мистификации, создавшей на почве романтизма мистическое отношение между полами». Студент, которому принадлежат эти слова, предупреждал, что, если революция не освободит сексуальность, новое поколение не состоится:
Если сознательные законы в нарождающемся обществе рабочего класса не будут изменены в направлении романтической этики и половой морали, если не сказать, что подрастающее поколение идет в тупик, то 40–50 % цветущей жизни затупит свои способности и уничтожит жизнерадостность. Энергия, полнота жизни, такая огромная часть смысла человеческой жизни индивидуума уходит на цели общения между полами, независимо от интеллекта. 1/3 или 1/2 сознательной жизни, сознательного мышления уходит на приспособление к тем приемам, какие обязательны в половой этике интеллигентного мужчины. Главная причина рассеянности, отвлечения и невнимательности в период работы (я имею в виду молодежь, работающую на общественном поприще) и учения – половой инстинкт. При чтении книги и изучении вопросов мысли прерываются, наступает нелогичная последовательность, если в вопросе есть мысли, связанные с половым общением, общением разных полов. <…> Для молодежи рабочего класса если не создадутся благоприятные условия или что-нибудь не предпримется в этой области, то ожидания от молодого поколения здорового и серьезного поколения интеллигенции, которое заменит тех, которые начали дело освобождения рабочего класса, будут обмануты [1851].
Требование полового упрощенчества получает развитие в следующей сцене романа Гумилевского: проходит турнир по шахматам, студенческий клуб гудит, из гимнастического зала доносится шум упражняющихся атлетов, но Хорохорин думает только об одном – как утолить свой половой голод. Сгорая от нетерпения, он подсаживается к своей однокурснице Бабковой.
– Послушай, – сказал он, отбирая у девушки тетрадку, – мне надо поговорить с тобой. <…> Видишь ли, мы с Анной в таких отношениях, что я вообще никогда не нуждался в женщинах. Но сегодня у меня все расстраивается, а у меня срочная работа и нужно это ликвидировать. Ты не пойдешь со мной?
Та понимала плохо и наивно спросила:
– Куда, Хорохорин?
Он же понял ее вопрос просто и просто ответил:
– В операционную. Ключи у меня как раз. Там кушетка есть.
Девушка вздрогнула, покраснела и уперлась в его лицо круглыми, удивленными и немножко перепуганными глазами.
– Хорохорин, ты с ума сошел? Ты о чем говоришь?
Он досадливо встряхнулся:
– Кажется, естественно, что я, нуждаясь в женщине, просто, прямо и честно, по-товарищески обращаюсь к тебе! Анны нет. Что же, ты не можешь оказать мне эту услугу?! <…>
Девушка растерялась от легкой обиды, звучавшей в его словах. Она отодвинулась.
– Фу, какая гадость! Ты за кого меня принимаешь, Хорохорин?
– Считал и считаю тебя хорошим товарищем! Ведь если бы я подошел к тебе и сказал, что я голоден, а мне нужно работать, разве бы ты не поделилась со мной по-товарищески куском хлеба? [1852]
За Хорохориным стояли реальные персонажи и широко обсуждаемые истории. Например, некий Петров, московский студент, который, возжелав Веру, свою однокурсницу, «намекнул ей на омрачающую ее молодую жизнь скуку и прочел ей прочувствованную речь о проблемах пола и всех радостях свободной любви». За отказ в интимности он пырнул ее ножом, а во время судебного разбирательства выгораживал себя следующим образом: «Я – комсомолец, Вера – комсомолка, значит, она должна не ломаться и согласиться на мое товарищеское предложение. Если отказывается – она мещанка» [1853]. А вот признание московского студента из рабочей среды: «Рос я в бедной рабочей семье с деспотом отцом, 13 лет я убежал из дому и попал в среду воров и грабителей, таковым стал и сам, на деньги, добытые воровством, учился; ясно, что при таком положении дел я пустился в разврат. Много занимался проституцией, много испортил гимназисток, так как имел возможность самому учиться и быть прилично одетым. Дальше встретился с одной девушкой и пришлось жениться. Год знакомства до женитьбы много повлиял на мою половую жизнь, я этот год почти не развратничал, так она приковала меня своей красотой. Теперь я не живу с ней… Надоела – мещанка, я опять развращаю женщин. Я не красавец, но обладаю черными глазами со взглядом, покоряющим женщин. На брак смотрю, как на ненужную вещь».
Другой студент предложил тезис: «Половое сближение – естественная потребность», а другой винил девушек в непростительном консерватизме: «…Можем ли мы сейчас говорить о новой морали и равноправии женщин? <…> По-моему, нет. Сам я в этом отношении человек, горячо желающий встретить женщину без предрассудков, которая бы чувствовала себя в жизни, как и мужчина, которая не предъявляла бы каких-то исключительно „женских“ требований, с которой можно было бы сойтись без требования „содержания“ и т. д. Я много (для своих лет) объездил. Встречался с различными женщинами, читал Бебеля, Коллонтай, психологию, говорил со многими людьми, наблюдал жизнь близких товарищей, коммунистов и т. д., и т. д. Казалось очень часто, что предо мною (браки товарищей) женщина „коллонтаевского“ толка. Увы! Но проходило несколько месяцев, как я получал письма от товарищей или видел сам, что или он расставался с ней или опускался, т. е. погружался в мелочи семейной жизни, работа страдала и зачастую „более слабый коммунист“ докатывался до „обывателя“. Есть много пессимистов в отношении эволюции женщины. Я же считаю, что новых женщин теперь нет. Их нужно воспитать. Воспитаны они будут не нашим поколением. (Студент 21 года)» [1854].
Не считая, что удовлетворение половых потребностей Хорохорина является ее долгом, Бабкова как раз принадлежала к такому «отсталому» типу студентки.
– …Если бы ты не распустил себя так, у тебя тоже не было бы такой потребности! Уберись от меня к черту, Хорохорин. <…>
Хорохорин посмотрел на нее с презрением. Все его цельное, как ему казалось, стройное, уравновешенное, трезвое, материалистическое миросозерцание возмутилось в нем. Медичка показалась ему жалкой, трусливой, по-обывательски глупой [1855].
То, что Хорохорин считает исчерпывающим подходом к половой проблеме – и, более того, материалистическим, – Бабкова распознает как одержимость, отсутствие самообладания.
Ученые утверждали, что отношение Хорохорина к половой жизни свидетельствует о ненормальном пристрастии студентов к натурализму. «Но не может же нормальный человек… так осрамиться, чтобы забыть свою людскую достойность, как это делает Хорохорин, для которого ничего больше нет, кроме удовлетворения своих половых потребностей, причем в такой мере, что это противоречит всем законам нормальной физиологии». И в самом деле, он «ходячий манекен с гипертрофированными сексуальными наклонностями», человек, знакомый с «анатомической и физиологической подоплекой так называемой любви». Для таких «женщину взять проще и дешевле, чем сходить в кино» [1856]. «Мужчины счастливы, что на свете есть… женщины, – признавался Корней Чуковский в своем дневнике в 1922 году. – Красивого женского мяса – целые вагоны на каждом шагу; любовь
