На столы домостроев обильные,
выше купли и снов, легла
Книга искренняя Голубиная,
неисписанных два крыла...
Очень мирно качаются лесенки
новой ивы в простудной зиме;
я поверил посеянным песенкам
рано — в сердце и поздно — в уме.
Григорий Орлов 2/3 ПРАВДЫ
Так получилось, что писать отрицательные рецензии мне доводилось чаще чем положительные: с одной стороны это проще, с другой — хорошая книга и так хороша, кому надо ее прочтут, а вот разгромить, создать отрицательную рекламу… Впрочем, о чем это я? Начнем с того, что Сорокин написал гностический триллер. Собственно, удивление у любого непредвзятого читателя могла вызвать реакция литературных критиков и на предыдущий сорокинский "Лед", и на нынешний "Путь Бро". Если в прошлом романе мы видим хоть какой-то проблеск надежды в виде ледышки, тающей от неосторожности играющего малыша, то в "Бро" Сорокин окончательно раскрыл карты: началось уничтожение мясных машин и пощады нам уже не будет.
Околопатриотическая публика с легким энтузиазмом восприняла фантасмагорию писателя об избранных голубоглазых и светловолосых существах. Признайтесь, кому-то это греет душу. Ангелическая, или скорее архонтическая, природа белокурых бестий не может вызывать сомнений в душе истинного патриота. Удивление в таком случае вызывает тот факт, что злополучный Тунгусский метеорит, павший на просторы нашей Родины вскоре после разгрома первой русской революции, никак не связывается маститым прозаиком с глыбами льда, висящими внутри полой Земли. Напомним, что именно теории полой Земли придерживались втайне вожди германских белокурых уберменшей. Звезды, наблюдаемые нами по ночам, в такой космологии предстают просто огромными глыбами льда внутри нашего замкнутого космоса. Было действительно странно, что Сорокин не связал свой метеорит с внутренним льдом. Вероятно, уже при написании первой части своей ледяной эпопеи писатель решил не забыть соблюсти политкорректные нормы поведения. Те нормы, кои в последнем романе вообще поставлены во главу угла, — тут и возвышенная неприязнь к жестокости и войнам, чинимым этими отвратительными мясными машинами, и легкое, но постоянно подчеркиваемое напоминание о том, что и лицам не совсем арийской национальности отнюдь не заказан путь "белокурых ангелов". Как верно подметил Е.Лесин в "НГ", Сорокин явно ищет выход на западные рынки, где без этакой толерантности места не найдешь.
В общем, получается очень странная картина. Писатель, в некоторых последних интервью объявлявший себя христианином, пишет роман уже явно не эстетский, но идеологический и космологический, если можно так сказать. В двух словах, 23 тысячи лучей-архонтов, вышедших из Изначального Света и пойманных в ловушку материей-тьмой при творении Вселенной, должны собраться и устроить конец для этой материи-тьмы, а для себя вечное освобождение. Чуете, откуда ветер дует? Этакая упрощенная схема гностической или даже манихейской картины мира. Но даже некоторые гностики и манихеи были гуманнее и давали принципиальную возможность спасения каждому человеку. Не то наш доморощенный гностик. Здесь всё серьезнее: либо ты белокурый и голубоглазый архонт, либо презренная мясная машина.
Это вообще большое искушение для каждого из нас: взглянуть на мир слегка со стороны и убедиться, что бoльшая часть твоих соседей не совсем и люди, или они-то люди, но вот ты и несколько твоих близких — просто ангелические существа. Отсюда и появляются всякого рода искейпизм и эльфы в плащах из занавесок, с одной стороны, и жильцы или земляки — с другой. Не могу удержаться, чтобы не упомянуть в связи с этим как тенденцию недавно появившийся в московских кругах первый роман молодого автора Ильи Боровикова под скромным названием "Город Солнца", где речь идет в основном о девочке, воспитанной снеговиками (ау, сорокинский лед!). Боровиков впрочем, как читатели скоро узнают, решает дихотомию Полярной Ночи и мясной машины гораздо изящнее.
Наконец, небольшое отступление о двадцати трех лучах. Дело в том, что совершенно не важно, взял их Сорокин откуда-то или они ему приснились. Интересно, что в древнеиндийском трактате Шатапатха-брахмана Мысль-Логос творит вселенную с помощью тридцати шести тысяч лучей, выделенных из ее атмана. Вряд ли модный автор просто позаимствовал принцип древнеиндийского трактата. Скорее всего, здесь закралась какая-то глубокая ошибка, и если классический русский писатель всегда как-то по-индоевропейски стремился нести читателю всю правду (неважно, насколько у него это получалось), то Владимир Сорокин ограничивается полуправдой или, арифметически, чуть меньше чем 2/3 правды.
Григорий ОРЛОВ
Андрей Езеров ПОЭТ И ЗЕРНО (Клюев как поэт и пророк крестьянской революции)
Душа России, вся в огне,
Летит ко граду, чьи врата
Под знаком чаши и креста!
Н.Клюев. Погорельщина
Само по себе слово "крестьянин" весьма многозначительно, ёмко. Оно напоминает не только про "крестьянский царский труд" (Александр Дугин. "Русская Вещь", том 1, стр. 147), но и о том, что крестьяне это по преимуществу и прежде всего християне. Собственно, само слово "крестьянин" и есть вульгаризированное, онародненное "християнин". Напоминает оно и о Кресте... И это особенно важно держать в уме, памятуя тяжесть крестьянского труда и рабское, приниженное положение трудового крестьянства, основы русского народа вплоть до рубежа 20-30-х гг. века двадцатого ("индустриализации и коллективизации"). Пьер Паскаль, знаток и поклонник великорусского народа, убеждённый русофил, сетовал, что все его обманывают, унижают. Мы далеки от безусловной идеализации русского народа, и ряд достаточно объективных авторов (К.Леонтьев, П.Мельников, А.Печёрский, а из нынешних, к примеру, Белобров-Попов) подмечали его инертность, несемейственность, лицемерие и лукавство ("мужицкую хитрость"), но всё это было не главным в характере русского человека, великорусской, крестьянской нации, а главным было другое...
Об этом мы и попытаемся рассказать вслед за великим русским поэтом Николаем Алексеевичем Клюевым.
Для начала вернёмся к теме "униженного и оскорблённого" народа великорусского, коей отдал дань и Н.Клюев:
Есть на свете край обширный,
где растут сосна да ель,
неисследный и пустынный, —
русской скорби колыбель.
В этом крае тьмы и горя...
Но тема эта разрешается у Клюева не причитанием, а восстанием против униженности и рабства:
Но вопреки закону века,
что к свету путь загородил,
себя считать за человека
я не забыл, я не забыл.
"Мужицкая ныне земля, и Церковь — не наймит казённый", — ликует поэт. Именно потому он и принял "рабоче-крестьянскую" революцию, что, как и многие крестьяне (до антоновского восстания, а то и до коллективизации), ждал от неё "земли и воли". Народ и его поэт чаяли правды, надеялись на социальную справедливость революции. Но главное для них было не в этом, а в том, что царство земной правды должно было стать только прообразом Инаго Царства, Инаго Града, Иной, Высшей Правды. Не случайно в том же стихотворении, где засвидетельствовано человеческое достоинство русского крестьянина в "рубахе грубой, пестрядной", автор помимо того, что не забыл считать себя за человека, провозглашает, что он живёт "глубокой верой в иную жизнь, в удел иной". При этом не только крестьянская Россия, обновлённая, по чаянию автора, аграрной революцией, но и вся Русская земля, всё крестьянство, вся Русь является прообразом рая, а русская природа выступает как парадиз (райский сад), как наиболее связанная с раем область земной юдоли:
Лестница златая
грянула с небес,
вижу, умирая,
райских кринов лес.
Следуя святому верховному апостолу Павлу, мы видим здесь, как сквозь "тусклое стекло", Иную действительность. "Избяной рай", "рябиновый рай" не являются чем-то исключительным для человеческого сознания, напротив — такое чаяние парадиза характерно даже для современного расхристанного обывателя, и попсовые певички воспевают "бананы-кокосы, апельсиновый рай". По сравнению с "избяным" и "рябиновым" раем русской природы все эти "бананы-кокосы" выглядят как вульгарная, если не пошлая, пародия, но тем не менее свидетельствуют о том, что в глубинах своих человек мало изменился...
