Но такие изоляты могут быть и искусственно созданными, иначе говоря, кастовыми. Аристократия, связанная прочными семейными узами внутри относительно замкнутых кланов, является не меньшим заповедником рецессивных генов, чем любой географический изолят. Соответственно, и светловолосых среди аристократов должно быть больше. А я уже говорила о том, что «аристократические признаки» остальной частью населения перенимались как мода.[23] Не вышло заполучить белокурые волосы от мамы с папой, сделаем их из темных. Рецепты были известны издавна, и многие венецианки на картинах Возрождения замечательным золотисто рыжим цветом волос обязаны хорошим растительным красителям.
Еще одно, несколько спекулятивное объяснение, мне особенно нравится, потому что оно — целиком и полностью моя идея. Дело в том, что светловолосость обычно соседствует и с другими рецессивными генами. Иными словами, получив в супруги блондинку, аристократ получал набор рецессивных генов. У потомства они легко подавляются генами доминантными — иными словами в чертах потомства блондинок будут проступать скорее признаки отца, чем матери. А в условиях, когда установление отцовства весьма проблематично, было очень важно, чтобы отпрыск походил на отца. Блондинка — тот чистый лист, на котором аристократ пишет историю своего рода.
Именно потому они и были столь популярны в качестве потенциальных партнерш именно крупной, правящей аристократии.
Мужской взгляд«— Если я правильно вас поняла, — спросила седовласая женщина в больших очках, — эстетическое удовольствие, чувство красоты сильнее от женского тела у мужчины, чем у женщины — от мужского? — Это правильно, и причина заключается в некотором различии воздействия половых гормонов на психику, у мужчин, действующих порывами, импульсно, чрезвычайно обостряя восприятие всего, что связано с полом, следовательно, и красоты. Вопрос еще мало изучен, но в общем-то очевидно, что вся гормональная деятельность — вещь очень серьезная для психофизиологической структуры человека, и пренебрегать ею никак нельзя».
Комментарии:
Все, что до этого было здесь изложено, излагалось с точки зрения мужчин. Собственно, когда речь идет о женской красоте, только эта точка зрения и имеет значение. Сами женщины, прихорашиваясь, оценивая себя и своих приятельниц, рассматривая модные журналы, на деле тоже рассматривают себя именно глазами мужчины, потенциального партнера. Женская мода, парфюмерия, «визаж» — во многом делается мужчинами.
Сами мужчины охотно обсуждают женские достоинства, точно так же, как женщины сплетничают между собой о внешних качествах своих подружек. Но вот мужскую красоту женщины не обсуждают. Не потому, что эта тема запретна. А потому, что она для женщин не очень интересна.
Ефремов в своей «гиринской» лекции честно пытался одновременно представить идеал и мужской красоты. Что-то там насчет выпуклых брюшных мышц. Но получилось это у него гораздо менее убедительно.
На самом деле при половом отборе красота партнера для женщины не имеет значения. Недаром в пословице «не по хорошу мил, а по милу хорош» — объект явно мужского рода. А вот социальный статус партнера для женщины имеет огромное значение. Социальный статус — залог того, что будущие дети окажутся в привилегированном положении по сравнению с остальными. Подтверждением социального статуса служат и знаки внимания со стороны других женщин — чем больше женщин признает значимость этого мужчины, тем он «ценнее». Срабатывает механизм «раскрутки» — лучше всего его видно на примере рок- и поп-звезд, киноактеров, а во времена более отдаленные — теноров и героев-любовников. В этой связи понятна и победительность Дон Жуана — сработал тот же механизм «самозапуска», раз несколько женщин уже предпочли его кому-то другому, значит, полагала очередная жертва, что-то наверняка в нем есть. Молодость партнера — тоже привлекательный фактор, но многочисленные (и, кстати, счастливые) «неравные браки» свидетельствуют о ее второстепенном значении. Тем более, «пожилому супругу» часто не было и сорока, а то и еще меньше.
Кстати, у русского крестьянства практиковалось и обратное — зрелую девушку выдавали за юношу, фактически за подростка; причем, бывало такое именно в крепких, состоятельных семьях, где нужен был не старшой (он уже имелся), а просто еще один работник.
Так что красота «своего» мужчины для женщины — скорее вопрос престижа, подтверждение собственного высокого социального статуса. Но это именно в тех случаях, когда женщина играет в социуме «мужскую» роль — иными словами, самовластно распоряжается людьми и имуществом.
Что же до гормонов…
Состояние человека — настроение, самочувствие, умственная деятельность, даже сексуальная ориентация — действительно управляется тончайшими гормональными механизмами. И, влияя на уровень гормонов в крови, можно управлять этим состоянием — пока еще не слишком тонко, но впоследствии, вероятно, это будет удаваться с гораздо большей эффективностью.
Еще в давнем-давнем рассказе Лестера Дель Рея «Елена Лав» богатая миссис Ван-Стайлер, сын которой влюбился до безумия в прислугу, требовала у домашнего врача ввести ему контргормоны. Врач оказался еще более ответственным:
«…я ломал себе голову, каким образом напичкать Арчи ван Стайлера контргормонами, а заодно дать их и горничной. Меня об этом не просили, но бедная девочка была по уши влюблена в Арчи. Только три недели спустя вместо двух, доложив, что Арчи «выздоровел», я принял гонорар».
Итак, все, включая любовь, регулируется гормонами… Иными словами, лекарство от любви все-таки есть! А если и нету, то в ближайшее время появится. Равно как и способность распоряжаться своим гормональным фоном по своему усмотрению.
Классики и современники.Построения Ивана Гирина (и Ивана Ефремова вместе с ним) не то, чтобы слишком простые, но слишком, как ни странно, рациональные. Природа человека на деле гораздо сложнее — в нем постоянно сталкиваются несколько взаимоисключающих программ, приобретенных в самое разное эволюционное время. Поведение наше и есть некая равновесная этих сил, часто тянущих нас в совершенно разные стороны. Даже самые чудовищные и странные поступки (например, педофилию, где родительский инстинкт намертво и жестко сцеплен с половым) можно объяснить с привлечением этого биологического багажа. Впрочем, от этого они лучше не станут. Человек, помимо всего прочего, существо еще и культурное.
Культура — не только система ограничений, как ее часто трактуют, но еще и система избыточных возможностей. Культура ведает вещами по первой видимости бесполезными, ненужными, бессмысленными — такими, как живопись или поэзия. Или потребность искажать свое тело, его природные пропорции, столь явно присутствующая у всех народов, на всем протяжении человеческой истории. Когда дикарь — или уголовник — татуирует свое тело, нанося на него информацию об иерархическом статусе татуированного — это культура. Когда женщины из африканских племен уродуют себя, удлиняя свою шею при помощи медных обручей, так что шея в конце концов вытягивается на полметра, это культура. Когда расширяют и удлиняют мочки ушей, подпиливают или чернят зубы, заталкивают головы детей в тиски, чтобы сравнять линию носа с линией лба, рассекают язык надвое, — это все культурные наслоения, но неотъемлемые от человеческой природы. И, вероятнее всего, в том или ином виде они будут проявляться всегда.
Вот в нашумевшем романе «Нет» Линор Горалик и Сергея Кузнецова говорится о «зоусах» — людях, просто «по приколу», для сексуальной игры предпочетших животный облик. Вот в романе «Demo-сфера» Ильи Новака женщина-конструкт Вомбата предназначена для выполнения определенных боевых функций. В футурологическом цикле Родриго-Гарсия-и-Робертсона фигурируют генетически модифицированные люди-кошки — воины и наемные убийцы. В романе Лоис Макмастер Буджолд — четырехрукие квадди, люди, генетически сконструированные для работ в невесомости и создавшие свою собственную культуру. Красивы ли они? Уродливы? Трудно сказать, похоже, человеку предстоит привыкать к тому, что сама человеческая форма пластична и может поддаваться какой угодно коррекции. Насколько оправдана с точки зрения морали такая коррекция в данном случае не существенно; тем более, страсть к «подправке» природы заложена, как бы каламбурно это ни звучало, в самой природе человека. Возможно, следует задать другой вопрос — насколько красивыми покажемся этим измененным людям мы?
Иван Ефремов был сторонником золотого сечения, античного идеала красоты, наиболее принятого в Европе, отнюдь не единственного, но самого, если так можно выразиться, рационального. Он полагал его, этот идеал естественным, а все отступления от канонов — искажениями, искусственными поправками. Ефремов вообще был рационалистом — если экстраполировать его мир будущего, довести до логического абсурда, он делается очень похож на «Мы» Замятина. Например, Ефремов не признавал юмора. Полагал, что стихи нужны для «разрядки» накопившихся эмоций, музыка — для создания определенного настроения… Все «для чего-то», все со смыслом — отсюда уже и недалеко до гимнов в честь гигиенического мыла.
