Глава 5
Отход от универсализма
Одной из основных опор империй, обусловливающих одновременно и их динамизм, и стабильность, является универсализм, то есть способность относиться на равноправной основе ко всем людям и народам. Он делает возможным постоянное расширение границ системы власти на основе интеграции в центральное ядро завоеванных народов и людей. Изначальная этническая основа оказывается превзойденной. Граница людской группы, которая идентифицируется с системой, беспрерывно расширяется, поскольку принадлежность к этой группе позволяет подвластным стать властвующими. В умах покоренных пародов начальное насилие победителей превращается в великодушие.
Успех Рима, крушение Афин, как мы это видели выше, объясняются не столько различием военных возможностей, сколько постепенным расширением прав на обретение римского гражданства и все большим сужением возможностей получить афинское. Афинский народ оставался этнической группой на кровной основе. С 451 года до нашей эры для получения афинского гражданства требовалось, чтобы оба родителя были афинянами. Римский народ, который вначале нисколько не уступал афинскому в том, что касается этнического самосознания, постепенно расширялся за счет включения в свой состав всего населения Лация, затем всей Италии и, наконец, народов всего Средиземноморского бассейна. В 212 году нашей эры эдикт Каракаллы предоставил римское гражданство всем свободным жителям империи. Провинции дали Риму большинство его императоров. Можно было бы привести другие примеры универсалистских систем, оказавшихся способными умножить свой военный потенциал благодаря отношениям с людьми и народами на основе равноправия: Китай, который и сегодня объединяет невиданную в истории массу людей под единой государственной властью; первая арабская империя, молниеносное расширение которой объясняется в равной мере как крайним эгалитаризмом ислама, военной мощью завоевателей, так и упадком Римской и Парфянской империй. В современной истории советская империя, развалившаяся в результате слабости своей экономики, опиралась на принципы равноправия в отношениях с народами, что скорее является характерной чертой русского народа, чем проявлением коммунистической идеологической надстройки. Франция до относительного демографического спада была по европейским масштабам империей и функционировала по законам универсалистского кодекса. В числе недавних крушений империй можно напомнить и крах нацизма, радикальный этноцентризм которого не допускал, чтобы изначальная мощь Германии увеличивалась за счет интегрирования покоренных народов. Сравнительный анализ свидетельствует, что способность народа-завоевателя относиться на основах равноправия к покоренным народам не является результатом воздействия внешних факторов, а заложена в своего рода изначальном антропологическом коде. Это a priori культуры. Народы, семейная структура которых, рассматривающая братьев как равных, эгалитарна, — например, в Риме, Китае, арабском мире, России, в Парижском бассейне Франции — склоняются к восприятию других людей и народов как себе равных. И предрасположенность к интеграции других является результатом этого эгалитарного a priori, А народы, изначальная семейная структура которых не включает полного равноправия между братьями, как, например, в Афинах и — еще более яркий пример — в Германии, не могут воспринимать в качестве равных других людей и другие народы. Военные завоевания ведут, скорее, к усилению собственного этнического «я» завоевателя. Они порождают в большей мере фрагментарное, чем цельное видение человечества и скорее дифференциалистское, чем универсалистское поведение. Англосаксов трудно разместить на оси днфференциализм-универсализм. Англичане — откровенные дифференциалисты. Им удавалось из века в век сохранять гэльскую и шотландскую идентичность. Британская империя, созданная на заморских территориях благодаря подавляющему технологическому преимуществу, просуществовала недолго. Она не пыталась ни в какой мере интегрировать завоеванные народы. Косвенное управление, indirect rule, не ставившее под угрозу существование местных обычаев, стало профессией англичан. Осуществленная ими деколонизация была относительно безболезненной, шедевром прагматизма, поскольку перед ними никогда не вставал вопрос о превращении индусов, африканцев или малайцев в британцев стандартного формата. Французам же, многие из которых мечтали превратить в обычных французов вьетнамцев и алжирцев, было значительно труднее отказаться от имперского прошлого. Увлеченные своим скрытым универсализмом, они вступили на путь защиты империи, что принесло им целую серию военных и политических поражений.
Не стоит, однако, преувеличивать британский дифференциализм. Учитывая малые размеры Англии и необъятность британского имперского образования, хотя оно и было эфемерным, Британия продемонстрировала явную способность обращаться с завоеванными народами на относительно равноправных и достойных основаниях. Шедевры британской социальной антропологии, каковыми являются исследования Эванса-Притчарда о суданском народе нуэр или Мейера Фортеса о таленсе Ганы, столь же превосходные по своей изящности, сколь и по научной добросовестности, были созданы в колониальную эпоху. В этих исследованиях традиционное умение англичан анализировать этнические различия сочетается с острым пониманием человеческой универсальности, скрываемой многообразием структур. Англосаксонский индивидуализм дает возможность скорее прямого понимания сути индивидуума, человека вообще, чем человека, созданного по антропологической матрице. Пример американцев выражает в пароксистическом стиле англосаксонскую двойственность отношения к противостоящим принципам универсализма и дифференциализма. Соединенные Штаты могут рассматриваться прежде всего как национально-государственный результат радикального универсализма. В конце концов, речь идет об обществе, возникшем в результате слияния иммигрантов из всех стран Европы. Изначальное английское ядро проявило абсолютные способности к абсорбции лиц различного этнического происхождения. Прерванная во второй половине 20-х годов иммиграция возобновилась в 60-х, распространившись на Азию, Центральную и Южную Америку. Способность к интеграции, расширению центра обеспечила американский успех, то, что может считаться имперской удачей в судьбе Соединенных Штатов. Демографические показатели — 285 млн. человек в 2001 году, 346 млн., как предполагается, в 2025 году — сами по себе являются свидетельством способности к интеграции с представителями других народов. Но в то же время Соединенные Штаты могут быть охарактеризованы и совсем противоположными словами, словами радикального дифференциализма. В их истории всегда присутствовал некто другой, иной, не подлежащий ассимиляции и приговоренный к уничтожению или, чаще всего, к сегрегации. Эту роль иного человека играли индеец и негр и продолжают сегодня играть негры и испаноязычные. Американская идеологическая система сочетает универсализм и дифференциализм в рамках единой цельности: эти концепции, внешне противоположные, функционируют здесь как дополняющие друг друга. Вначале существует нерешительность в отношении другого, которого a priori нельзя определить или как себе подобного, или как другого. Некоторые иностранцы будут восприняты как себе подобные, равные, а другие — как отличающиеся, низшие. Сходство и различие, равенство и деление на высших и низших появляются вместе, в качестве полярных противоположностей. Отторжение индейцев и негров позволило воспринимать ирландских, немецких, еврейских, итальянских иммигрантов как равных. Определение этих иммигрантов как равных, в свою очередь, позволило отнести индейцев и негров к низшей расе.
Англосаксонская нерешительность в определении статуса чужого не является фактом современной истории. Напротив, она, похоже, была предопределена известной антропологической примитивностью, принадлежностью англичан к периферийной по отношению к Старому Свету историко-культурной страте, плохо интегрировавшейся с империями, которые там сменялись одна за другой, и не осознавшей глубоко принципы равенства и неравенства. Этот примитивизм касается только семейного круга; он ничуть не помешал Англии и Соединенным Штатам проявить себя в самой недавней фазе истории пионерами современной экономики.
Английская культура характеризуется, следовательно, известным отсутствием четкого определения понятий равенства и неравенства, которые вообще четко различаются во всей Евразии (У меня будет еще возможность развить эту точку зрения в планируемой работе «Происхождение семейных систем», где будет доказана относительная архаичность в антропологическом смысле англосаксонской семейной формы. Этот антропологический архаизм абсолютно ничего не говорит о потенциях культурного и экономического развитии регионов, для которых этот семейный тип является характерным. У меня будут также возможности показать, что некоторые высокоразвитые в антропологическом смысле семейные формы — арабская, китайская — служат тормозом развития. Иными словами, эволюция семьи может блокировать развитие образования и экономики).
