В сентябре гитлеровцы приступили к массовому уничтожению евреев в деревнях, местечках и небольших городах. Так 5 сентября, как и все евреи, погибла в Смолевичах моя старшая сестра Оля с детьми. Об этом мы узнали от супружеской пары, которой случайно удалось спастись и прибежать в гетто. Все евреи, проживавшие в небольших населенных пунктах, которым не удалось перебежать в гетто, к ноябрю были уничтожены.
Нас убивали не только физически, но и голодом. Иногда русские вешали мешочки с хлебом на колючую проволоку, ограждавшую гетто. Но те, кто пытался взять этот хлеб, зачастую оставался висеть на этой проволоке, будучи расстрелянными.
В гетто не осталось ни одной собаки, ни одной кошки — их съели.
Каждое утро в гетто мужчин и женщин выстраивали в колонны и гнали на тяжелые работы — погрузку и разгрузку железнодорожных вагонов, уборку городских улиц, чистку туалетов и другие работы. Эти люди получали в день один черпак какой-то баланды и 200 грамм хлеба, который пекли из каких-то отходов.
Однажды ночью в середине сентября в окно соседнего дома, где жила жена моего брата Рая со своими родителями, кто-то тихо постучал, потом еще раз и тоже тихо. Тогда поняли, что это не изверги. Боря открыл окно, замахал руками, зазывая кого-то. В окно пролез один, потом второй человек. Как только они очутились в комнате, мама всплеснула руками, а Ида тихо вскрикнула. Оказалось, что это был мой брат Яша и с ним парень по имени Юзик, проживавший до войны по соседству и призванный в армию вместе с Яшей. Мы были и рады, и огорчены. Рады, что Яша жив, но расстроены, что он оказался в гетто.
Яша рассказал, что воинская часть, в которой они служили, попала в окружение. Им в числе немногих удалось вырваться. Они двигались на восток по лесам и деревням, но дальше пути не было. Зная хорошо Минск, они пролезли через развалины. При себе они имели наганы с патронами, а в лесу недалеко от Минска закопали ручной пулемет.
Вначале оба они, не имея еврейской внешности, выходили на работы, блуждали по ближайшим деревням, избегая, конечно, встреч с немцами, приносили кое-какие продукты. Но цель у них была одна — найти связь с подпольем, в существовании которого они не сомневались. Однако поиски не увенчались успехом, и они задумали уйти в лес, чтобы встретить таких же, как они, «окруженцев».
Еще в октябре по гетто поползли слухи, что нацисты собираются к 7 ноября преподнести евреям какой-то «сюрприз». С начала ноября стало очень тревожно. Рано утром 5 ноября Яша, Боря, Юзик и случайно встреченная ими соученица Фаня ушли через развалины из гетто.
В соседнем с нашим дворе, где жила жена брата Сени Рая со своими родителями, был большой чердак и 6 ноября, когда стало особенно тревожно, семья решила перебраться на ночь на этот чердак. Рая пришла к нам и позвала с собой на чердак. Он сказала, что женщин с детьми и стариков трогать не будут. Ида сказала нам, чтобы мы послушали Раю, а она останется с ребенком и стариками, которые жили в нашей квартире. Там же остался Бродский. Кто знал, что мы видим всех их в последний раз.
Мы с мамой вслед за Раей забрались на чердак. Всего там собралось 26 человек.
Утром 7 ноября часов в 10 мы услышали шум машин, громкие голоса фашистов, началась стрельба и душераздирающие крики женщин и детей.
Изверги выволакивали из домов людей, многих расстреливали на улице, других заталкивали в большие крытые грузовики — это были душегубки, как все их называли. Когда машина ехала, внутрь подавался газ, и к ямам, которые были подготовлены в уже ранее упомянутом пригороде Минска — Тучинках, привозили уже задушенных газом людей.
Мы просидели на чердаке до вечера. Когда прекратилась стрельба, крики людей и говор фашистов и совсем стемнело, все сошли вниз.
В нашей квартире никого не было. Сестра Ида, ее 10-месячный ребенок, старики и певец Бродский погибли. Они и все, кто погиб в том первом массовом погроме, погребены в Тучинках.
Наутро мы вышли на улицу. Всех охватил ужас. Кругом — лужи не успевшей впитаться в землю крови, в крови и стены домов.
После первого погрома узники гетто стали создавать тайники или, как их называли, «малины», где можно было спрятаться. Почти под каждым домом, а они все были деревянные одноэтажные, находился погреб. Его расширяли, маскировали, там и прятались, если успевали. Еще делали двойные стенки и другие приспособления.
Все, оказавшиеся в этом гетто, постоянно находились на грани жизни и смерти. Она еще много раз была рядом со мной, кружилась вокруг, но судьбой мне было суждено выжить в этом страшном аду.
Через неделю после погрома пришли Яша, Боря, Юзик и Фаня, так и не нашедшие в лесах тех, кто выходил из окружения.
20-го ноября гитлеровские изверги устроили очередной погром. Они в этот раз набросились на детский дом, который был в гетто. Из него вывели детей и обслуживающий персонал, выстроили в колонну, избили, а потом повели к яме на Зеленом переулке. Детей, которые кричали, расстреливали по дороге. Улицы были устланы детскими трупами.
Нас этот погром миновал, поскольку мы незадолго до него перебрались в дом, найденный Яшей и Борей в районе развалин.
После 2-го погрома гетто сократили и, так как наше новое убежище оказалось вне гетто, пришлось вернуться в него. В поисках новой квартиры мы с мамой набрели на дом, где жил со своей семьей бывший начальник пионерского лагеря Лапидус. Он встретил нас приветливо и предложил остаться в его квартире.
Живя вместе с Лапидусом, мы заметили, что к нему часто приходят незнакомые люди. Он закрывался с ними в комнате. Мы поняли, что это неспроста. Решили проверить, как он отреагирует на сообщение, что Яша и Боря ушли в лес. Мама поговорила с Лапидусом и услышала в ответ, что она правильно делала, не сообщив даже ему об этом раньше. Потом он стал понемногу убеждать нас, что нужно из гетто бежать, он осторожно упомянул о наличии в гетто подпольных организаций. Но они не были взаимосвязаны во избежание провалов. Гитлеровцы к тому же подсылали ложных проводников-провокаторов.
После упомянутых выше двух погромов в гетто нацисты «освободили» большой район и создали новое гетто — для евреев, которых привозили из Европы. В конце ноября они поселили там евреев из Германии. Большинство из них прибыло из Гамбурга. Жили они там небедно, владели заводами, фабриками, магазинами. Фашисты сказали им, что везут в Палестину, разрешили каждому взять с собой до 40 кг груза.
Для немецких евреев было создано отдельное гетто рядом с нашим. Общаться нам с ними было запрещено. Их, как и наших евреев, водили на тяжелые физические работы. Поскольку они привезли с собой немало добра, в том числе и драгоценности, они меняли их в русском районе на продукты питания, на кошек и собак.
После немецких евреев в Минск стали привозить евреев из других стран Европы.
При каждом погроме нацисты уничтожали и наших, и европейских евреев. Минск был превращен в конвейер смерти.
В столице Белоруссии гитлеровцы собрали и много военнопленных, а 21–22 декабря 1941 года всех их уничтожили на глазах жителей города и бросили в ямы, вырытые в пригороде Минска — Трестинце.
С началом января 1942 года к Лапидусу стало приходить все больше людей. Он познакомил нас с одним человеком, который часто приходил к нему, и сказал, что со временем он нам поможет. Он показал мне в каком доме его можно найти, но сказал, что он сам придет к нам.
В начале февраля 1942 года Лапидус со своей семьей бежал из гетто.
Через несколько дней после этого к нам в окно ночью кто-то тихо постучал. Это были Яша, Боря, Юзик и раненая в ноги Фаня. Нужен был врач. Недалеко жил Зибецикор Давид, утром к нему и обратились.
А пока что мы рассказали им о Лапидусе. Они же два месяца блуждали по лесам, встречали разрозненные группы военных из окруженцев, которые им посоветовали идти в Налибокскую путцу, что в Западной Белоруссии. Там лесные массивы растянуты на сотни километров. Яша, Боря и Юзик с Фаней ушли из гетто в конце февраля за несколько дней до очередного массового погрома, состоявшегося 2 марта 1942 года — очередного ада, из которого я чудом вышла живой.
Утром того дня мама дала мне свои ручные часы и послала к Рае, чтобы я их ей отдала для обмена на продукты. Выйдя из дома в 10 часов, я дошла до расположенной невдалеке от нас Танковой улицы и вдруг появились немцы и полицаи. Они окружили всех, кто оказался на улицах, и погнали к «Юденрат» (управление гетто). По пути они выволакивали людей из домов и всех гнали на небольшую площадь, которая называлась Юбилейной, где и находился «Юденрат». Там объявили, что состоится митинг, на котором выступит начальник гетто эсэсовец Рихтер.
Скопилось огромное количество людей — в основном женщины, дети, старики. Время шло. Попытки покинуть площадь кончались расстрелом. Плакали измученные дети, кричали женщины. Что это за «митинг», для всех стало ясно. Стоять уже ни у кого не было сил, люди садились на землю. Из ближайших улиц группами уводили куда-то жителей пешком, потом стали слышны автоматные очереди. Они на какое-то время прекращались, а потом слышны были вновь. Это продолжалось весь день. Вскоре стали уводить людей и с Юбилейной площади. Я поняла, что скоро доберутся и до нас. Я решила попытаться убежать, когда поведут, и стала протискиваться назад вглубь площади. Я осталась в последней самой большой группе, всех нас погнали одной толпой. Бежать уже было невозможно. Тех, кто не мог идти, расстреливали на месте. Толпа двигалась по Танковой улице, усеянной трупами. Пока шли, изверги убивали детей прямо на руках у матерей, которые падали вместе с ними.
