Если в 1960 году в Европе проживало 600 тысяч мусульман, то сегодня — 30 миллионов. И эта самая массовая миграция в истории человечества беспрерывно продолжается. Год за годом в Европу прибывает 1 млн мусульман. Совершенно легально, в плане воссоединения семей в качестве мигрантов или политических беженцев. Этому нашествию Европа, видимо, ничего не может противопоставить. Её западная часть, которая по-прежнему рассматривается как регион благосостояния, стоит перед лицом такого развития, будучи бессильной, боязливой и неспособной к сопротивлению. Эта Европа говорит красиво, она называет себя гуманной, либеральной и открытой всему миру, не признавая, что своим поведением она отдаёт на разграбление свои фундаментальные ценности. Если она позволяет, чтобы здесь — при финансировании, прежде всего, со стороны Саудовской Аравии и Турции — строились новые мечети и исламские школы, в то время как христианские церкви закрываются или используются в коммерческих целях, то это сигнал к тому, что Европа готова к капитуляции.
Имеется ли выход из этой ситуации? Для Германии решающий фактор состоит в том, что немецкая часть населения стареет и из-за низкой рождаемости значительно сократится в ближайшие годы. С исламской точки зрения это идеальное условие, чтобы вторгнуться в этот вакуум. Может быть, прав Вурон Ёгер, немецко-турецкий член СДПГ, когда провозглашает во влиятельной турецкой газете «Хюрриет»: «То, что осадой Вены в 1683 году начал султан Сулейман, мы осуществим с нашими сильными мужчинами и здоровыми женщинами!» Ёгер умалчивает, что в 1683 году Сейман потерпел под Веной поражение и обратился в бегство под натиском христианских войск Европы.
Европа не может сегодня силой решить проблему ислама и беженцев. Но было бы желательно поучиться у наших предков стойкости и воле к самоутверждению.
В принципе Европа не принимает никаких мер, чтобы остановить приток мигрантов, которые в этих условиях усиливают давление на правительства европейских стран. «Правовая безопасность», которой пользуются экономические беженцы и лица, «ищущие политического убежища», практически означает право на пребывание для каждого, кому удастся «поставить ногу на немецкую землю» и попросить убежище. Если цыганскую семью выдворяют в Косово, то за ней следует целая группа немецких телевизионщиков, чтобы доказать общественности, что там творится «неописуемое бесправие над людьми».
Учитывая, что европейская интеграция находится на сравнительно высоком уровне, было бы уместно потребовать, чтобы Брюссель проводил единую, согласованную политику в отношении притока мигрантов. Но здесь я не вижу «света в конце туннеля». На мой взгляд, имеются два варианта: если Европа, то есть ЕС, «поднимется на дыбы» и займёт решительную оборонительную позицию, чтобы сохранить свою политическую стабильность, культурные идентичности и этнические структуры, или же она позволит захлестнуть себя волной миграции, о размерах которой мы пока не имеем никакого представления.
Страны Ближнего Востока, Африки и Азии испытывают сегодня большие внутриполитические проблемы. Высокая рождаемость, растущее количество молодых людей в этих странах находятся в кричащем противоречии с их экономическими перспективами. Выход из безработицы, нищеты многие молодые люди в этих странах видят лишь один: миграция в Европу. И этот миграционный поток в Европу будет нарастать с каждым годом.
* * *
Осенью 2011 года власти ФРГ ужесточили практику пересечения своей границы для лиц, которые не являются гражданами ЕС.
Перевод с немецкого В. Родина.
НИНА СЕВЕРИКОВА. РУССКИЙ ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ
К 130-летию со дня рождения П. А. Флоренского
Имя Павла Александровича Флоренского (1882–1937) теперь широко известно в научном мире, а в будущем, когда осуществится замысел ученого об издании всех 19 томов произведений, написанных им, может возникнуть целое направление в науке, связанное с его именем.
Личность Флоренского была столь универсальна, энциклопедичность его познаний столь удивительна, что современники называли его новым Леонардо да Винчи. Это был человек великих дарований: его 225 запатентованных открытий в области математики, физики, химии, электродинамики, эстетики, а также его литературные произведения, статьи про музейному делу и искусствоведению до сих пор вызывают удивление и даже спустя полвека воспринимаются как нечто необычное.
Необычным было и само время, которое называют сегодня «серебряным веком» русской культуры. Духовное обновление общества на рубеже XIX–XX веков вызвало необыкновенный расцвет в различных областях культуры, важнейшей частью которой стала русская религиозная философия, утверждавшая примат духовности, поиски путей своеобразного соединения материального и духовного.
В плеяде русских религиозных философов, имена которых долгие десятилетия были под запретом, особое место занимает П. А. Флоренский, стоявший у истоков этого бурного, переломного времени. С. Н. Булгаков отмечает черты высокой духовности в облике своего близкого друга: «Он был для меня не только явлением гениальности, но и произведением искусства: так был гармоничен и прекрасен его образ; черты внешности мыслителя — благодатная тихость и просветленность — удивительно точно запечатлены на известном нестеровском портрете „Философы“… Духовно виделся древний эллин…»[2].
Небольшой экскурс в прошлое позволяет установить, откуда у мальчика, жившего в глубокой провинции, проявились черты высокой духовности. Родословие П. А. Флоренского сложилось из четырех сильных ветвей-родов: Флоренских, Соловьевых, Ивановых, Сапаровых. Часть рода Флоренских принадлежала к духовному сословию, часть — к научной области, где Флоренские всегда выступали новаторами, начинателями целых течений и направлений… Интересы Флоренских были разносторонни — история, археология, естествознание, живопись, музыка, литература.
Мать Павла Флоренского Ольга Павловна Сапарова (Саламия Сапарьян), происходила из древнего армянского рода маликов и росла в доме, где восточные обычаи сочетались с европейской роскошью благодаря сношениям семьи с Персией, Индией, Францией. Но, став женой русского инженера путей сообщения Александра Ивановича Флоренского, она обрекла себя на кочевую жизнь, и ко времени рождения первенца — Павла — молодая семья ютилась в товарном вагоне около будущей станции Евлах Елисаветпольской губернии (ныне Азербайджан).
Семья Флоренских и после переезда в Тифлис (1882) продолжает жить уединенной жизнью. Мир семьи, пронизанный теплотой и порядочностью, располагал взрослых и детей к занятиям серьезными науками и искусством. Будущий ученый воспитывался в атмосфере Бетховена и Гёте; «музыку любил неистово»; романс Глинки на стихи Пушкина «Я помню чудное мгновенье» считал воплощением изящества — «уплотненным фокусом культуры… замкнувшим целый век расцвета русского искусства»[3]. Флоренский страстно любил природу: его волновала сдержанная мощь природных форм. Отсюда и пошел тот восторг и интерес к бытию «до самозабвения», который был характерен для Флоренского всю его жизнь.
От тифлисской гимназии, где он учился с 1893 по 1899 год, по его словам, ничего не ждал; все, что приобрел в интеллектуальном отношении, получил, главным образом, благодаря общению с отцом и усиленной самостоятельной работе. Постоянными спутниками его жизни были серьезные научные труды по физике, химии, геологии, астрономии и энциклопедические словари на всех языках. Страсть к знанию поглощала все его внимание и время, к 15 годам его научное мировоззрение «сложилось и окрепло в непоколебимую систему»[4]. Но в конце гимназического курса, законченного с золотой медалью, 17-летний юноша, убедившись в ограниченности физического знания, переживает духовный кризис. Два равносильных убеждения раздирали его душу: «истина недоступна» и «невозможно жить без истины». С чувством того, что истина есть, но путей к ней он пока не знает, Флоренский начал новый период своей жизни, когда в 1900 году стал студентом физико-математического факультета Московского университета.
С тех пор начинается стремительный рост и расширение его научных знаний. Одной из самых близких Флоренскому идей была идея прерывности. Помимо занятий математикой, он посещает лекции на историко-филологическом факультете, самостоятельно изучает историю искусств. Окончив университет с дипломом 1 степени, Флоренский отклонил предложение Н. Е. Жуковского остаться на кафедре математики и в том же 1904-м поступил в Московскую духовную академию.
Что же побудило молодого ученого так резко и неожиданно для родных изменить свой жизненный путь? Действительно, рос он в обстановке индифферентного отношения к религии и был поглощен серьезными научными опытами, а уроки Закона Божия у него вызывали насмешку и даже вражду, однако в глубине души он чувствовал, что есть особая, таинственная область жизни, — и вдруг со всею страстью потянулся к ней. Кризис научного мировоззрения завершился обретением веры в Бога как абсолютную и целостную Истину, на которой должна строиться вся жизнь.
