Многие публицисты стараются доказать (с помощью цитирования первоисточников), что сама религия ислама изначально пробуждает в душах верующих агрессию и нетерпимость. Им обычно возражают другие, которые находят, что религиозные заповеди ислама искажены и ошибочно поняты современными проповедниками-радикалами. Но, цитируя источники тысячелетней давности, можно доказать все что угодно. Значение имеет только народное понимание - не исторически реальный, а привычный, сказочный - образ прошлого, оставшийся в памяти поколений.
Ранний ислам, в отличие от христианства, не столько стремился смирить варварский дух народа, сколько звал их на новые дерзания. Коран и Предание ("Сунна") были записаны между жестокими боями и набегами в воинственно настроенной среде и проникнуты оптимистическим духом предопределенного триумфа.
Может быть, теперь и агрессивные наклонности мусульманских толп, и милитаристская риторика их священников ("джихад") объясняются вовсе не исходными принципами, записанными в Коране (кто там вчитывается в эти исходные принципы!), а памятью о грандиозном военном успехе, с которого в У11 веке начался поход кучки полудиких номадов, воодушевленных новой для них идеей единобожия, на окружающие культурные страны, где эта идея давно уже потеряла новизну. Невиданный начальный успех тогда задал им их этику превосходства мусульман над всеми народами, и внушил уверенность в совершенстве их образа жизни, обеспечившего эти победы. Чем проще, тем победоносней, тем ближе к тому исходному раскладу, который по-видимому был любезен Всевышнему, раз вопреки всякой вероятности, Он чудом привел их к овладению полумиром...
Сложность стала проникать в исламскую культуру только от побежденных. От них же у мусульман появились и ремесла, искусства и науки. Первоначальный мусульманин (его архетип) - это воин, палладин, чья жизнь без остатка отдана войне за Веру. Этот идеальный образ (неважно насколько он исторически достоверен) и сегодня вдохновляет на самопожертвование мусульманского подростка, который еще не ощутил вкуса к жизни, но уже ищет случая проявить себя.
Смолоду очень трудно бывает осознать конечный характер всех обозримых ресурсов человека. В "расколдованном мире" конечны все пути человека, куда ни кинься: память наша ограничена - запомнить все, что нужно для успеха в современной жизни, невозможно. Возможности понимания в любую сторону встречают предел - что-то важное обязательно упущено. Ознакомиться со всем, что происходит в мире, не хватает времени. Даже проявить достаточное внимание ко всем, кто этого заслуживает, мы не в силах. Поневоле выбор оказывается случайным - внимание направляется на тех, кто ближе. При неизбежно ограниченном кругозоре трудно ожидать от людей памяти о том, что произошло в прошлых поколениях и, что могло бы, пожалуй, их вразумить, предостеречь. Им приходится помнить так много в настоящем, что на прошлое (особенно далекое прошлое) памяти не остается. Это относится не только к мусульманам. Мышление недоросля, которому не терпится заявить о себе, поневоле приобретает черно-белый характер.
Германия потерпела поражение в Первой Мировой войне по весьма веским причинам. Но уже следующему поколению, спустя всего 21 год, эти причины показались незначительными. И они развязали Вторую... Молодежь опять горела энтузиазмом. Начальные успехи Тысячелетнего рейха и впрямь были вдохновляющи. Только старые, опытные генералы знали, что страна вступила на гибельный путь...
Подавляющее наступление Советской армии в последние месяцы войны (почти такое же страшное, как и ее предшествующий разгром) ускорило эту гибель и фактически спасло Германию от американских атомных бомбардировок. Романтический дух в стране на время угас и сменился тягой к покою. Может быть, не навсегда...
И чудесные победы начального периода ислама сменились со временем жестокими поражениями. Ислам в его конфронтации с Европой проигрывал одну войну за другой, пока в начале прошлого века Кемаль Ата-тюрк со товарищи не взялись за глубинную перестройку мусульманского сознания и приступили к преобразованиям, которые не завершены и по сей день. Но во всех мусульманских странах (в том числе и в Турции) и сегодня есть решительная молодежь, которой причины поражений Ислама видятся в ином свете. Эта молодежь горит энтузиазмом, отметающим оппортунизм (слово происходит от английского opportunity, т.е. возможность!) последователей Ататюрка и ищет решения своих проблем на пути невозможного, т.е. чуда: "Пусть так случится, что мы ИХ победим! Ведь они дряхлые, а мы молодые. Они плохие, а мы хорошие. Они трусливые, а нашей отваге нет предела. Они в Бога не веруют, а мы для Него на все готовы!"
Однако, смириться перед Его непостижимой волей, которая даровала именно дряхлым и неблагочестивым народам бесценные преимущества, они не готовы.
Поэтому снова и снова эти люди во всех мусульманских странах тщетно пытаются подставить на место Его воли - свою.
В этом, собственно, они похожи на всех других.
Они готовы разбить голову об стенку, только бы не последовать примеру старших. Это выглядит скорее законом природы, чем заблуждением лидирующих групп.
Суть не в том, что манихейское видение событий в наше время получило более широкое распространение. Суть дела в том, что оно стало эмпирически гораздо убедительнее. До тех пор, пока можно было с основанием говорить о конфликте богатства и бедности, о вражде невежества к просвещению, даже о ненависти одной расы к другой, монистическое мировоззрение могло оставаться непоколебленным, а конвергенция противоречивых стремлений и конечное примирение казались возможными. Но в наше время все реальные противопоставления становятся только предлогами для вражды. Эдипов комплекс овладевает целыми народами. А само наличие вражды, ее включенность в природу мира и человека на наших глазах все чаще обнаруживает свой онтологический, трагически неустранимый характер.
САНДРО ИЗ ЧЕГЕМА И ПАЛЕСТИНСКИЙ ВОПРОС
Эскалация насилия в наших отношениях с арабами в течение последних лет вызывает тревогу не только у многолетних приверженцев левых партий, для которых вопрос о мире сводится к вопросу о собственной власти. Есть основания для беспокойства и для тех, кого вопрос о власти не волнует. Всякий человек хочет быть в согласии со своей совестью, и вопли мировой прессы и телевидения, решения ООН и всяких добровольных организаций, которые винят нас в превышении необходимой меры защиты и требуют объективности, не могут нас не задевать. Всякому хочется быть объективно правым.
Идея объективной истины нависала над нами с самого детства. Начиная от выяснений, "кто первый ударил?" в детском саду, до "настоящей причины Мировой войны". Сначала еще только Первой войны, а после шумных выступлений Виктора Суворова уже и Второй. Сюда входят и выматывающие душу выяснения "роли евреев в Революции", и смехотворные счеты "от кого больше было пользы Советской власти - от физиков или от лириков?" Отсюда недалеко уже и до вопроса "у кого больше прав на землю в Палестине?".
Вообще говоря, объективная истина это что-то вроде абсолютной системы координат. Физики уже примирились с тем, что в космосе ее не существует. Но людям на земле сетка координат, привязанная к земной поверхности, кажется еще достаточно объективной, чтобы определять их взаимное расположение. в пространстве. Сторонники Защитной стены между Израилем и Палестинской автономией так наивно и формулируют свое кредо: "Мы - здесь, они - там!" Действительно расположение в пространстве кажется объективным. По крайней мере, пока картина остается неподвижной. Можно ли столь же однозначно определить и взаимоотношение явлений - т.е. событий во времени? Особенно, событий в человеческом мире?
Для этого необходимо иметь возможность рассматривать их не только в общем пространстве, но и на одной шкале в общем времени. Это условие, как правило, не соблюдается. Несмотря на всеобщее распространение часов и унификацию календарей время остается прибежищем субъективности.
Расстояние все люди оценивают приблизительно одинаково. А время... молодые и старые, спортсмены и философы, европейцы и азиаты ощущают время по-разному. И столь же по-разному влияет на их оценку актуальных событий их прошлое.
Скажем, тот факт, что большая часть земель занятых теперь еврейскими поселенцами была в свое время заброшена и куплена у арабских владельцев на законных основаниях, в какой-то степени укрепляет нашу уверенность в своей правоте, но никак не влияет на настроение арабского населения, которое либо ничего не знает о своем прошлом, либо сознательно игнорирует его.
Юридическая идея "истины", которая выясняется в суде, основана на предположении, что объективная картина события, включающая необходимые причинные связи, существует независимо от того, что мы о нем думаем (значит хранится в памяти какой-то группы лиц и подтверждается документами) и может быть восстановлена в ходе тщательного расследования. Значит ли это, что примерно так же может быть прослежена и цепь событий, т.е. история народов? И можем ли мы полагаться на объективность этой группы и правильное прочтение аутентичных документов прошлого?
