...На суде мне неожиданно дали всего 4 года, потому что ФСБ многие вещи проспала, порой — в буквальном смысле слова. Лишь один пример: фээсбэшники сопровождали в поезде наших ребят, отправившихся с оружием и взрывчаткой, но забухали. И наших людей взяла обычная милиция, которой они показались подозрительными. Так что до места мои ребята не доехали, и доказать, куда они направлялись, было невозможно.
— Как сиделось?
— Дни до освобождения я не зачеркивал. Открыл в себе некое мистическое измерение: решил для себя, что так и надо, что я здесь живу, и, как монах, погрузился во все это. Я полноценно жил, писал как проклятый. Написал семь книг и умудрился передать их на волю. Пока я сидел, они уже выходили.
— Да и друзья не забывали. Вот и ныне покойный Березовский вам коллекционный арманьяк и чек на десять тысяч долларов на день рождения в тюрьму прислал. Правду говорят, что он был для вашей партии чем-то вроде Саввы Морозова для большевиков?
— Преувеличение. Пару раз давал деньги на политзаключенных. Сам я никогда Березовского не видел — лишь разговаривал по телефону, когда вышел из тюрьмы: поблагодарил за подарок. Одно время он рассматривал нас как силу, способную демонтировать режим. Единственное, чего он не учел, — то, что против нас давным-давно были развязаны репрессии, что долгие годы мы боролись фактически одни и нам было очень тяжело. А так, думаю, мы его надежд не обломали.
— Стоит ли на запасном пути опечатанный вагон с партийной кассой? Сами вы богатый человек?
— Все свои деньги начиная с 2004 года я вкладываю в партию. Нищенское существование партии с самого начала было проблемой и так ею и осталось. Офисов нас всех лишили последовательно. Последний, на Каширском шоссе, отобрали силой в 2007 году. Приехала милиция, прорезали дыру в двери и вынесли людей за руки за ноги.
Эпизодически деньги появляются — кто-то что-то вдруг передает, вообще же справляемся сами. Я отдаю все, что у меня есть, и получаю от этого удовольствие. Отчего нет?
У самого у меня долг в 500 тысяч рублей Юрию Лужкову и 35 тысяч — российской службе судебных приставов. Приставы лишили меня возможности выезда куда-либо за границу. Не могу съездить даже на Украину, чтобы сходить на могилу родителей.
— Не боитесь конкуренции на ниве оппозиционного лидерства? Молодые и резвые Навальные-Удальцовы на пятки не наступают?
— Из всех них можно говорить как о политике разве что об Удальцове. Политика не надо путать ни с журналистом, ни с медийной персоной. Политик либо руководит политической организацией, либо является в ней авторитетным человеком. Без политической организации политика быть не может, это нонсенс. А у нас и Ксения Собчак оказалась политиком. Навальный же блекнет на наших глазах, и он никогда не был политиком и не будет. Он — адвокат, разоблачитель власти.
Навального со товарищи политиками делала массовка — десятки тысяч людей, которые вышли не к ним, а в знак протеста против неправильных выборов. Этих людей присвоила себе буржуазная группа, и, как видите, все закончилось чрезвычайно печально. Восстание рассерженных горожан кончилось даже не нулем, а репрессивными мерами. Политической оппозиции, к которой я и себя причисляю, стало тяжелее работать. Нас окружили, как волков флажками, этими мелкими закончиками, и создалась очень неприятная ситуация. Лучше бы горожане сидели по домам и никуда не выходили. Парадокс, но я это говорю.
— А что Удальцов?
— Я Сергея знаю с тех самых пор, когда он еще у Анпилова заведовал молодежкой. Считаю, что как политический полевой командир он еще куда ни шло, но как идеолог и мыслитель — никакой. Долгое время копировал свой «День гнева» с нашей «Стратегии-31», до этого усиленно копировал свою первую партию — «Авангард красной молодежи» с НБП. Он всегда был вторым, ничего никогда не придумал и не придумает. Это точно.
Но Удальцов был движущей пружиной во всем белоленточном движении. Все либералы, в том числе Навальный, не были мотором, а он был. Не умный, но энергичный. Заставлял что-то делать, выходить на митинги. Теперь его изолировали и посадили под домашний арест. Это очень умно, очень хитро. Кто-то с чрезвычайно инквизиторским умом это придумал. Если бы его посадили в тюрьму, то он бы увеличился в размерах, выглядел бы героично. А домашний арест — негероично. Сидит себе дома, картошку или лапшу варит, роняет жареную курочку на треники. Никакой опасности для него нет. Его как бы размагничивают. Каждый день под домашним арестом он как политическая фигура теряет в весе. Думаю, власть все это прекрасно понимает и будет держать его долго-долго. Уже всех осудят, а его будут держать. Года два продержат. Выйдет, и будет неизвестно, где его друзья и что вообще творится.
У меня такое впечатление, что и Навального особо не тронут. Не знаю, кем он хочет казаться, но, по сути, он является ставленником нашей крупной буржуазии. Один из этих людей — Лебедев, основной держатель акций «Аэрофлота». Словом, речь идет о двух группах власти, и Навальный принадлежит к одной из них. Тем, кто надеется, что он революционер, я бы посоветовал быть внимательнее.
Навальный ничего не предлагает. У меня, например, уже с 2009 года есть программа, она опубликована, я ее не раз повторял. Никто из оппозиционеров не хочет этого делать. Думаете, они не могут ее сочинить? Это смех. Просто Гюльчатай не хочет открывать личико, потому что если откроет, то выяснится, что она ничего не хочет менять. Белоленточные стали использовать нацболовский лозунг «Россия без Путина», но в их понимании он означает совершенно другое: они хотят, чтобы ушел Путин, и больше ничего не хотят менять. Они хотят продолжать либеральные реформы. Я же не хочу. Я хочу передела собственности в стране, пересмотра итогов приватизации. Я хочу экспроприации и национализации. И это мое, всегда открытое, лицо. Почему они не хотят открывать свое? Потому что хотят собрать под свои знамена как можно большее количество людей, в том числе левых.
В действительности революционных Навальных никогда в природе не существовало. А амбиции у него огромные. Он был у меня здесь, в этой квартире, приходил летом прошлого года. Мы беседовали с ним довольно долго. Он постоянно повторял: я как политик, я как политик... Он поверил в то, что он политик, ему хотелось быть политиком. Он приходил ко мне с определенной целью: чтобы я не препятствовал нацболам участвовать в выборах в Координационный совет. Я сразу понял, что это будет референдум доверия Навальному со стороны оппозиции. Они хотели сделать его легитимным лидером, пусть даже в пределах 80 тысяч человек, и им это удалось. Но заставить людей поверить в себя не получилось — они всех растеряли. Координационный совет буржуазной оппозиции — это фикция, это кучка телеведущих и журналистов. У них были иллюзии, что как только они создадут ПАРНАС и их зарегистрируют, то будут везде побеждать. Но они везде проигрывают и молчат об этом. Да и что уж тут говорить... Надо считаться с тем, что мы имеем страну, которая еще до революции 1917 года была заражена идеями равенства, справедливости, уравниловки. Они все стремятся к свободным выборам. Но свободные выборы разгромят либералов. Они либо проиграют, либо будут вынуждены мошенничать.
— Эдуард Вениаминович, в вашей жизни были и огни, и воды, и медные трубы, и сума, и тюрьма. Не хочется уже залечь где-нибудь под грушей в Подмосковье и переосмыслить пройденное?
— Это враждебные человеку понятия — отдых, каникулы. По-моему, я вообще никогда в жизни не отдыхал. Обычно стараюсь разнообразить свою жизненную активность.
— Есть ли творческие планы?
— Ничего особенно не планирую. Когда накапливается какое-то количество идей, то пытаюсь их оформить. А планировать — этого нет.
Романов не пишу с 1990 года. Главной своей книгой последних лет считаю Illuminationes. Думаю, там я выдвинул множество интересных гипотез. Они кажутся фантастическими, но со временем до общества дойдет их важность. Ведь то, что я выдвигал двадцать лет назад, встречалось современниками в штыки, а сейчас становится доступным даже пониманию толпы. Скажем, книга «Убийство часового», которую я написал в 1993 году, казалась неуместной. Там была развернутая метафора о том, что СССР был как бы часовым европейских пространств и предохранял мир от всяких напастей. Сейчас все это стало понятным, актуальным и современным. Ближе к этим позициям, кстати, передвинулась и власть.
— Какова задача-максимум?
— Жить дольше, потому что в России надо жить дольше. Сейчас меня стали больше понимать, мои идеи уже не кажутся такими дикими. Надо держаться, чтобы добиться победы. Не считаю, что мне нужна личная победа в виде поста президента. Но я буду очень доволен, спокоен, если мне удастся навязать свои идеи и партию так, чтобы она стала востребованной и легитимной. И повлияла на судьбу России. Таким образом, моя цель — победа партии.
