Единственным достоверным источником в этом деле можно считать лишь строки в воспоминаниях маршала Жукова. Который однажды на даче прямо спросил Сталина, есть ли какие сведения о Якове. «Он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, сказал каким-то приглушенным голосом: «Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, агитируют его за измену родине». Помолчав минуту, твердо добавил: «Нет, Яков предпочтет любую смерть измене». И ни слова о Красном Кресте, о графе Бернадоте.
Интересно было узнать от генерала Микояна и о том, что Сталин за разгульное поведение дважды снимал с командных должностей своего сына Василия, генерал-лейтенанта авиации. И в то же время, когда Микоян служил в 32-м гвардейском авиационном полку, которым командовал Василий, тот имел личное указание отца оберегать его вплоть до запрета участвовать в боях. Об одном таком случае генерал поведал. Видимо, этим и объясняется, что за войну он получил всего два ордена, что весьма нехарактерно для летчика. Но зато вручение ― не на фронте, как большинству, а в Кремле ― из рук самого Калинина.
Может быть, из-за этих двух орденов Микоян охотно рассказывает, как получил Звезду Героя. Меня, говорит, дважды представляли к званию еще в конце 60-х годов. Но почему не наградили, неизвестно. Звезду получил только в 1975 году. Но и тогда Микоян тревожился: «Я опасался, что Брежнев не пропустит меня ― фамилия помешает. Но он пропустил». Странное опасение. Ведь после того, как в 1964 году убрали Хрущева и Первым секретарем ЦК стал Брежнев, на самую высокую государственную должность председателя Президиума Верховного Совета был назначен не кто-нибудь, а А.И.Мико- ян, отец генерала Микояна. Его фамилия этому не помешала. И надо полагать, произошло это назначение уж никак не вопреки желанию Первого секретаря ЦК. Так с какой же стати он стал бы препятствовать награждению сына? Разве только из тех соображений, что и Анастас ― Герой, и брат его Артем ― дважды Герой, а теперь вот еще и Степан будет Герой. Четыре Звезды на одну семью ― не слишком ли? Но Брежнев игнорировал это соображение.
Примечательно: Микоян-отец тридцать лет работал рука об руку со Сталиным под его руководством, безусловно, пользовался его поддержкой и никогда не возражал ему, ― наоборот, как мы видели, громогласно прославлял. А внимание и забота Сталина о Микояне-сыне, как видим, доходили до сбережения его на фронте. Понятно, что это была забота и об отце. На фоне таких фактов и обстоятельств особенно выразительно выглядят и воспоминания отца, в которых он порочит Сталина, и то, что ныне говорит сын-орденоносец.
Очередные воспоминания Микояна-старшего (начались они печататься еще в 1971 году) были опубликованы в журнале «Политическое образование» № 9 за 1988 год, когда костер сталинофобского шабаша разгорался. Сам Микоян уже десять лет, как умер. Кто же позаботился подбросить в пламя еще одно сухое смолистое поленце? Ашхен Лазаревна, жена покойного, умерла, брат Артем ― тоже еще в 1970 году, да и едва ли они стали бы это делать. Году в 75-м Микоян приезжал в Литературный институт, выступал перед студентами и о новых воспоминаниях ― ни слова. Скорее всего, эти самые его «мемуары» напечатал именно сын Степан, абориген Замоскворечья. А еще через одиннадцать лет воспоминания вышли в издательстве «Вагриус». Но почему так долго ждал? Не потому ли, что многие члены Политбюро и другие руководители страны, близко знавшие Сталина, были еще живы, а вот в 1986 году умер 96-летний Молотов, долгие годы самый близкий к Сталину человек, в 1988-м― 86-летний Маленков, многие другие, и уж теперь можно было рассчитывать, что никто не возразит, не схватит за руку― поэтому? Едва ли. Хотя еще был жив 95-летний Каганович, но кто дал бы в те дни ему слово для защиты Сталина! Я с двумя приятелями был у Лазаря Моисеевича дома на Фрунзенской набережной, 50 в его последний день рождения незадолго до смерти. Он лежал в постели со сломанной ногой и мысли его были заняты уже не Сталиным, а Гавриилом Поповым. «Вот кто сегодня самый гнусный и опасный негодяй!» ― повторял твердокаменный старец.
Думаю, что все эти соображения, в том числе боязнь отповеди, сыграли свою роль в столь долгой задержке публикации воспоминаний Микояна, но все-таки главное тут, видимо,― желание, о котором сказано: дорого яичко к Христову дню, т. е. быть в нужном месте в нужный час.
Надо заметить, что Микоян ― единственный из членов Политбюро, из высших политических руководителей страны, написавший воспоминания. Да еще какие пространные! У Молотова, Кагановича, Хрущева это все-таки не воспоминания в чистом виде, а записи бесед с ними. Если бы Феликс Чуев не обратился к двум первым, а сын Хрущева не позаботился об отце, то никаких воспоминаний их и не было бы. А Микоян сам по собственному желанию сочинил несколько фолианти- ков. Как же! Ведь надо было разъяснить свою выдающуюся и безукоризненную роль в истории. Но мало того, и сынок Степан не удержался, тоже подарил человечеству страниц 600. А теперь еще и другой сын, Сергей, пишет книгу об отце. Уникальный факт ― в одной семье не только один член Политбюро, два генерала, четыре Золотых Звезды (уж это-то ладно), но еще и три мемуариста! Воспоминания Микояна-сына появились на Божий свет в конце 90-х годов в Англии. Это почему же советский генерал, Герой и член партии предпочел туманный Альбион? А в 2006 году, когда стало уж все дозволено, ― на любимой родине.
Беседы с Микояном вошли существенной частью в книгу Г.Куманева «Рядом со Сталиным» (М.1999). К сожалению, в этой книге немало ошибок, неточностей, искажений, сомнительных новостей, иные из коих неизвестно на чей счет следует отнести ― автора книги или Микояна, с которым он встречался, беседовал и которого много цитирует. Например, читаем: «В мае 1941 года германский посол в СССР граф Фридрих Шуленбург на обеде в честь посла В.ГДеканозова в присутствии двух переводчиков Г.Хильгера и В.Д.Павлова предупредил Кремль о фашистском нападении» (с.23). Даже если допустить, что немецкий аристократ уж так болел за Советскую Россию, все же трудно поверить, что он предпринял такой необыкновенный шаг, который был бы не чем иным, как выдачей врагу важнейшего государственного секрета, на светском приеме при столь опасных свидетелях. Или он был уверен, что Хильгер с ним заодно и готов разделить с ним ответственность? Кроме того, посол-русофил имел прекрасную возможность встретиться наедине и с нашим послом в Германии Деканозовым, и с самим наркомом иностранных дел Молтовым, да в конце концов по такому случаю ― и со Сталиным. А как именно предупредил он на приеме ― во время тоста за дружбу, что ли? Или кого-то конкретно? Но кого ― никто не называет. Сказано уж слишком аморфно: «предупредил Кремль». И почему же граф-русофил не повторил свой русофильский жест более энергично и настойчиво, допустим, еще и в июне? Ведь, естественно, его предупреждение под звон бокалов могли расценить как сумасбродную выходку, если не провокацию, что, вероятно, и было в действительности, если факт не выдуман. Почему, наконец, Шуленбург сделал заявление Молотову об объявлении войны через два с половиной часа после того, как немцы начали вторжение и обрушили бомбы на наши города? Все это крайне странно и не внушает доверия. Да и просто― как можно было верить немецкому послу, назначенному Гитлером?
Или вот куманевский Микоян несколько раз говорит, что в первые дни войны «на Украине дела шли пока не плохо, там в районе Перемышля хорошо воевал Конев». Действительно, там имели место примечательные события. Перемышль немцы захватили в первый же день войны, но 23 июня 99-я дивизия их оттуда вышибла и удерживала город до 27 июня, когда оставила его по приказу командования фронтом. Но И.С.Ко- нев не имел к этому никакого отношения. 99-й сд командовал полковник Н.И.Дементьев. А будущий маршал еще не воевал. 19-я армия, которую он возглавил, только в июне была сформирована в Северо-Кавказском военном округе, и в эти дни лишь направлялась на фронт и вступила в бои в составе Западного фронта на витебском направлении, ― это Белоруссия, а не Украина.
Дальше― больше… Когда Микоян беседовал с Кумане- вым и писал воспоминания, он не ведал, что будет опубликован журнал, в котором еще с 1925 года регистрировались все посетители кремлевского кабинета Сталина. А теперь этот журнал не редко одно проясняет, а другое ставит под сомнение. Так, Микоян у Куманева говорит: «21 июня 1941 года поздно вечером мы, члены Политбюро, собрались у Сталина на его кремлевской квартире. Обменивались мнениями по внутренним и международным вопросам… Затем в Кремль приехали Тимошенко, Жуков, Ватутин. Они сообщили: только что получены сведения от перебежчика, что германские войска утром 22 июня перейдут (! Как деликатно сказано. ― 6.6.) нашу границу». Тут кое-что не соответствует другим данным.
Во-первых, Жуков пишет, что о перебежчике доложил Сталину 21-го не при встрече, а по телефону, когда действительно «только что» стало о нем известно. Сталин сказал, чтобы они с Тимошенко немедленно приехали в Кремль. И это отражено в журнале: они двое и Буденный прибыли не «поздно вечером» и не на квартиру Сталина, а в 20.50 и в служебный кабинет, и ушли все трое в 22.20. В своем кабинете «Сталин встретил нас один. Потом вошли члены Политбюро», ― замечает Жуков. Но тут он не точен: несколько членов ПБ уже находились в кабинете, Микояна среди них не наблюдалось.
