Дабы не быть голословным, я расскажу, откуда у меня взялись основания для национального величия. Казалось бы, русская культура измазана и изгажена экспериментами художников, задержавшихся в пубертатном возрасте, безвозвратно, но нет: свое слово говорит улица. Народ. И ничего не остается от «великого» оперного режиссера Дмитрия Чернякова. И стыдно уже сегодня смотреть в глаза людям тому, кто еще вчера кричал по поводу первой премьеры возрожденной сцены Большого театра: «Браво!»
Отправляясь вечером 2 ноября на Историческую сцену, я имел задание от редакции присмотреться к удобствам Большого, ввести потенциального зрителя в курс того, что ожидает его, как он может купить билет, сколько ему нужно брать с собой денег на выпить-закусить в буфете. Ну и про акустику тоже не забыть.
//- Докладываю — //
Мне невозможно сравнивать ГАБТ с тем, каким он был до реконструкции: я ни разу там не был. Для меня лично Большой театр ассоциировался только с Новой сценой. Поэтому историческое здание было как-то непривычно: где-то слишком тесно, а где-то, напротив, слишком просторно. Великолепие золота и кумача почти слепило, блеск латунных бра и люстр, дверных ручек не вызывал сомнений, массивные столы в буфете радовали камнем и почти бильярдной основательностью, но. Блеск выглядел слишком ярким, столы немного покачивались, «свечи» на люстрах не выстраивались в параллель, поэтому все вместе оставляло подозрительное чувство временного и ненастоящего. Gipsy style — так мог сказать недоброжелатель. Но не я, ибо, уверяю вас, полюбил «старый» Большой мгновенно! Публика оказалась прежней.
Мне не удалось оценить качество полов, врать не стану. Классические английские ботинки отработали все немалые деньги, потраченные на них.
Буфет, расположенный высоко и не очень удобно, порадовал размерами. Он огромный, очереди чрезмерными не назовешь. Цены такие же, как на Новой сцене. От 100 руб. за дозу ординарного алкоголя до «выше тыщи» за дозу элитного. Закуска тоже по карману. А если учесть, что в Большой театр обычный человек выходит как на праздник, а праздник обязан подкрепляться расточительством, то окажется, что буфет Большого скромен.
Туалетных комнат достаточно настолько, чтобы две из обнаруженных порадовали отсутствием очередей. Проблема курилок есть всегда, но решить ее почти невозможно. Только Театр Советской армии смог позволить себе генеральский размах. Я, пожалуй, от курения на Исторической сцене впредь воздержусь.
Акустика была охарактеризована старожилами как «по меньшей мере, не хуже прежней». Если так, то ее никогда не было. Оркестр звучал глухо и несколько плоско.
Хотя певцов не перекрывал ни разу, провалов тоже не было. Место мое было напротив сцены, в ложе бельэтажа, для корректного эксперимента необходимо «попутешествовать» по залу. Оценку выставлять не стану.
//- Билеты — //
Для чистоты опыта я решил сходить в ГАБТ за деньги, а не через пресс-службу, которая обыкновенно любезна настолько, что нашей газете не отказывает. Правда, и газета любезна к сотрудникам настолько, что гонораров хватает на поход в театр.
Утверждаю: билеты можно купить через Интернет. В вечер, предшествующий спектаклю, они появляются обычно примерно на минуту в балет, чуть дольше их можно видеть в оперу. Цены. «Тщетная предосторожность», Новая сцена, спектакль МГАХ, утро, партер, 7-й ряд — 800 руб. «Жизель», Новая сцена, вечер, 1-й ярус, предпоследний ряд -700 руб. На премьеру «Руслана и Людмилы» (Историческая сцена) сайт предлагал места еще в воскресенье (интереса нет), даже на «Спящую красавицу», балетную премьеру в старом здании, был замечен билет в партер. Пронесся он столь молниеносно, что в цене не уверен: кажется, 7500 руб. Случается и так, что за полчаса до спектакля билет можно взять в кассе театра. Такое произошло с «Жизелью». Свидетельствую.
Итак, вы приобрели билет, выпили в буфете, осмотрели все залы и фойе, пора на зрительское место. Что там сегодня? О! Для открытия исторического здания выбрана великая русская опера «Руслан и Людмила»!
//- Посмотрим — //
Постановка Чернякова не стоит сил, потребных на подбор слов для характеристики. Неподобранные же слова непотребны. Я никогда не был поклонником творческого метода режиссера, всегда считал его плохо владеющим ремеслом, но пятичасовая пытка скукой — это даже не скандал. Описывать увиденное негигиенично. «Эти наши интернеты» отозвались дружно. И здесь возникло смешное: после первых выступлений в прессе и «твиттерах» режиссера Василия Бархатова, медиамагната Ремчукова, бывшего министра Швыдкого я подумал, что мы с названными людьми были на разных спектаклях. Но! Во-первых, я их видел очень близко, а во-вторых, описания в Сети скандального мероприятия не оставляли сомнений в том, что мы говорим об одном и том же. Указанные лица хвалили и говорили об успехе. «Улица» сказала «бу», то есть зал освистал режиссера. Спектакль сопровождался криками «позор», издевательскими овациями и едкими комментариями.
Режиссер-постановщик «Руслана и Людмилы» Д. Черняков, за которым закрепился статус провокатора, от скромности явно не умрет. По его словам, этот спектакль - первое полноценное сценическое воплощение оперы Глинки
Дух Большого театра не исчез никуда. За «цыганщиной» киновари и начищенной латуни, за временностью и фальшью интерьеров московский стиль критики оказался нетленным. Вслед за фанатами «Спартака» свое слово сказала оперная публика. И выяснилось, что отмахнуться от нее невозможно. Не маргиналы. Подтянулась официальная пресса. В ночь с субботы на воскресенье несколько серьезных публикаций в серьезнейших изданиях «похоронили» тот «глумеж», которым изъяснялся на русском театре Черняков. «Зачистили» театральное пространство москвичи, и я горжусь этими людьми и этим городом.
Москва дала понять, что «бордельная сцена» от Мити Ч. гораздо неприличнее немецкого порно. Но тут же посоветовала осваивать эти крайние девиации театрам ФРГ, а не нам. Конечно, немцев тоже жаль, но мы уже однажды освободили их, теперь пора о себе подумать. Говоря без шуток, плачевное состояние современного искусства Германии (не только театрального) обусловлено политикой денацификации после Второй мировой. И недавним наличием «коммунистической» ГДР, которой нельзя было подражать. Немцев заставили себя топтать. Заставляли и нас. «Евгением Онегиным» Чернякова, «Золотым петушком» Серебренникова. На «Руслане и Людмиле» терпение лопнуло.
Люди, ставшие у руля главного театра Русского государства, оказались не знакомы ни с московскими традициями, ни с русской историей. Москва — это не мертворожденный бюрократический Санкт-Петербург, где фигура чиновника священна. Если бы наши «начальнички» почитали историю, они знали бы, что русский народ — демократ. Об этом звонил вечевой колокол Великого Новгорода, о московской «улице» писал в «Народной монархии» Иван Солоневич. Москва всегда протестовала активно. И не в судах, а на площадях. Манежных или Театральных.
Русь — это настоящая, а не выдуманная Европа городов, назначающих и смещающих руководство. Рюрика пригласили, Рюриковичей не без крови отменили. Романовых призвали, позже не без крови «пренебрегли» ими. Учите матчасть, пришельцы, а то «понаехали тут». Россия — не теплая Индия, наша земля, по словам Победоносцева, ледяная пустыня, по которой ходит лихой человек. Впрочем, это страх Петербурга. Оптимизм Москвы выражен интернет-девизом одного из пользователей форума «Друзья балета»: «Россия: сотни миль полей и по вечерам балет» (Алан Хакни).
Сегодня «театральная улица» Москвы сказала «вон» деятелям, определяющим политику Большого. Они обречены. Это Москва, деточка, как сказали бы в «этих наших интернетах», здесь можно и голову сложить.
Однако не стоит обольщаться: битва еще не окончена, и сколько их впереди?
Будет весело и страшно!
Евгений Маликов, «Литературная газета», 11.09.2011
//- Глинку мудрено сыскать — //
Первая премьера на исторической сцене Большого
Прошло уже несколько дней, как я посетил один из спектаклей премьерной серии, а меня не покидает чувство горького разочарования от увиденного. Это не просто неприятный осадок, а гораздо хуже: тошнотворное чувство брезгливости подкатывает всякий раз, как только я мысленно вновь обращаюсь к последней премьере Большого. Честно говоря, из рецензии в рецензию мне уже порядком надоело копаться в том мусоре, каким набита черепная коробка режиссера Чернякова и который он из спектакля в спектакль вываливает на академические сцены, заметим, за государственный счет. Постановщик настолько любит себя и роящиеся у него в голове мирки, ничтожные и непривлекательные, что готов играться в них до бесконечности — своего рода ментальный эксгибиционизм. Публике же отводится также перверсионная роль: чистой воды вуайеризм, только не добровольный, а по принуждению, когда вас постоянно заставляют подглядывать и смаковать то, что вам, в общем-то, безразлично и не интересно. А местами и просто противно.
