Зато был спасен весенний сев. Серия последовавших мероприятий гарантировала колхозам и колхозникам известное число финансово-налоговых льгот. 1930 г. был весьма благоприятным для сельского хозяйства, тогда был собран рекордный урожай зерновых. Прибавка к намолоту была обеспечена большей частью за счет хлеба, снятого новыми совхозами с ранее не возделывавшихся земель. В любом случае это был крупный успех. В работах советских ученых всегда подчеркивалось, что коллективные хозяйства в этом году получили, по крайней мере в некоторых областях, лучшие результаты, нежели единоличные. Наблюдение, вероятно, правильное, хотя нелегко установить, насколько широко оно может быть обобщено: колхозы ведь имели то преимущество, которое состояло в использовании инвентаря, конфискованного у кулаков (к лету 1930 г. он составлял более трети их неделимых фондов). Сравнительно обильный урожай также несколько облегчил для части крестьянства заготовительную кампанию, остававшуюся все же трудным мероприятием.
Отступление 1930 г. было лишь перемирием. После засыпки урожая в закрома колхозное наступление возобновилось. Мы не знаем, какие соображения побудили Сталина и его сподвижников на такой шаг. Вероятно, они считали, что уже сожгли мосты, бесповоротно утратили доверие индивидуального земледельца, и опасались политических последствий, которые могла бы повлечь за собой смена курса. Выступая в середине года на XVI съезде ВКП(б), руководитель партийной организации Северного Кавказа Андреев сказал, что, пока единоличное хозяйство находится накануне объединения в колхозы, оно неспособно обеспечить нужных стране темпов подъема производительных сил. Сталин был категоричен: «Нет больше возврата к старому. Кулачество обречено и будет ликвидировано. Остается лишь один путь – путь колхозов». Поражает, впрочем, не столько это, сколько то, что после проделанного опыта эти руководители продолжали говорить о создании в короткий срок высокопроизводительного и современного сельского хозяйства. Это обещал Сталин. Андреев убеждал, что превосходство коллективных хозяйств можно будет доказать более высокой урожайностью, большей доходностью, лучшей организацией труда, применением механизации. Яковлев нарисовал делегатам съезда картину сельского хозяйства «американского» типа: с четкой специализацией по областям и высоким уровнем индустриализации.
За основу продолжения коллективизации были взяты тогда темпы, установленные знаменитым постановлением ЦК от 5 января 1930 г. Эти темпы были, однако, уточнены. Вся страна была подразделена на три зоны, для каждой из которых были установлены свои задания. До конца 1931 г. первая зона, куда входили наиболее крупные зерносеющие области, должна была коллективизировать 80 % крестьянских хозяйств; вторая, также включающая зерносеющие районы, – 50 и третья, охватывающая потребляющие районы и районы с нерусским населением, – 20–25 %. Идея установления жестких норм была несовместима с принципом добровольного вступления в колхозы, которым снова пренебрегли. Сталин по телеграфу передал на места распоряжение ускорить процесс. Внутренний циркуляр вновь потребовал от парторганизаций не ждать, когда крестьяне на основе положительных результатов убедятся в преимуществах колхозов, но добиваться «решительного сдвига» и «нового мощного подъема колхозного движения».
Что касается хода коллективизации в течение двух последующих лет, то решающим годом явился 1931-й. Если к концу 1930 г. в колхозах числилось около 6 млн. крестьянских дворов, то за первую половину 1931 г. было коллективизировано еще 7 млн. Это составило уже почти 53 %. 1931 г. стал также свидетелем наиболее мощной волны ликвидации кулачества. Обычно утверждается, что этот второй подъем колхозного движения отличался от первого менее насильственным характером или, во всяком случае, вызвал меньшее сопротивление. Опыт предыдущего года был учтен. Наступление велось более систематически. Для организации колхозов создавались инициативные группы или формировались вербовочные бригады. Немногочисленные пока средства механизации были сосредоточены в машинно-тракторных станциях (МТС), управляемых государством и обязанных обслуживать колхозы. Все это смогло до известной степени облегчить положение дел. Однако негативные явления предшествующего года повторились, хотя политические последствия их и не достигли угрожающих размеров февраля 1930 г.
Крестьянин нередко вступал в колхоз, потому что «не оставалось другого выхода». В противном случае он рисковал подвергнуться официальному остракизму: у него могли отнять надел и дать другой участок, менее плодородный и расположенный дальше от дома. В марте 1931 г. было провозглашено, что советская власть считает «союзником» рабочего класса только колхозника, а не крестьянина-единоличника. Перед этим последним, говорилось в постановлении VI съезда Советов СССР, стоит отныне выбор «за или против колхоза». «Бедняк и середняк-единоличник, который помогает кулаку бороться с колхозами и подрывать колхозное строительство, не может быть назван союзником и тем более опорой рабочего класса – он на деле союзник кулака. Лишь тот бедняк и середняк-единоличник продолжает оставаться союзником рабочего класса, кто вместе с рабочим классом помогает строить колхозы, кто поддерживает колхозное движение, кто помогает вести решительную борьбу с кулаком».
И все же наиболее серьезные осложнения начались после мощной волны коллективизации в первой половине 1931 г. Осенью число колхозников почти перестало увеличиваться: в первые месяцы 1932 г. полтора миллиона семей вышли из колхозов в РСФСР, несмотря на опасности, которым они себя подвергали. Успехи, напротив, отмечались в других частях страны. Центральный Комитет партии пересмотрел предыдущие задания в сторону уменьшения и объявил, что «сплошная коллективизация» может считаться осуществленной там, где в колхозы вовлечены не все 100, а 70 % крестьян. В целом по СССР уровень коллективизации стабилизировался в 1932 г. на уровне 61–62 %, что соответствовало примерно 15 млн. дворов. Эти обобщенные показатели скрывали за собой предельное разнообразие обстановки на местах: от главных зернопроизводящих областей, где коллективизация превысила уже 80 %, до районов, где результаты были куда скромнее. Пестрота картины свидетельствовала о том, насколько непрочными были еще новые коллективные хозяйства и насколько сильным сопротивление, на которое они наталкивались.
«Сталинская модель» экономики
Середина 30-х гг. ознаменовалась в СССР великим результатом: индустриализация становилась реальным фактом. Материальные и человеческие затраты оставались очень высокими, диспропорции – тревожно большими, достижения – не всегда соответствующими первоначальным наметкам, но основной итог был неоспоримым. По объему валовой промышленной продукции СССР стал в 1937 г. второй державой в мире; он еще намного отставал от Америки, но опережал любую отдельно взятую европейскую страну. Советская крупная промышленность родилась и, что важнее, действовала. В те самые 30-е гг., когда после великого кризиса экономика капиталистических стран фактически топталась на месте, этот успешный итог вносил изменения в баланс мировых сил. В самом же Советском Союзе он имел целую серию важных последствий в области дальнейшей эволюции социальных структур, экономической географии, организации развивавшихся производительных сил.
Поправки, принятые в 1933–1934 гг., имели с точки зрения достижения этого успеха никак не меньшее значение, чем то колоссальное усилие, которое было предпринято в непосредственно предшествующие годы. Второй пятилетний план, более трезво рассчитанный, не столь отчаянно драматический, как первый, был столь же жизненно важным для индустриализации. Более сбалансированным выглядело то великое напряжение сил, которое предстояло населению страны. Не было попыток сократить срок выполнения плана. Капиталовложения были выше, чем в первой пятилетке, однако на протяжении первых двух лет они направлялись большей частью на завершение уже начатых строек, лишь позже возобновилось в широких масштабах новое промышленное строительство. В строй действующих вступили 4500 крупных предприятий, в числе которых и такие знаменитые, как Уралмаш или аналогичный гигант в Краматорске, могучие заводы заводов, предприятия по производству оборудования для металлургии и других отраслей тяжелой индустрии. По данным советской статистики, в конце пятилетки, в 1937 г., промышленное производство на 120 % превышало уровень 1932 г., то есть выросло более чем в четыре раза по сравнению с 1928 г. В 1937 г. в СССР было выплавлено 17,7 млн. т стали, добыто 128 млн. т угля, 28,5 млн. т нефти, выработано 36 млрд. кВт-ч электроэнергии, произведено 48,5 тыс. металлорежущих станков. Девятью годами раньше соответственно было произведено: 4,2 млн. т стали, 35,5 млн. т угля, 11,6 млн. т нефти, 2 тыс. станков, выработано 5 млрд. кВт-ч электроэнергии. Это не значит, что план был выполнен, как первоначально было задумано. Из числа приведенных данных, например, результаты в области металлургии и машиностроения соответствовали или даже превышали запланированные показатели, между тем как добыча топлива была ниже намеченного уровня. Тем не менее в целом вторая пятилетка была куда удачнее первой: по крайней мере в области тяжелой индустрии итоги соответствовали поставленным целям. Наиболее серьезная перестройка, которую план претерпел в ходе его выполнения, касалась, напротив, легкой промышленности, то есть как раз тех отраслей, которые по проекту, принятому XVII съездом партии, должны были быть поставлены в привилегированное положение. Показатели по всем этим отраслям оказались далеки от намеченных. Отставание их было более или менее сильным (большим в текстильной промышленности, например, меньшим – в пищевой), но общим для всех, так что к концу пятилетки легкая промышленность не только не вышла вперед, как планировалось, но и еще больше отстала по сравнению с тяжелой индустрией, которая, напротив, в целом росла быстрее, чем предусматривалось.
