Констатация того, что эрцгерцога недостаточно хорошо охраняли, озвучена как в интервью, так и в книге Л. Пфеффера, недвусмысленно намекавшего, что «Сараевское покушение было на руку определенным австро-венгерским кругам»[208].
После гибели Фердинанда одна за другой стали появляться теории возможных заговоров, каждая из которых подкреплялась весомыми аргументами. Одним мерещилась «венгерская рука», ликвидировавшая антивенгерски настроенного престолонаследника. Другим – заговор сторонников войны, в котором состоял и Оскар Потиорек; «сербский заговор», убравший помеху созданию «Великой Сербии»; вышеупомянутый «масонский заговор»; «заговор полиции»; «германский заговор» и т. д. Сараевское покушение не было первой попыткой убить престолонаследника.
Согласно новейшим исследованиям, антисербской провокацией выглядел и приезд эрцгерцога в Сараево в день св. Вита – национальный сербский праздник, – и участие в маневрах войск, которые когда-нибудь могли осуществить реальное нападение на Сербию. Полиция, давно следившая за «Омладиной», ее объединениями и газетами в Хорватии и Боснии, предупреждала об опасности. Однако «реакционный и упрямый» правитель Боснии генерал Оскар Потиорек не придал значения этим предостережениям, одно из которых направил видный хорватский политик Йосип Сунарич[209].
Вышесказанное не мешает австрийской ревизионистской школе упорно доказывать, что Фердинанд был мирным человеком, а в Конопиште война не обсуждалась.
Теории заговора, обличающие сербов и русских
В ходе сербского расследования обстоятельств пребывания Принципа и Чабриновича в Белграде незадолго до аттентата установлено, что Принцип был настолько беден, что заложил свое пальто, чтобы выехать в Боснию, о чем осталась квитанция. «Чабринович, служивший в Государственной типографии, обратил на себя внимание властей, которые распорядились об его высылке за политическую неблагонадежность. Однако по его, Чабриновича, просьбе австро-венгерское консульство в Белграде письменно обратилось к полиции с заявлением о том, что названное лицо является австро-венгерским подданным, не вызывающим сомнения, и вследствие сего настаивало на предоставлении ему права дальнейшего пребывания в Белграде. Как видно, слова графа Понкратца, сказанные Гартвигу, вполне подтвердились»[210]. К свидетельству Штрандтмана добавим, что Принцип в австрийских полицейских досье фигурирует с 20 октября 1913 г.[211] Будучи обязанным уведомлять о своем пребывании, он отметился в полиции и в последний раз. Так что о прибытии Принципа знали те, кому это было положено по долгу службы. Одно упущение за другим – случайно или намеренно?
Мы по-прежнему располагаем слишком малым количеством оригинальных источников, на основании которых можно делать предположения как о степени вовлеченности полковника Димитриевича и организации «Объединение или смерть» в подстрекательство младобоснийцев, так и о том, было ли Сараевское покушение их самочинным актом. Это обстоятельство, впрочем, никогда не мешало историкам строить домыслы, основываясь на свидетельствах «из вторых рук». К этому побуждали как пропагандистские соображения (имевшиеся у Германии и Австро-Венгрии), так и личные отношения и взаимные фобии, которые всегда присутствуют, если вопрос касается Сербии.
Заслуживают упоминания левацки настроенные эмигранты-югославяне, группировавшиеся в Вене вокруг «La Fédératione Balkanique». В 1924–1925 гг. они заявили, что убийство организовал король Александр Карагеоргиевич в бытность свою престолонаследником. Это обвинение повторил Альфред фон Вегерер (Alfred von Wegerer) в статье «König Alexander und die Attentäter von Sarajevo»[212]. Работы, посвященные сараевскому процессу, воспроизводили распространявшиеся австро-венгерской полицией слухи, согласно которым ответственность за покушение лежит на Мирославе Спалайковиче и принце Георгии Карагеоргиевиче. Указанный журнал впоследствии развивал озвученные в 1918 г. теории профессора Йозефа Колера и иезуита Антона Пунтигама, утверждавших, что во всем виновата Россия. Особенно выделялись статьи Николы Ненадовича. Его тезисы подхватили венский журналист Леопольд Мандель (Lepold Mandel) и француз Виктор Серж, печатавшийся в журнале «Кларте» (Clarté, 1925). Последний ссылался на эмигранта полковника Божина Симича, который из Вены перебрался в Париж. Симич якобы рассказывал Сержу о связях Димитриевича с русскими, о чем писал и немецкий журнал «Kriegsschuldfrage». Издание позаимствовало эту идею у немецких авторов Лутца и Вегерера[213], а также у сербского диссидента Милоша Богичевича (1925). Утверждение Лутца, что Сазонов участвовал в заговоре (якобы сказал однажды: «Миру в Европе ничто не угрожало бы, если бы Франца Фердинанда убрали с дороги»), подхватил американский историк Г. Барнс (Barnes)[214]. На ответственности России за покушение настаивал Милош Богичевич в своей работе «Процесс» (Le Procés de Salonique, Paris, 1927, р. 144). С ним солидарны и советские историки М. Н. Покровский и Н. П. Полетика, публиковавшие свои опусы в журналах «Пролетарская революция» и «Историк-марксист» (1929). Они убеждали читателя, что «имеются веские причины подозревать, что некоторые представители российского правительства – Гартвиг и Артамонов точно, а Сазонов и Генштаб вероятно – знали о подготовке покушения». Полетика развивает свою мысль в книге «Сараевское убийство» (1930, стр. IX), согласно которой аттентат «организован под покровительством сербской разведывательной службы и по заданию России». В том же ключе писал Н. И. Бухарин в «Известиях» от 28 июня 1934 г. После Второй мировой войны Полетика в своей новой работе отрекся от прежней позиции, навеянной, по его признанию, статьями Виктора Сержа в «Кларте». Любопытно, что сам Серж в мемуарах, опубликованных в 1951 г., признается, что опирался на сведения, полученные от полковника Божина Симича и Милоша Богичевича (sic!)[215]. К этому следует добавить, что в 1937 г. неоднократно упоминавшийся Л. Альбертини в присутствии Чеды Поповича показал статью из «Кларте» Симичу, который отказался от своих обвинений в адрес Гартвига, но продолжил настаивать, что о заговоре знали Артамонов, вероятно, российский генштаб, военный министр Сухомлинов или кто-то из великих князей (Albertini, II, str. 83)[216]. Генерал Виктор Артамонов отвергал все инсинуации, утверждая, что и для России, и для Сербии произошедшее стало тяжелым ударом, так как обе страны после перенесенных незадолго до этого невзгод, оказались не готовыми к новым военным испытаниям[217].
Несмотря на то, что вышеприведенные тезисы носят спекулятивный характер, Вегерер после войны, а Ганс Юберсбергер (übersberger) и до, и после войны продолжили отстаивать данную гипотезу[218].
В 2009 г. наконец-то увидели свет мемуары Василия Штрандтмана – первого секретаря российского посольства в Белграде, а после смерти Гартвига в июле 1914 г. – поверенного в делах. Свои воспоминания дипломат подкрепляет огромным массивом документов того времени, ни в одном из которых нет и намека на участие полковника Артамонова в заговоре. Оба они в межвоенное время находились в Белграде. Что касается Сараевского покушения, то оно состоялось, когда полковник находился в двухмесячном отпуске в Швейцарии и на Адриатике. После аттентата Гартвиг не только не вызвал Артамонова в Белград, но и сам собрался на отдых и лечение в Италию. Там же в полуторамесячном отпуске пребывал и Штрандтман, который, предчувствуя осложнения, по своей инициативе вернулся на службу.
Российские власти еще с февраля 1914 г. задерживали отправку в Сербию 120 000 винтовок, артиллерии и прочего снаряжения. И в июне, и в июле сербские требования выполнить договоренность наталкивались на отказ, мотивированный нежеланием давать повод обвинениям в разжигании войны. «Мне было сообщено, – вспоминал Штрандтман, – что, принимая во внимание желание России добиться разрешения австро-сербского конфликта мирным образом, приходилось избегать всего того, что могло дать повод противной стороне дела к обвинению России в неискренности и в подстрекательстве Сербии к сопротивлению. Вот почему отправка вооружений в ту минуту была сочтена совершенно недопустимой, и было отдано распоряжение повременить до выяснения политической обстановки»[219]. Поставка состоялась только в августе 1914 г., когда все стороны конфликта уже приступили к военным действиям. Следует подчеркнуть, что и сама Россия испытывала нехватку оружия и боеприпасов[220].
Отголоски былой пропагандистской борьбы и полемики можно обнаружить и в критике Драгиши Стоядиновича статей Мирослава Крлежи, опубликованных в Белграде в 1963 г. Касаясь в «Сербских темах» Салоникского процесса, писатель «Мирослав Крлежа завуалированно утверждает, что тогдашний российский военный агент генерал Артамонов был инициатором заговора с целью убийства австрийского престолонаследника Франца Фердинанда и помогал полковнику Драгутину Димитриевичу-Апису в его осуществлении в Сараево на Видовдан 1914 г. Более того, покушение, которое Крлежа называет “делом”, целиком ставится “в заслугу” Артамонову, посвятившему в свои планы Пашича. То, о чем нам сегодня, в 1963 г., сообщает академик Крлежа, не что иное, как давно известный всему миру австро-германский тезис. Он признан с исторической точки зрения не соответствующим действительности, и поэтому от него открестилось и германское, и австрийское правительство… Во время оккупации Сербии немцы раскопали и отправили в Германию все документы Салоникского процесса, на котором судили офицеров. Часть материалов передали венскому профессору Гансу Юберсбергеру, который во время Второй мировой войны публиковал работы по этой теме (как и до войны, не чураясь фальсификации известных документов)»[221].
