Большинство итальянцев согласится с тем, что Берлускони пошел в политику, чтобы сохранить свой бизнес, получить депутатскую неприкосновенность и не попасть под следствие. Это очень распространенное мнение. Однако Берлускони видит вещи совсем в ином свете. Он настаивает на том, что у него не было выбора и что он решился стать политиком после того, как операция “Чистые руки” опустошила итальянскую политическую арену.
За четыре года до этого, в 1989 году, пала Берлинская стена, а в 1991 году Коммунистическая партия Италии переименовалась в Демократическую партию левых сил, однако Берлускони все еще видел в коммунистах главную угрозу для себя, своего бизнеса и страны. Несмотря на новое название партии, это были все те же практически отжившие свое итальянские коммунисты. Дело в том, что Берлускони всю свою жизнь люто ненавидел крайних левых, испытывал к ним практически физическое отвращение. Они платили ему тем же.
Берлускони буквально оживает на глазах, когда слышит о падении старого общественного порядка и скандалах начала 1990-х. Он увлеченно рассказывает о политических настроениях, царивших в Италии в 1993 году, угрожающе бросаясь словом “коммунист”, словно размахивая пистолетом. В мире Берлускони это слово является собирательным термином для всего, что он презирает.
“«Левые» прокуроры сходили с ума, а миланская прокуратура так просто помешалась, – с волнением говорит Берлускони, нервно притопывая левой ногой. – По их вине с лица земли исчезло пять политических партий, что давало левым большой простор для действий. Впервые за пятьдесят лет дело шло к тому, что они могли выиграть и продержаться у власти много лет, кто знает сколько. Для меня это стало бы трагедией, и не для меня одного. Возможность прихода коммунистов к власти пугала многих бизнесменов, потому что мы все знали, к чему призывала коммунистическая идеология. Скажем так: мы не ждали, что победа коммунистов подарит нам рай на земле”.
В том же 1993 году миланские судьи, которые вели расследования вокруг “Тангентополи”, начали присматриваться к Берлускони. Они сфокусировались на топ-менеджерах и на счетах его компаний. В то время во главе телевизионной империи Берлускони стоял его давний друг Феделе Конфалоньери. Он одним из первых ближайших соратников Берлускони был вызван на допрос в рамках операции “Чистые руки”.
“В апреле 1993 года налоговая полиция обыскала наши офисы, а мы с помощником были вызваны на допрос, – вспоминает Конфалоньери. – Следователи обвиняли нас в незаконном финансировании Социалистической партии, потому что летом мы посещали мероприятия в рамках ежегодного съезда этой партии и ставили там стенд нашей компании. Когда я сказал, что наши стенды также стояли на ежегодном летнем съезде Коммунистической партии Festa dell’Unità, они ответили, что проведут по этому поводу отдельное расследование”.
Конфалоньери мрачно улыбнулся.
“В конечном итоге меня признали невиновным, точнее, даже уголовного дела на меня не завели, – рассказывает Конфалоньери с легкой ухмылкой. – Я пытался объяснить, что таким образом мы себя рекламировали, что нам нужно было дружить с политическими партиями, поскольку они продвигали законы, от которых зависел успех нашего телебизнеса. Большинство наших компаний-рекламодателей тоже посещало эти съезды. Просто так было принято”.
Берлускони не отрицает, что в 1993 году он стал объектом особого интереса миланской прокуратуры. Он с некоторой горечью рассказывает об обвинениях, которые ему предъявляли на протяжении всей его карьеры, а затем опровергает их с гордой улыбкой. Он категорически отрицает, что был вынужден пойти в политику, чтобы получить парламентский иммунитет и избежать судов или чтобы спасти свою медиаимперию, которая якобы тонула в долгах и находилась на краю банкротства.
“Все это – абсолютная ложь, – заявляет он с едва заметным беспокойством. – Это не соответствует действительности. Я бы оказал большую услугу своим компаниям, если бы продолжил работать, а не ушел в политику. В итоге я получил разве что рекордное количество судебных расследований, которые тянулись долгие годы”.
Конфалоньери высказывается еще более резко, чего и следует ожидать от самого ярого защитника Берлускони.
“Да, долги у нас были большие, но и компания была огромная. Мы работали в самых разных сферах, от телевидения и издательского бизнеса до розничной торговли и страхования. У нас были финансовые активы, у нас было имущество – за нами была сила. Доказательством тому можно считать то, что на фондовой бирже нас оценили в 5 миллиардов долларов всего два года спустя, в 1996 году, когда мы стали открытой акционерной компанией. Поэтому совершенно некорректно говорить, что Берлускони был вынужден пойти в политику из-за расследований или якобы неминуемого краха нашего бизнеса. Это вранье, это выдумки, это первый кирпич огромного замка лжи о Берлускони”.
До конца не ясно, почему Берлускони решил пойти в политику. Согласно одному источнику, 4 апреля 1993 года в Аркоре состоялся “военный совет”: Берлускони переговорил с бывшим премьер-министром Италии Беттино Кракси. Якобы тогда впервые зашел разговор о политической карьере Берлускони. Такую версию озвучил Эцио Картотто, бывший сотрудник Fininvest и один из первых политических советников Берлускони, который впоследствии затаил на босса обиду. По его словам, два лидера обсуждали идею создания новой политической партии, которая могла бы заменить побежденных христианских демократов и социалистов. В конце разговора Берлускони якобы заявил, что знает, что нужно делать.
Берлускони не согласен с этой версией событий. Он помнит, что обсуждал свою возможную политическую карьеру с Кракси, однако не 4 апреля 1993 года. Он также настаивает, что Кракси занял противоположную позицию.
“Он советовал мне не идти в политику, – вспоминает Берлускони. – Он сказал, что политика – самое отвратительное, что я могу себе представить, и что в Италии все еще хуже, потому что упрямые следственные судьи постоянно во все вмешиваются. Он был категоричен: «Даже и не думай! Не делай этого!»”
Конфалоньери помнит дискуссии с Кракси. Он также помнит, как все опасались, что если Берлускони пойдет в политику, то станет мишенью для следственных судей.
“В 1993 году таким людям, как Берлускони, было очень опасно начинать политическую карьеру. Следователи изучали вас под микроскопом, пока что-нибудь не находили. Многие из них придерживались левых взглядов и поддерживали Коммунистическую партию, – с уверенностью заявляет Конфалоньери. – Я был категорически против плана Сильвио идти в политику. Начать с того, что я не верил, что у него получится основать партию и сразу же победить на выборах. Я говорил, что мы заплатим за ужин, а еды не дождемся. Помню, как в последний раз разговаривал с Кракси перед его ссылкой. Я поинтересовался его мнением, и он сказал, что Сильвио может получить 6 % голосов, 8 % в лучшем случае, не более того”.
Берлускони был одержим социологическими опросами. В июле 1993 года произошло знаковое событие, которое подтолкнуло Берлускони “вступить в игру”. Аркоре посетил малоизвестный профессор политологии Джулиано Урбани.
“Профессор Урбани приехал по моей просьбе, – рассказывает Берлускони. – Я попросил его привезти результаты последних опросов, которые провел его университет. Из них было ясно, что на следующих выборах левые могут победить, и притом с большим преимуществом, поскольку коррупционные скандалы практически уничтожили правоцентристские партии. Согласно результатам, переименованная Коммунистическая партия могла получить почти 40 % голосов, а согласно нашей избирательной системе, это дало бы им 74 % мест в парламенте”.
Берлускони сделал паузу. Он как будто видел перед собой эти цифры.
“И тогда я решился. Результаты опросов окончательно убедили меня, что настало время искать политическую альтернативу коммунистам. Вначале я попытался собрать коалицию из правоцентристских партий, а когда это оказалось невозможным, решил создать собственную партию”.
Тем жарким для итальянской политики летом Берлускони съездил в Турин, чтобы засвидетельствовать свое почтение Джанни Аньелли, потомственному владельцу корпорации Fiat и “некоронованному королю Италии”.
“Я обедал с Джанни Аньелли, и я показал ему варианты предвыборных программ и другие материалы, – вспоминает Берлускони. – Мы обсудили возможность объединения различных партий для борьбы с коммунистами. Я даже продемонстрировал ему несколько раскадровок для рекламных роликов, которые подготовил наш отдел рекламы. Он был под впечатлением и сказал: «Надеюсь, вам удастся склеить осколки того, что осталось от предыдущих правящих партий». После того обеда мы много общались с Аньелли все лето. Как-то раз я ему сообщил, что буду вынужден создать свою политическую партию, так как другого решения я не вижу. Он заявил, что я не должен этого делать, что это слишком опасно, что менталитет бизнесменов и политиков различается. Он пытался меня отговорить”.
