчувствие гражданской войны). В ней имелась простая и понятная идеология – мужская сила, суровая индустриальная романтика, свобода против конформизма. В ней чувствовалась агрессия, которая, если что, кому угодно позволит дать отпор, в ней предполагалось чувство локтя и ощущение братства. Один из авторов этих строк отчетливо помнит номер позднесоветского журнала “Мы” со статьей “Люди гибнут за металл”, наивный социологический анализ которой напрочь заслонялся доминировавшей в тексте интонацией восхищенного испуга. В общем, ничего удивительного в том, что молодежные массы потянулись к тяжелому року, не было – как не было ничего удивительного и в том, что у отечественного металла немедленно появились свои герои. Одним из них стал предприимчивый Сергей “Паук” Троицкий, лидер треш-металлического ансамбля “Коррозия металла”, создавший вокруг себя целое движение и успешно извлекавший из него дивиденды. Паук организовал “Корпорацию тяжелого рока”, взял под свою опеку целый выводок молодых групп и придумал фестиваль “Железный марш” (позже породивший еще и одноименный журнал с телепередачей). Нехитрый лозунг “Больше треша, водки и дьявольского угара” пришелся по вкусу подросткам из неблагополучных семей, равно как и громкая, быстрая и лютая музыка, которая под этим лозунгом звучала. Вскоре “Железный марш” сотрясал окраинные ДК по всей стране.