Да, все вроде бы верно: обыкновенный зритель ходит в театр не познавать, а узнавать, а скрежета ему хватает и без театра. Россия тут не исключение. Уважаемый Зальцбургский фестиваль сменил тренд, его новый шеф Александр Перейра не скрывает, что будет дружить с консервативным зрительским большинством. Но нам-то до той ситуации еще далеко. Само отношение к эксперименту как к кощунству, а к сцене как к священному алтарю (а не наоборот!) — свидетельство обыкновенной дикости. Кто не с нами, тот против нас. Кто без гармонии, тот плох. Стоит ли тогда удивляться, что с завидной регулярностью в Большом (и не в нем одном) появляются перелицованные образцы «золотой классики» 50—60-х, замшелые «Борисы Годуновы» и «Чародейки», а серьезные мужи твердят о кризисе оперной режиссуры? Откуда же ей появиться, если на священную сцену даже в формате эксперимента соваться нельзя?
Между тем Новую сцену Большого изначально предполагалось отдавать молодым. А «Франциск», хоть и вышел угловатым, наивным, прыщавым, — живой и светится.
Шутить извольте / Искусство и культура / Телевидение
Шутить извольте
/ Искусство и культура / Телевидение
Иван Ургант: «Понимаете, шутка может быть смешной или нет. Не имеет значения, о президенте она или о стрекозе...»
Семнадцатого сентября Иван Ургант заступает в вечернюю смену: возобновляется уходившая на летние каникулы его именная программа на Первом канале. Это означает, что не реже четырех раз в неделю любой желающий сможет лицезреть Ивана Андреевича на телеэкране. И еще одно немудреное умозаключение: судя по всему, Константин Эрнст по-прежнему свято верит в бронебойную силу юмористического дара Урганта, гарантирующего рейтинг всему, к чему тот прикоснется. Этим можно объяснить перемещение late night show Ивана с 23.30 на час вверх. Высокое доверие обязывает…
— Есть люди, Иван, которым не надо подходить к зеркалу, чтобы узнать, как они выглядят с утра. Достаточно включить телевизор…
— В моем случае он может служить зеркалом и во включенном, и в выключенном состоянии. Несмотря на засилье матовых панелей, в которых отражаться труднее.
— Еще раз и чуть помедленнее. Не уловил, видите ли себя на некогда голубом экране?
— Редко, почти всегда по производственной необходимости и зачастую без особого удовольствия. Мне не слишком нравится самодовольный, лоснящийся, что-то вещающий тип. Знаю немало коллег, которые пошли в этом направлении гораздо дальше меня.
— Смотрят чаще и нравятся себе больше?
— А иначе зачем работать на телевидении, если не для того, чтобы тешить тщеславие? Накупить петард, приехать домой, включить телевизор и любоваться собой. Я и на фейерверки не трачусь, младшая дочка Нина боится громких хлопков. Но если замечаю что-то интересное у коллег, стараюсь перенять опыт. Иногда повторяю чужие фразы.
— А копировать не пытаетесь?
— Хотел бы брать интервью, как Владимир Познер, задавать такие, я бы сказал, отчетливые вопросы. Пока же мы с Василисой из программы «Давай поженимся» плетемся в хвосте.
— «Вечерний Ургант» — первый телепроект, который лепите самостоятельно?
— Лепят горбатого. Или скульпторы. А мы строгаем.
— Не рубите?
— Сначала наломали, потом нарубили, теперь строгаем, скоро перейдем на шкурку, в итоге доберемся до нулевочки. Думаю, так в любом процессе. Возвращаясь же к вопросу об обретенной самостоятельности... Да, моя фамилия в титрах. Как продюсера.
— И в названии. Как ведущего.
— Это тоже титры. Но большие. Могу признаться: вести программы мне доводилось, продюсировать пока нет. Поэтому так волновался в начале конца прошлого сезона. Ответственность давила и притупляла чувство юмора. Даже появился мандраж. Страшно переживал, никогда в жизни подобного не было. Понимал, в случае чего не получится отойти в сторонку и ткнуть пальцем: «Это не я, это все он, продюсер. Бейте его, ребята!»
— Слышал версию, будто зажимались в присутствии Константина Эрнста, частенько освящавшего записи личным присутствием.
— Константин Львович приходил на эфир гораздо реже, чем я впадал в ступор. Даже рад тому волнению. Значит, еще не покрылся коростой.
— А испариной? Пять вечеров в неделю на боевом посту — почти классика...
— Четыре. Четыре вечера. Мною скрашивают будни, а пятница — почти уик-энд.
— Но и это немало. Пашете, можно сказать, как тот раб на галерах. В смысле этот…
— Перестаньте! Не надо таких параллелей. Скорее напоминаю крестьянина, который в 1862 году пришел к помещику и попросил вернуть его в крепостничество. Мы ведь не только зрительское терпение испытываем, но и собственные возможности проверяем. У коллег из США программа идет час, отпуск раз в год, и они не жалуются. Неужели мы хуже? Хотя Америка нам не указ. Особенно теперь, после недавних заявлений кандидата в президенты Митта Ромни о враге в образе России.
— Значит, в ноябре болеем за Обаму?
— Знаете, давно понял: болеть надо на спортивных соревнованиях. Не припоминаю, чтобы в день голосования стоял перед телевизором и скандировал речовки.
— Хотя бы волеизъявляете?
— Но я же законопослушный гражданин! Конечно, предпочел бы, как Владимир Познер, иметь право избирать президентов сразу в нескольких странах — Франции, США и России… Ведь чем больше выборов, тем лучше выбор.
— Вернемся к многотрудному ремеслу ведущего. Вам наверняка приходится периодически включать автопилот, Иван?
— Пока не сделано львиной доли намеченного, и штурвал нельзя выпускать из рук. Программа связана с моим именем, она отчасти обо мне. Да и говорить более всего хочется о себе. Не о личном, а о том, что волнует и, значит, может заинтересовать других.
— А безотносительно к последнему шоу?
— Вы про автопилот? Ну… иногда бывает. Как гласит старинная поговорка летчиков, не включишь — не поспишь. Но телевидения это касается не в первую очередь. Высший пилотаж в том, чтобы пассажиры не знали и не задумывались, кто именно управляет самолетом — авто- или же пилот.
— Как в «Вечернем Урганте» обстоят дела с игрой в поддавки?
— Теперь вы поясните.
— Порой кажется, можете пошутить злее, острее, но искусственно сдерживаете себя. Особенно когда речь заходит о политике.
— Мы только нащупываем верную интонацию, стараясь делать веселую программу не всегда о веселом. Такое не происходит по щелчку пальцев. Поначалу вообще не верил, что из затеи будет толк.
— Почему сомневались?
— Программа в значительной степени строится вокруг известных людей, приходящих в нее. Если гостей много, как в Америке, одна история, если мало, как у нас, иная… Оказалось, все не так плохо, думал, будет хуже. Есть кого позвать. Другое дело, не всегда удается достичь нужного градуса в разговоре, как у Познера, Бермана с Жандаревым или Соловьева в «Поединке». Мы по жанру обречены щебетать. Все придумано до нас, в основе «Вечернего Урганта» лежит американский образец с жесткой конструкцией, о чем я не раз рассказывал.
— Не будем повторяться, Иван.
— Справедливое замечание! Что касается остроты, стараемся, ищем, но это не самоцель. Задачи сделать политическое сатирическое шоу не стоит. Нужно смотреть на вещи реально, рамки раздвигать постепенно. Вспоминаю, года четыре назад в «Прожекторперисхилтон» даже слово «Путин» поначалу было неловко произносить. Потом Сережа Светлаков первым употребил его всуе и — ничего, привыкли…
— Вас передвинули по эфирной сетке на час вверх. По идее добавится аудитория, значит, придется шутить еще осторожнее. Появятся новые флажки, обозначающие запретные зоны.
— Сейчас многие решат, что после авиационной темы мы с вами заговорили о рыболовстве или охоте… Знаете, некоторые мои знакомые жаловались, что не досиживали до эфира и смотрели программу в записи в Интернете. Надеюсь, теперь не заснут. Что касается флажков, давно выработал правило: чем больше их, тем хитрее маневр. У нас ведь в стране живут уникальные волки: ставят флажки сами себе.
— А вы, Иван, какой породы будете?
— Помесь. Папа — волк, мама — легавая. То ли убегать, то ли гнаться… Самое интересное — ходить по грани. В советскую эпоху существовала реальная цензура, но не считать же всех, кто работал на телевидении или выходил на эстрадные подмостки, подпевалами режима? И дело не в сравнении того времени с нынешним. Они разные. Чем именно, не скажу, поскольку поставил перед собой флажок. И рад бы пожаловаться, мол, что же вы творите, ироды! Не на что. Понимаете, шутка может быть смешной или нет. Все! Не имеет значения, о президенте она или о стрекозе. Тем более, судя по последним событиям, они скоро встретятся…
