Одна из самых запомнившихся поездок с Шеварднадзе — в Афганистан, на вывод российских войск. В Кабуле мы провели сутки. Остановились в небольшом частном доме, который снимали наши дипломаты. Нужно было ехать на аэродром, но это было невозможно, поскольку кругом стояла кромешная тьма и постоянно стреляли. К тому же там была очень тяжелая посадочная полоса, и самолет, который за нами прислали, при посадке сломал шасси. Пока ждали другой самолет, поехали в гости к президенту Наджибулле в его резиденцию. Угощал он скромно: чай и фисташки. Вышла его жена, дети прибежали. Шеварднадзе подозвал самую маленькую дочку, посадил на коленки. Другие девочки были постарше, и председатель КГБ СССР Крючков постеснялся пристраивать кого-то из них на коленки, просто усадил рядышком в кресло. Третья девочка встала рядом с красавицей матерью. Так я их и снял, но фотография нигде не публиковалась.
Что стало с Наджибуллой после прихода талибов к власти в Афганистане, всем хорошо известно. Он был очень преданным нам человеком. Если и обижался за вывод войск, если и опасался за свою жизнь, то не подавал виду. Восточные народы — это особая стать, отличная от европейской.
— С Андреем Козыревым сработались?
— Козырев — тяжелый человек, единственный министр, с которым у меня не сложились отношения. Пожалуй, одно из немногих ярких впечатлений о нем со знаком плюс — то, что он в загранпоездки брал художников, устраивал вернисажи в посольствах. В общем, Андрей Владимирович имел пристрастие к искусству.
По большому счету МИД ожил после того, как там появился Примаков. Евгения Максимовича я знаю более полувека: мы родом из одного города, росли на одной улице. Правда, его компания была постарше нашей. Но мы поддерживали отношения с Примаковым, когда я приезжал в Москву и Каир, где он много лет проработал корреспондентом. Он замечательный, ради своих друзей готов на все, и даже ради меня. Скажем, был такой случай. Я — инсулинозависимый человек и однажды, перед вылетом из Москвы в Нью-Йорк, забыл шприц дома. Без него я больше пяти часов не могу, а лететь десять. Оставался час до отлета, Николай Иванович Нефедов, наш хозяйственник, отправил водителя ко мне домой. Пятнадцать минут до отлета — машины нет. Приходит Евгений Максимович, спрашивает, что случилось. Я мнусь, говорю, вот такое дело, я, наверное, не полечу. Он мне: «Хорошо, на десять минут задерживаемся, больше не могу». Машина появилась на летном поле, когда уже убрали трап и самолет тронулся. Водитель его нагнал и на ходу забросил мне мою сумочку со шприцами. Самолет взлетел. Поворачиваюсь — стоит Евгений Максимович, хлопает меня по спине, говорит: «Все в порядке, успокойся». Кто бы еще это сделал? И таких случаев с его друзьями было много. Вообще если что-то в жизни случалось, то самый верный совет давал именно Евгений Максимович — и по жизни, и по работе.
...Билл Клинтон принял его на своей половине в Белом доме, когда сломал ногу. Я был свидетелем этой встречи, запечатлел ее на пленке. Всего же в Розовой гостиной Белого дома я был несколько раз: помимо Клинтона снимал там и Никсона, и Форда, и Картера, и Бушей — старшего и младшего.
Мадлен Олбрайт очень уважала Примакова. К слову, в первый же ее приезд он устроил прием у себя дома. Олбрайт вообще была расположена к россиянам — видно, чешские корни давали о себе знать. Она и со мной была очень дружелюбна. Не так давно через посольство обратилась ко мне с просьбой разрешить опубликовать в ее книге три моих фотографии. У нас такую порядочность редко встретишь.
— Вы были на борту во время разговора Примакова с Гором перед знаменитым разворотом над Атлантикой?
— Мы стояли на дозаправке в Шенноне. В телефонном разговоре Гор сообщил Примакову, что будут бомбить Югославию. Примаков решил: визит отменяется, летим обратно. Внешне — никаких эмоций. Он всегда все держал внутри и не боялся ответственных решений. Например, летал к Саддаму Хусейну в драматическое для Ирака время. В это время министр Шеварднадзе находился с визитом в Нью-Йорке, и я был с ним. Он страшно возмущался тем, что спецпредставитель президента без его ведома отправился договариваться с Хусейном.
— Саддама вам довелось снимать?
— Разумеется. Скажем, с Примаковым я был у него в Басре. Вообще-то я его давно знал, как и Слободана Милошевича. Кстати, мой последний кадр с Милошевичем — уже из закрытой Югославии.
— В премьеры Примаков пошел с легким сердцем?
— С удовольствием. Но ему не дали там развернуться. И просто съели. Однако мрачным его никогда нельзя было увидеть. Он вообще очень мужественный человек. Перенес много операций, но генетически очень крепкий, до сих пор прекрасный пловец. И по сей день к нему все относятся уважительно, особенно в МИДе. Игорь Иванов — его креатура. Примечательно, что президент подписал указ о назначении Иванова министром моментально, в день ухода Евгения Максимовича с этого поста.
С Ивановым я сделал немало хороших снимков, в том числе неофициальных. Помню, к нему подошел священник, склонился и что-то долго говорил. На этом фото у Игоря Сергеевича особенное выражение лица: вдумчивое, слегка печальное.... Сейчас он занимается научной деятельностью, преподает, консультирует.
Но, конечно, гениальный министр — это Сергей Лавров. Блистательная речь, безупречное знание языков, превосходное чувство юмора и просто нереальная работоспособность. При этом со всеми держится на равных — от глав государств до простых людей.
Впрочем, есть у него один недостаток: не переносит вспышек фотокамер и терпеть не может позировать перед объективом. Снимать же Сергея Викторовича интересно: у него живое, подвижное лицо, он очень улыбчивый.
— Какой кадр считаете лучшим за всю свою творческую биографию?
— Как говорится, лучший кадр еще впереди... Считаю удачей, скажем, фото хохочущего Колина Пауэлла с нашим триколором в руке. Дело было так. В Брюсселе в небольшой комнате, отведенной для переговоров, почему-то не оказалось американского флага, а надо было делать протокольную съемку. Пауэлл вдруг хватает российский флаг и в шутку говорит: «Ничего страшного, снимусь с ним». В этот момент я его и щелкнул. Сергей Викторович шутку Пауэлла тут же отфутболил: не дождетесь, мол, давай возвращай знамя!
Или, скажем, мне посчастливилось стать единственным фотографом, запечатлевшим исторический момент пуска российско-американской перезагрузки: Сергея Лаврова с Хиллари Клинтон, нажимающих на символическую красную кнопку. Кинокамеры успели этот момент заснять, фотографы — нет, я влетел в зал первым.
Нравится мне и фотография четы Горбачевых на борту самолета — она очень живая, теплая. Кстати, из-за этой фотографии вышла целая история. Не успел вернуться из командировки — вызывает замруководителя 9-го Главного управления КГБ, спрашивает: где негатив того снимка. Отвечаю: «Лежит в моем сейфе». Он мне: «Имеется информация, что вы его продали за 10 тысяч долларов». Поехали в редакцию, предъявил негатив, его изъяли. Что я пережил по дороге, страшно вспомнить, могло же случиться всякое... Для чего им нужен был этот самый негатив, до сих пор не знаю.
— Может, Раиса Максимовна сочла, что плохо получилась на фото?
— Вряд ли. И ей, и Михаилу Сергеевичу снимок очень понравился — говорят, что они даже повесили его у себя на даче. Конечно, у Раисы Максимовны был непростой характер, хотя в ней наверняка было много такого, за что ее так любил Михаил Сергеевич. То фото просто дышит его любовью.
Дороги мне и фотографии знаменитого Виктора Луи, его жены Дженнифер, их детей.
С Виктором я был очень хорошо знаком. Он стал «модным» после освобождения из тюрьмы, куда на десять лет попал восемнадцатилетним мальчиком за шпионаж, работая в норвежском посольстве переводчиком. Сам же он был фрилансером, работал от случая к случаю.
— На кого?
— Да на себя... Создал по сути первый современный путеводитель по Москве, который пользовался диким успехом в дипкорпусе. После одного случая стал спецкором западной газеты в Москве. Дело было так. Ехал он как-то в три часа ночи из своей квартиры на Кутузовском на дачу в Баковку. По дороге видит, что у гостиницы «Москва» стоит какая-то машина и со здания снимают портрет Хрущева. Приехав на дачу, он позвонил в редакцию одного зарубежного издания и сказал что-то вроде того, что, мол, ждите перемен, Хрущева снимут. Все так и случилось. Он сказал это по совершенному наитию, его никто не предупреждал, я точно знаю. После этого случая его стали просто на руках носить. Вокруг Виктора вилось много неоднозначных личностей, и о нем ходили разные слухи...
Очень ценю и свою фотографию с младшим сыном Николая Рериха Святославом. Снял его, когда он последний раз прилетал из Индии в Москву и встречался с Брежневым. На этом фото он буквально лучится светом, а Леонид Ильич — в серых тонах. Ведь главная задача фотографа — даже в строгих рамках протокола суметь показать жизнь. Если удается — это счастье!
