Под конец урока учительница стала обходить ребят. Дошла до Ирочки и окаменела. А когда пришла в себя, нервно погладила её по головке и шёпотом сказала: "Ты очень способная девочка, но этот портрет тебе рисовать ещё слишком рано". Но тут зазвенел звонок и вокруг Ирочкиной парты закипело столпотворение. А к концу уроков портрет пропал.
Вскоре новая сенсация облетела школу: Ирка из первого "Б" срисовала из журнала Гризодубову и Осипенко. Этим рисунком восхищались дети и родители. Но тяга к изящному искусству в городе была настолько велика, что и этот маленький шедевр моментально исчез.
Отец опять задумался и после долгих сомнений купил на рынке коробочку масляных красок. Достали фанерку (крышку от посылочного ящика), замазали столярным клеем и подыскали в журнале "Огонек" настоящую картину. Единственной настоящей оказалась картина Рубенса "Охота на львов", правда, там имелись не очень приличные голые тётки, зато и рыцари, и львы, и природа были замечательными. Вот это была работа!
После этой картины родители всполошились всерьёз. Призвали местного гения. Гению было лет двадцать, он учился в одесском художественном училище и, следовательно, был без пяти минут профессионалом. Сейчас он приехал домой на каникулы. Посмотрел гений на замершую от волнения девочку, на немногочисленные её работы и произнёс:
— Нечего ей в художники соваться. Потому что из девчонок обычно женщины вырастают, а женщинам в живописи не место: им надо детей растить, да мужа кормить!..
— Не будет у меня ни детей, ни мужа!
— … А учиться все-таки стоит, может, хоть архитектор какой-нибудь получится, — невозмутимо продолжал гений. — А у кого учиться, я знаю, — есть такой человек.
Всё-таки, что значит — гений! Всё так и вышло, как он сказал!
… Они вошли в маленькую комнатку, единственной мебелью которой были самодельный топчан, накрытый солдатской шинелью, да мольберт. Зато в углу стоял сундук с книгами, которые и не снились всей Западной, а также Восточной Сибири. Но: закрыл крышку сундука — вот тебе и стол. Ставь, что есть.
На топчане сидел высокий худой старик. При виде гостей он вскочил, оживился, засуетился. Отец Ирочкин был человек грамотный: поставил на сундук то, что следовало, и обе стороны быстро нашли общий язык. Так наша Ирочка стала ученицей настоящего художника.
В молодости, до революции, Иван Фёдорович, несмотря на фамилию Смирнов, был отчаянным забиякой и убеждённым анархистом. Он ходил с маузером, из-под рубашки чуть виднелась тельняшка, хотя к морю он никакого отношения не имел и всё хотел показать свою отчаянную храбрость. И вот однажды командир их ячейки дал задание. Ивану и ещё одному "тёртому калачу": ликвидировать журналиста, которому очень уж понравилось нелестно отзываться об анархистах. Они выследили журналиста, когда тот, подвыпивши, ночью, возвращался домой. Подошли вплотную, чтобы выстрел был глуше, Иван спереди, напарник сзади, и Иван посмотрел в глаза человека, которого должен был убить. И столько он увидел в этих глазах на посеревшем лице, что хоть сейчас, через тридцать лет, мог бы написать его портрет. Он понял, что не будет стрелять. Напарник тем временем выстрелил два раза в спину журналисту и журналист осел, а они, напарники, оказались друг против друга. Напарник направил на Ивана пистолет и приказал: иди. Иван понял, но тут решительности у него прибавилось и он направил свой маузер на напарника. А потом стал медленно, спиной, удаляться. Так он, не отводя оружия, дошёл до перекрёстка и нырнул за угол дома. Запомнил застывшую от ужаса женщину, случайно видевшую всю сцену.
Вскоре грянула революция и анархистам стало не до него. Потом он служил в Красной Армии, потом поступил в училище живописи, ваяния и зодчества. Хорошо знал Маяковского, любил участвовать в кулачных боях между символистами и футуристами, фовистами и ещё какими-то "-истами", когда каждый не очень-то знал, за кого он, но зато все были удивительно молоды, а будущее представлялось им фантастически-прекрасным. Многие из участников этих драк стали впоследствии известными мастерами нашего искусства и всегда с удовольствием вспоминали то бесшабашное время.
Потом — работа в издательствах и театрах, потом "ежовые рукавицы" и вот однажды вышла осечка: поспорил, не сдержался, с довольно высоким начальством. Хлопнул дверью высокого кабинета, а дверь как шибанет его, так, что он загремел в Сибирь. Легко отделался!
Он прибыл в серой солдатской шинели и с одной-единственной материальной ценностью в руке — сундуком с книгами. (Была гитара, но спёрли в дороге). Но что это были за книги: Сезанн, Матисс, Пикассо!
Как уникальному специалисту, ему сразу дали комнату. Но дальше оказалось, что его характер не очень подходит, чтобы добывать заказы, и уж совсем не годится, чтобы удовлетворять всем требованиям заказчика. Гораздо лучше это получалось у соседа — истопника Серёги. И действительно, через двадцать лет Сергей Трофимович стал директором местного художественного фонда.
Иван Фёдорович был бесконечно счастлив, что у него появилась ученица, да ещё такая способная. Он отдавал ей все знания, всё свое одинокое сердце, и девочка росла на глазах.
Но вскоре старика постиг тяжёлый удар: на Ирочку "положила глаз" другая муза. В Новокузнецк (в те годы Сталинск) приехал балетмейстер из Москвы и организовал студию классического балета. И через пару лет как-то незаметно оказалось, что Ирочка там — самая перспективная. Все дни напролёт — репетиции, концерты. Две музы мёртвой хваткой схватились над золотистой головкой, и, кажется, Мельпомена начала побеждать, как вдруг незначительный случай решил всё сразу и бесповоротно.
Во время концерта перед сталеварами, когда она вся отдалась музыке, а душа летала в заоблачных высотах, сидевший рядом с её отцом литейщик шепнул: Ну разве это — искусство, когда из-под юбки трусы видны! Это уже по-другому называется. Эта могучая мысль дошла до девочки и сразила её наповал. С балетом было покончено.
К тому же начинался десятый класс. И вот позади экзамены и споры о выборе профессии. Она едет в Новосибирск, в строительный институт на архитектурный факультет.
Приёмные экзамены сдала хорошо, по рисунку — лучше всех, началась студенческая жизнь. Занятия в нетопленных аудиториях, споры об искусстве, очереди в столовке, по праздникам — танцы в общежитии. Ни минуты свободного времени! И вот пролетел первый курс. Счастливые родители высылают деньги на подарок: поездку в Москву: там живут родственники, есть где остановиться.
Она с волнением щупает камни Казанского вокзала (архитектор Щусев!), гранит Красной площади, мрамор метро, вспоминает названия всех этих камней. Неужели это не сон! Будет что рассказать ребятам! Цок-цок босоножки, цокают по легендарным камням и, глядь, доцокали до архитектурного института. И вот уже цокают внутри. На стенах висят доски с проектами, рисунками, планировки какие-то немыслимые. "Да разве сравнить с нашими!" А вот дверь с надписью "Директор". "Интересно, какой он, вот бы хоть одним глазком!" Какой-то низенький, плотный дяденька проходит, наверное, к директору идёт.
— Девушка, вы что стесняетесь, заходите!
— Да я, я…
— Вы проходите в кабинет, там и поговорим.
Сел за стол, сам оказался директором. Бросил проницательный взгляд:
— Вы откуда?
— Из Новосибирска.
— Прекрасно! Знаю Новосибирск, строил там. Там есть строи-тельный институт.
— Я там и учусь, кончила первый курс.
— Так, а отметки какие?
— Пять пятёрок, две четвёрки.
— Я так и думал. Ну, что ж, милая девушка, я вам так скажу: у нас после первого курса несколько человек отсеялось, так что, если министерство будет не против, я вас приму. Только имейте в виду: с общежитием у нас туго, сразу не обещаю…
— Да я, я…
— Вы что-нибудь имеете против?
— Ой, нет, ой, что вы! У меня как раз тётя в Москве живёт!
— Ну и прекрасно, тогда бегите к замминистра, вон его окошко через дворик.
Цок-цок босоножки по министерским лестницам. Вот тот кабинет. "Нет, не хватает нахальства! Да разве так можно! Но, раз уж завертелись события — отступать нельзя!" Недолгое ожидание в предбаннике и вот она уже на ковре. Перед ней сидит высокий, осанистый мужчина и снисходительно ждёт, что она скажет.
— Вы простите, пожалуйста, но мне так хочется в Московский архитектурный! Я буду хорошо учиться. Я ведь все камни знаю, из которых Москва построена, я, вот, даже от Василия Блаженного кусочек взяла! — достаёт из сумочки камешек. Министр берёт его, внимательно изучает и смеётся:
— Это — не камень, это — раствор связующий.
— Да, но это — древний раствор, он заводится на яичном желтке и точный рецепт его мы не знаем, но, схватившись, он становится прочнее камня.
— А документы у вас есть?
— Нет, но они вышлют.
Замминистра берёт трубку и звонит директору института. Через минуту Эльмира становится студенткой Московского архитектурного.
