Я, Геродот пред образом Алтая,
смотрю через текучий минерал
на Древо Жизни – крону Бай-Терека,
его листва – завет иного века,
где никогда никто не умирал.
Юрий БАРАНОВ ВСЕЛЕНСКАЯ ОСЬ
***
Пиджак влетел в немалую копейку,
Но это – внешние круги;
Моя душа одета в телогрейку,
В резиновые сапоги.
Она идёт российским бездорожьем,
Да хоть бы и по целине;
В любой ненастный день и в день погожий
Она своя в своей стране.
В таком наряде можно лечь на землю
И небесам в глаза взглянуть;
Его мудрец, его пастух приемлет,
С поэтами уж как-нибудь.
А если кто чего, так в душу глянешь
И чётко видишь все дела:
Та чучелом в смешной заморской дряни,
Та неприлична и гола.
У нас ведь как – обычно с третьей рюмки
На стол выкладывают суть,
И всё понятно даже недоумкам,
Поэтому – не обессудь.
А у меня весьма высокий рейтинг,
Друзья признали и враги –
Моя душа одета в телогрейку,
В резиновые сапоги.
СУГУБО ЛИЧНЫЙ ОПЫТ
На восток и на запад от центра земли,
Вкось от Пулковской нашей оси
Уносили когда-то меня корабли,
Рассекая небесную синь.
Обжигал и меня экзотический хмель,
Но не так, чтобы сбросить с коня:
Искушения всех чужедальних земель
Безнадёжно слабы для меня.
За Гиссарским хребтом – азиатский дурман,
На Манхэттене – допинг трясёт,
Но меня ленинградский волшебный туман
До того ещё взял в оборот.
В ленинградском тумане двуглавый орёл
Над моей головой воспарил,
Он мне зренье и слух обострил, и повёл,
И прямую дорогу открыл.
Что нам западный допинг, восточный дурман,
Им у нас не бывать в козырях;
Нам болота да снег, нам ковыль да бурьян,
Да сентябрь, что грибами пропах.
И напрасно кичится иной человек,
Что изведал иные миры:
Ведь гиссарский кинжал и манхэттенский чек
Бесполезны для русской игры.
Манит, манит Жар-птица волшебным пером,
В чащу манит меня за собой;
И причём тут манхэттенский нарко-содом
И причём тут гиссарский разбой?
И не всё ли равно, где бывать довелось,
Если здесь, у опятного пня,
Вылезает наружу Вселенская Ось
И Жар-птицы перо – у меня.
ЗАБУГОРНЫЙ РУСАК
Заехал недавно один аргентинец,
А может, француз, но по-русски сечёт,
Какой-то потомок великой княгини,
И ну предъявлять неоплаченный счёт.
Ругает, грассируя, "грубых матросов,
Штыками прикончивших тысячу лет…"
Я вижу – князёк-то совсем стоеросов,
И режу в упор, отпихнув этикет:
– Рабоче-крестьянским баранам простится
Поход в мышеловочный ленинский рай;
Россию просрали поручик Голицын,
Корнет Оболенский и царь Николай.
Он прямо подпрыгнул, такой возмущённый,
Кричит: "Миль пардон, это просто цинизм!
Их бин эрудит, я окончиль Сорбонна!.."
– А я, – говорю, – пережил коммунизм.
Он мне про Фому, я ему про Ерёму,
Он мне про Ерёму, а я про Фому,
Он мне подливает ямайского рому,
Я водки в ответ подливаю ему.
Цитаты, как финки, втыкаем под рёбра,
Но после семи брудершафтов подряд
Мы с ним скорешились в согласии добром,
Лишь старые мифы колючкой торчат.
Эх, если б для выучки пoжил и пoпил
Он хоть бы полгода у нас во дворе,
Да он в Аргентине, а может, в Европе,
В какой-то дурацкой французской дыре.
Но даже и там, в темноте заграницы,
Я слышал, теперь он по пьянке поёт:
"Корнет Оболенский, поручик Голицын,
Кому ж предъявлять неоплаченный счёт?"
***
Не довелось, я никогда не жил
Среди тургеневско-толстовских декораций,
Но часто, часто приходилось мне взбираться
На достоевские крутые этажи.
Я, как Есенин, душу строчкой рвал,
Дорога в клюевских урочищах петляла,
Как дорога мне "ледяная рябь канала"
И сколько роз я Незнакомкам посылал!
Я шутки с Северянином шутил,
Над Мережковским откровенно насмехался,
Бывая в Лондоне, я Герцена чурался,
Но к Адамовичу в Париже заходил.
Я в Чевенгуре слыл за своего,
Но не знакомы ни Окуров мне, ни Глупов;
На дачах чеховских варёных полутрупов
Бывало мне всегда немножко не того.
…И всюду – бесы. Сколько ж было их!
Но – на бесовских лжекумиров не купился,
От веры в Пушкина ни в чём не отклонился,
Ни в чём, ты слышишь, ни на шаг и ни на миг.
ВОСПОМИНАНИЕ О ВСТРЕЧЕ С ВЕЛИКИМ ДРАМАТУРГОМ
Когда я был Островскому представлен,
Я, видимо, понравился ему,
И он сказал тогда: "Вот было б славно
Вам погулять по веку моему.
Я вскоре "Бесприданницу" осилю,
Живу над Волгой, в лучших номерах;
Кого б вы предпочли, коль посетили б,
Увидеть завтра у меня в гостях?"
– Карандышевы мне скучны и пресны,
Их здесь полно, как, впрочем, и Ларис;
Нельзя ли, это было б интересно,
Мне с Мокием Пармёнычем сойтись?
Таких, как он, чужой химеры ради,
Всех извели ГУЛАГом и свинцом;
К тому же мой, по слухам, прапрапрадед
Ещё при вас в Рязани был купцом…
"Ну слова Богу, русского я встретил, –
Сказал Островский, – тут на стенку лез
Один субъект: мол, хуже всех на свете
Купчишки, тормозившие прогресс…"
ФРАНСУАЗА САГАН
"Немножечко солнца в прохладной воде"…
Я помню, читал эту вещь и балдел.
Давно это было. Тогда я таких
Ещё и не читывал западных книг.
В печали – улыбка, в улыбке – печаль,
Интимная тайна колышет вуаль,
Как след аромата, как будто слегка
Рука парижанки коснулась виска…
Но вот по прошествии нескольких дней
Пытался я вспомнить – и всё, хоть убей! –
Как звали героя и кто он такой;
Постойте, ведь женщина – главный герой?
Как фокус: не помню совсем ничего!
О чём эта книга? О чём? Про кого?
Ах, время запретов, советская глушь –
