Другой историк, Кристиан Гийонварк, пишет о кельтских королях так:
«Для общества король был скорее верховным судией, раздатчиком милостей, держателем светской власти и военной… К нему сходились все налоги и подати от вассалов, а от него исходили дары, щедрые и милостивые».
Прибавим к этому, что «у доброго короля и земля плодоносила, и зверье на ней водилось в избытке, да и ратные победы всегда были за ним» («Кельты»).
У Толкиена возвращение Арагорна — возвращение долгожданного государя — чествуется с невиданной пышностью и радушием. Арагорн, как и король Артур, не желает расставаться со своими верными друзьями, собратьями по Кольцу. Однако подобная щедрость выходит хоббитам боком: пока они гостят у новоявленного великодушного самодержца, Саруман успевает опустошить Хоббитанию. Но о величии монарха принято судить по значимости тех, кто его окружает.
Толкиен не раз упоминает, что наружность у Арагорна не самая привлекательная. Хоббитам он поначалу внушал неприязнь своим скуластым обветренным лицом (недобрый признак у Толкиена), большим ростом и видавшим виды плащом. А вот как Толкиен представляет Арагорна словами другого своего героя, покуда Боромир «окидывает взглядом выцветший плащ и усталое исхудавшее лицо дунаданца [Арагорна]»:
«Он Арагорн, сын Араторна, отдаленный, но единственный и прямой наследник Исилдура, сына Элендила, властителя крепости Итил. Дунаданцы–северяне, потомки нуменорцев, считают Арагорна своим вождем… но их, к несчастью, осталось не много».
Фродо настороженно относится к Арагорну только поначалу — позже он доверяется ему всецело, почитая его ровней самому Гэндальфу. Когда Гэндальф исчезает, во главе Братства Кольца встает Арагорн; он диктует свою волю Боромиру, чей тайный помысел оказывается в том, чтобы доставить Кольцо в крепость Минас–Тирит. Постепенно Толкиен, с присущим ему непостижимым мастерством, возвеличивает Арагорна, отдавая дань его доблести и храбрости, делая из него безупречного героя (пожалуй, даже слишком безупречного в сравнении с тем же Гэндальфом, подверженным приступам то гнева, то смеха, что, впрочем, придает ему человечности).
Величие Арагорна возрастает день ото дня, и ярче всего оно проявляется в чертоге у полуэльфа Элронда, когда тот вручает ему символ верховной власти:
«Эльфы–кузнецы перековали Нарсил [меч Элендила Высокого, могучего короля Большого Народа] и выбили на его клинке эмблему — семь звезд между узким полумесяцем и солнцем, — ибо Арагорн, сын Араторна, прямой потомок королей Нуменора, отправлялся защищать Гондорское княжество… Арагорн дал ему новое имя — Андрил, что значит Возрожденная Молния».
Миф о перекованном мече хорошо известен, и пересказывать его лишний раз мы не станем. Скажем только, что Арагорн постарается всеми силами отстоять свои права на престол. Впрочем, к власти он приходит обычным путем: Арагорн, согласно многим традициям, — властитель тайный, пока никому не известный, однако же его возвращения ждут все, о чем он узнает, нежданно повстречавшись со своим сородичем Гальбарадом Дунаданом, северным Следопытом. Тут он выступает в роли спасителя, от которого зависит судьба его народа, и не только. И не случайно 3–й том «Властелина Колец» так и называется — «Возвращение Государя».
Тем не менее, и Арагорну ничто человеческое не чуждо. Он тоже выбивается из сил и порой кажется старше своего возраста (когда он встречается с хоббитами, ему 87 лет, но годы не играют у Толкиена особой роли), и сокрушается после тщетной попытки одолеть Карадрасский перевал:
«Ты [Гэндальф] не отказался штурмовать перевал, предупредив меня, что мы можем погибнуть, — и мы едва не замерзли насмерть».
А некоторое время спустя, когда Леголас соглашается исполнять его волю, Арагорн с горечью говорит:
«Не в добрый час выпало мне принимать решение. С тех пор как миновали мы Каменных Гигантов, я делаю промах за промахом».
Больше того: когда Гимли в который раз сетует, что волшебный светильник Галадриэли достался Фродо, а не ему с Арагорном и Леголасом, Арагорн решительно возражает гному:
«Ему было ведомо, кому светильник важнее. Фродо взял на себя самое тяжкое бремя. А мы… Что наша погоня по нынешним грозным временам!»
То же самое и в конце книги: последняя великая битва, по мнению Арагорна и Гэндальфа, всего лишь отвлекающий маневр, потому что истинный подвиг совершают Сэм с Фродо. Уничтожение Кольца Всевластья — необходимое и притом вполне достаточное условие для полной победы над Сауроном, Властелином Мордора. Все остальное, можно сказать, чистая литература. А это три сотни страниц, которые Толкиен посвящает скитаниям Фродо и Сэма у пределов Мордора. Тем более что скитания их куда важнее бушующих поблизости войн. И на самом деле так оно и есть. Вместе с тем, Толкиен не забывает уделить внимание и долгой захватывающей погоне, в которую пускаются Гимли, Леголас и Арагорн, дабы вызволить из орочьего плена своих друзей — Пиппина и Мерри.
Гном Гимли — один из самых ярких, хотя и противоречивых, героев книги. Впрочем, во всей этой истории роль ему уготована второстепенная, но уж если он действует, то всегда решительно. К примеру, в подземельях Мории Гимли служит главным советчиком Гэндальфу, а позже вдруг бросает вызов эльфам и самому Эомеру:
«Гимли поднялся, расставил ноги и стиснул рукоять боевого топора; черные глаза его сверкнули гневом… — Послушай же, Эомер, сын Эомунда, Третий Сенешаль Мустангрима, что скажет тебе Гимли, сын Глоина: впредь остерегайся глупых речей».
И тут из–за Гимли едва не произошла смертельная стычка — благо в дело своевременно вмешался Арагорн. Он куда более хладнокровен, чем Гимли, который всю дорогу только и делает, что сетует да ворчит.
Встреча с Эомером уже сама по себе знаменательна: благодаря ей повествование переходит на новую — более высокую ступень. Доселе священную войну вели только наши странники, и каждый — свою собственную. А после встречи с Эомером война становится в определенном смысле мировой, ибо в нее невольно вовлекаются все обитатели Средиземья. К тому же, Эомер с первой же встречи проникается глубоким почтением к Арагорну, в чем он сам ему признается, когда тот будет коронован. Эомер будто даже очарован Арагорном, а услыхав про хоббитов, он весело спрашивает:
«Это коротышки–то из детских песенок и северных побасенок?»
Воитель и мудрец, под стать Фарамиру, с которым судьба сведет хоббитов позднее, Эомер восхищается и Гэндальфом. Однако ж Эомер, как и все люди, считает Гэндальфа недобрым вестником:
«Сколько люди помнят, он всегда появлялся неожиданно: бывало, по многу раз в год, а бывало, пропадал и на десять лет. И всегда приносил тревожные вести — теперь его только горевестником и называют».
Наконец, после долгого разговора Эомер восторженно произносит:
«Все на свете перепуталось. Эльф рука об руку с гномом разгуливают по нашим лугам; они видели Чаровницу Золотолесья — и ничего, остались живы, и снова сверкает меч, сломанный в незапамятные времена, прежде чем наши праотцы появлись в Ристании! Как в такие дни поступать и не оступаться?»
Чуть погодя то же самое говорит и главный телохранитель Теодена Гайма:
«Вы словно явились по зову песен из дней давно забытых».
А прибытие конников Ристании и вовсе предстает как стихийное явление:
«Вдруг они общим громом грянули из–за холма, и показался передовой… Длинной серебристой вереницей мчались за ним кольчужные конники, витязи как на подбор».
Дальше Толкиен, влюбленный в нордических героев, продолжает с нескрываемым восторгом:
«Высокие стройные кони с расчесанной гривой, в жемчужно–серых чепраках, помахивали хвостами. И всадники были под стать им, крепкие и горделивые; их соломенно–желтые волосы взлетали из–под шлемов и развевались по ветру; светло и сурово глядели их лица».
Толкиен описывает этих русых гиперборейцев с поистине юношеским восхищением — так, словно те и вправду явились из грез. Тут, надо признать, Толкиен с головой уходит в поэтику мифов о белокурых голубоглазых воителях. Впрочем, и сам Эомер им под стать: ведь он самый рослый среди своих спутников. Толкиен, как отмечал Хэмфри Карпентер, будучи невысокого роста, всегда восторгался людьми статными. Статью отличаются и герои рыцарских романов. К тому же, и они, по словам Кретьена де Труа, «светлокудры и прекрасны».
По прибытии в чертог Теодена четверо искателей приключений (Гэндальф, Гимли, Леголас и Арагорн) встречают самую, пожалуй, прекрасную героиню Толкиена, и красота ее оценивается по достоинству:
«Девушка отправилась назад, но в дверях обернулась. Суров и задумчив был ее взор; на конунга она взглянула с безнадежной грустью. Лицо ее сияло красотой; золотистая коса спускалась до пояса; стройнее березки была она, в белом платье с серебряной опояской; нежнее лилии и тверже стального клинка — кровь конунгов текла в ее жилах».
