Не любит Толстая Ленина, это объяснимо. Много зла сделал он российскому барью. Толстая, правда, уверяет, что Ленин расстрелял "всех поэтов и провидцев". Можно ей ответить так: до 1924 года был расстрелян один поэт — Николай Гумилев, но и тот за участие в антигосударственном заговоре. Можно ответить иначе: возьми власть противники Ленина, они тоже бы не преминули пальнуть в Маяковского или в Багрицкого. Дедушка Татьяны — Алексей Толстой утверждал в свое время, что и Горького "аристократы" расстреляли бы, если б добрались до него. Алексею Толстому, нам кажется, виднее было, как очевидцу тех времен. Но "своим" Толстая простила бы расстрел поэтов, нет сомнений. В 1993-м, когда "первый президент" под аплодисменты либералов расстреливал Белый дом, топтал восставшую красно-коричневую Москву — там были литераторы. Там были журналисты газеты "Завтра". Был Александр Проханов. Был Владимир Бондаренко. Был Эдуард Лимонов. Заплакала бы о них Татьяна Толстая, разорви их всех снарядом? — ведь погибли тогда во имя торжества либерализма свыше двух тысяч человек. "Темное бормотанье газеты "Завтра"... — вскользь роняет в одной из своих статей Толстая. Для несведущих хотелось бы сказать, что в газете "Завтра" печатались не только вышеупомянутые Проханов и Бондаренко, но и Валентин Распутин, и Юрий Бондарев, историк Игорь Фроянов, академик, лауреат Нобелевской премии Жорес Алферов, большинство современных философов.
Важно отметить, что буквально вся русская философия последних десятилетий носит исключительно антилиберальный характер. При этом философы как крайне правого плана, так и крайне левого сходятся именно в тотальном неприятии либерализма. В то время как философии либерализма в России нет вообще! Отсутствует. Ни одного хоть сколько-нибудь заметного имени.
Итак, с одной стороны, сравнимый лишь с ситуацией конца XIX века подъем философской мысли (и пересекающихся с философией социологии и историографии), знаменующийся появлением десятков трудов современных мыслителей — возьмем хотя бы "Русскую трагедию" Александра Зиновьева, "Победы и беды России" Вадима Кожинова, "Искушение глобализмом" Александра Панарина, "Дисциплинарный санаторий" Эдуарда Лимонова, "Заговор" Сергея Морозова, "Русскую вещь" Александра Дугина, работы Гейдара Джемаля, Сергея Кургиняна, Игоря Шафаревича, Сергея Кара-Мурзы. А с другой... что с другой? Рассыпчатый, усохший и мелкий, но навязываемый с телеэкрана и с каждого лотка "Изюм", на которым взращивают поверхностное, как лишай, молодое поколение. И ничего кроме "Изюма"!
В то же время, крупнейшие мыслители современности в общественном восприятии являются выразителями некоей специфической, "узкой", "чрезмерно консервативной", в конечном счете, "ошибочной" точки зрения. Их имена либо замалчиваются, либо нарочито скандализируются. Книги их широким массам неведомы. Возьму на себя смелость сказать, что подобная ситуация отражает тотальный кризис русского национального мировосприятия. В каком-то смысле, мы перепутали Моську и слона...
Имеет ли Толстая хоть какое-то представление, о том, как складывался народный характер в нашей крестьянской стране? Она неустанно сетует, что русские "хотят работать, как в Монголии, а жить как в Леоне". Ну ладно, уговорила, русские не хотят работать, а Ленин не варил яиц, и даже не знал, кто их несет. Но разве Толстая работала в Монголии? Спросите у нее, чем преимущественно занимаются жители этой страны? Она и не знает, клянусь вам. Просто преподавая литературу в американском колледже, она почему-то решила, что может судить о чем угодно, унизительно отзываясь о целых странах. И о "своей" в первую очередь.
До какой степени неприязни к народу надо дойти, чтобы написать о русских: "Верят в крик, но не верят в ум. Вообще, две вещи не всегда пользовались почетом на Руси — ум и труд, что сказывается и в фольклоре, в пословицах, и в жизни". Я мог бы привести Толстой, явно имеющей о русском фольклоре самые туманные представления, сотни пословиц и поговорок, воспевающих ум и труд. Но надо ли ей это? У нее уже есть свое мнение. В свое время Толстая заметила брезгливо: "Всегда меня удивляла песня "Дубинушка", которая уже начинается с презрения, словно со скривленными губами поется: "Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину, а наш русский мужик, коль работать невмочь, так затянет родную "Дубину". Слушаешь и думаешь, почему же ты, голубчик, сам не изобретаешь за машиной машину?" (Прошу отметить это барственное — "голубчик": "Что ты ноешь, мужик?" — "Хлеба хочу!" — "А ты работай лучше, голубчик!") Умные люди заметили Толстой, что процитированный ею текст сочинил не народ, а такой же барин, как и она, не мешало бы писательнице знать об этом — филолог все-таки.
Русский человек мечтает и желает уклониться от работы только потому, что он много веков работал так, как никакому немцу не снилось. Русские освоили огромную, в основном холодную и заснеженную часть суши, и моря вокруг этой суши, и ледники, и космос над страной, и три похода с Европы отразили,— подобных достижений ни один народ мира не имеет. Для любой нации хотя бы один подвиг из русской истории стал бы поводом для вечной чванливой гордости. Русские, скорее, стесняются своего величия и своего трудолюбия.
Сказанное выше о Толстой относится практически ко всем известным персонам либерального литературного бомонда — будь то Василий Аксенов или Юз Алешковский, Михаил Веллер или Георгий Владимов, Владимир Войнович или Даниил Гранин, братья Вайнеры или братья Стругацкие (по-моему, в каждой паре уже по брату умерло, вечная им память), Александр Гельман или Евгений Губерман, Михаил Жванецкий или Александр Кушнер, Эфраим Севела или Эдвард Радзинский, и так далее, так далее, так далее... Без сомнения, этот список могли бы пополнить покойные Юрий Левитанский, Сергей Довлатов, Булат Окуджава и Григорий Горин. В то же время собственно русские писатели, "левых" ли они взглядов придерживаются или "правых", явно не приемлют либерализм, буржуазная действительность им претит, чего никто из них и не скрывает. Возьмите любого известного русского писателя, — в так называемом "патриотическом лагере" и Михаил Алексеев, и Юрий Бондарев, и Леонид Бородин, и Василий Белов, и Борис Екимов, и Сергей Есин, и Егор Исаев, и Юрий Кузнецов, и Станислав Куняев, и Владимир Личутин, и Альберт Лиханов, и Евгений Лукин, и Юрий Мамлеев, и Юрий Поляков, и Валентин Распутин. Этот список могли бы пополнить покойные писатели Владимир Солоухин и Петр Проскурин, Дмитрий Балашов и Федор Абрамов, поэт Николай Тряпкин, раскаявшийся диссидент Владимир Максимов, последний гений двадцатого века Леонид Леонов, ну и, конечно же, Борис Примеров и Юлия Друнина,— как известно, оба литератора покончили жизнь самоубийством после распада Союза: просто не вынесли беды, обрушившейся на Родину. В той или иной мере либерализм не приемлют и "правый" Александр Солженицын (самый древний классик) и аполитичный Виктор Пелевин (самый молодой классик). Думаю, о взглядах Проханова, Лимонова, Бондаренко и напоминать не стоит. (Отметим, что в любых правилах есть исключения).
Всем известны либеральные взгляды некоторых литераторов русского происхождения, скажем Анатолия Приставкина или Евгения Евтушенко. В то же время писатель Андрей Синявский (он известен и как Абрам Терц) был одним из немногих, кто решился дать гневную отповедь безжалостным либералам 93-го.
В числе либералов числятся литераторы и других национальностей, скажем, Фазиль Искандер или покойный Чингиз Айтматов. В то же время откровенно антилиберальных взглядов придерживается Тимур Зульфикаров.
Еще более колоритный пример: возьмем классиков советской литературы — Виктора Астафьева и Анатолия Рыбакова. Первый — сибиряк, русский мужик; второй — еврей; оба честные солдаты Второй мировой. Первый в 93-м вместе со Львом Разгоном и Окуджавой призывал "раздавить гадину", истово ненавидел коммунистов, тяготел к западничеству. Второй расценил поведение Горбачева и Ельцина, как предательство Родины, и остался верен идее социализма.
Другой пример — крайне либеральных взглядов придерживается модный ныне русский писатель Виктор Ерофеев. С другой стороны, блистательный Дмитрий Быков, никогда не скрывавший своей национальности, уже в начале 90-х предупреждал "своих" — еврейскую общественность, что ей лучше устраниться от российской политики. Дмитрий Быков одним из первых понял очевидное: вечное диссидентство евреев рано или поздно вступит в противоречие с национальным самосознанием русских.
Однако, если говорить о тенденции, то все вышеназванные исключения, скорей, подтверждают правило. В целом оно сводится к следующему: российская литературная элита почти целиком состоит из представителей двух национальностей — русской и еврейской. Политические приоритеты двух национальных литературных групп разделены предельно четко: одна национальная группа объединяет т.н. патриотов, другая — либералов).
