Фактически Кутузов «форсировал подписание мирного Бухарестского договора», и сделано все было на не вполне выгодных условиях, так как Россия приобрела лишь Молдавию по реке Прут, хотя фактически уже давно занимала всю Румынию до Дуная.
Бухарестский мир был подписан М. И. Кутузовым 4 (16) мая 1812 года. Да, согласно этому миру к России отошла часть Молдавии, которая позже стала называться Бессарабией, но, с другой стороны, другая часть Молдавского княжества осталась под турецким господством. Более того, мир, подписанный Кутузовым, обязал Россию возвратить Порте все пункты на Кавказе, «оружием завоеванные» (Турции были возвращены Анапа, Поти и Ахалкалаки).
К сожалению, мирное соглашение «было подписано на условиях побежденных турок, многие важнейшие условия российского правительства не были выполнены» [27] .
Именно по этой причине Кутузов вновь впал во временную немилость. Как следствие, он был отозван в Санкт-Петербург и на некоторое время остался не у дел. А через два дня после подписания мира в Бухарест приехал новый главнокомандующий Дунайской армией – адмирал Чичагов.
Прибыв на место, адмирал мог лишь частично исправить положение. Это и понятно – главное дело уже было сделано. Между тем ненависть Кутузова к Чичагову росла.
...
Генерал А. Ф. Ланжерон:
«Мы узнали, что Кутузов был замещен адмиралом Чичаговым. Кутузов был в отчаянии предоставить Чичагову заключать мир, что мог бы совершить он сам гораздо раньше. Он понял свои ошибки, раскаивался в них и находился в ужаснейшей ситуации. Но счастье и тут помогло ему. Тогда Кутузов не дал ни минуты покоя посредникам, и, к нашему большому удивлению и радости, мир был заключен Кутузовым <…> тремя днями раньше приезда Чичагова, который мог бы иметь честь сделать то же, если бы приехал скорее. Повторяю, что этот мир был и будет для меня загадкой».
Оставшись не у дел, Кутузов вскоре уже находился в своем родовом имении, рядом с женой и всем тем, что нравилось ему гораздо больше длительных переходов и прочих военных забот. При этом, напомним, уже шел 1812 год, а опытный генерал от инфантерии, каковых в русской армии было тогда не так и много, стал «только зрителем борьбы народов».
* * *
Как и многие российские придворные и генералы, Александр I недолюбливал «старую лисицу» Кутузова за склонность к интриганству. В самом деле, «не будет преувеличением сказать, что Кутузов буквально купался во всякого рода интригах, каверзах и приключениях» [28] .
Французский генерал Филипп-Поль де Сегюр, сын посла Франции в России еще при Екатерине II, характеризует Кутузова так:
«Он обладал мстительным, малоподвижным характером и в особенности хитростью – это был характер татарина!»
Британский же генерал Роберт Вильсон, хорошо знавший Михаила Илларионовича, дал ему следующую характеристику:
«Фельдмаршал князь Кутузов <…> провел некоторое время в Париже и имел некоторую склонность к французам; при всем его недоверии к Наполеону все же нельзя сказать, что он относился к нему с враждебностью.
Любитель наслаждений, человек обходительный и с безупречными манерами, хитрый, как грек, умный от природы, как азиат, но в то же время европеец, он для достижения успеха более полагался на дипломатию, нежели на воинские доблести, к коим по причине возраста и нездоровья был уже не способен».
При этом Кутузов не гнушался никакими средствами, если для карьерного роста нужно было кого-то «убрать с дороги».
Весьма осведомленный Жозеф де Местр писал, что Александр возмущался, говоря о Кутузове: «Этот человек ни разу не возразил мне». Тот же де Местр свидетельствовал, что монарх ставил Кутузову в вину его «двуличие, себялюбие и развратную жизнь».
Сказано резко, но весьма верно. Но это все были мнения иностранцев. Что же касается русского двора, то и там открыто говорилось об угодливости и о волокитстве М. И. Кутузова. Более того, его едва ли не во всеуслышание называли «одноглазым сатиром».
Тем не менее, когда летом 1812 года жестко встал вопрос о том, кто будет главнокомандующим, император был вынужден назначить нелюбимого со времен Аустерлица Кутузова.
У Роберта Вильсона читаем:
«Перемена командующего стала необходимостью. Барклай уже не пользовался никаким доверием, ни в своих решениях, ни в твердости исполнения оных <…> Недовольство было всеобщим, дисциплина ослаблялась <…> Все требовали отставки генерала».
При этом, как отмечает генерал М. И. Богданович, «Кутузов уступал Барклаю де Толли в административных способностях и князю Багратиону в деятельности».
Тем не менее назначение получил именно Кутузов. «Сам я – умываю руки», – заключил, сделав это, император.
* * *
Какова же была главная причина этого назначения?
Как пишет генерал М. И. Богданович, «имя Кутузова, природного русского, было русское, что в отечественную войну 1812 года имело большую важность».
«В армии, – отмечает Карл фон Клаузевиц, – по этому поводу была великая радость. До сих пор, по мнению русских, дела шли очень плохо; таким образом, всякая перемена позволяла надеяться на улучшение. Между тем относительно боевой репутации Кутузова в русской армии не имелось единодушного мнения: наряду с партией, считавшей его выдающимся полководцем, существовала другая, отрицавшая его военные таланты; все, однако, сходились на том, что дельный русский человек, ученик Суворова лучше, чем иностранец, а в то время это становилось особенно необходимым. Барклай не был иностранцем: сын лифляндского пастора, он и родился в Лифляндии; Барклай с ранней молодости служил в русской армии, и, следовательно, в нем ничего не было иностранного, кроме его фамилии и, правда, также акцента, так как по-русски он говорил плохо и всегда предпочитал немецкий язык русскому».
Этот же авторитетный военный специалист подчеркивает:
«Кутузов был старше Барклая на 15 лет; он приближался к семидесятому году жизни и не обладал той физической и духовной дееспособностью, которую нередко можно еще встретить у военных в этом возрасте. В этом отношении он, следовательно, уступал Барклаю <…> В молодости Кутузов был хорошим рубакой и отличался при этом большой духовной изощренностью и рассудительностью, а также склонностью к хитрости. Этих качеств уже достаточно, чтобы стать хорошим генералом. Но он проиграл Наполеону несчастное Аустерлицкое сражение и никогда этого не мог забыть. Теперь ему пришлось стать во главе всех боевых сил, руководить на беспредельных пространствах несколькими сотнями тысяч против нескольких сотен тысяч противника и при крайнем напряжении национальных сил русского государства спасти или погубить в целом это государство. Это были такие задачи, которые его умственный взор не привык охватывать».
* * *
Итак, император Александр принял окончательное решение 8 (20) августа, и М. И. Кутузов тут же получил уведомление о своем назначении главнокомандующим.
Вслед за этим командующим четырьмя русскими армиями были направлены императорские рескрипты одинакового содержания, в которых говорилось:
«Разные важные неудобства, происшедшие после соединения двух армий, возлагают на меня необходимую обязанность назначить одного над всеми оными главного начальника. Я избрал для сего генерала от инфантерии князя Кутузова, которому и подчиняю все четыре армии. Вследствие чего предписываю вам со вверенною вам армией состоять в точной его команде. Я уверен, что любовь ваша к Отечеству и усердие к службе откроют вам и при сем случае путь к новым заслугам, которые мне весьма приятно будет отличить надлежащими наградами».
В. И. Левенштерн, старший адъютант Барклая де Толли, потом рассказывал обо всем случившемся так:
«Народ и армия давно уже были недовольны нашим отступлением. Толпа, которая не может и не должна быть посвящена в тайны серьезных военных операций, видела в этом отступлении невежество или трусость. Армия разделяла отчасти это мнение; надобно было иметь всю твердость характера Барклая, чтобы выдержать до конца, не колеблясь, этот план кампании. Его поддерживал, правда, в это трудное время император, видевший в осуществлении этого плана спасение России. Но толпа судит только по результатам и не умеет ожидать.
Император также волновался в начале войны по поводу того, что пришлось предоставить в руки неприятеля столько провинций. Генералу Барклаю приходилось успокаивать государя, и он не раз поручал мне писать Его Величеству, что потеря нескольких провинций будет вскоре вознаграждена совершенным истреблением французской армии: во время сильнейших жаров Барклай рассчитывал уже на морозы и предсказывал страшную участь, которая должна была постигнуть неприятеля, если бы он имел смелость и неосторожность проникнуть далее в глубь империи.
Барклай умолял Его Величество потерпеть до ноября и ручался головою, что к ноябрю французские войска будут вынуждены покинуть Россию более поспешно, нежели вступили туда.
