Для поэзии не нужно много. Факты
зачастую отяжеляют её и душат,
как и всякий расчёт – любовь.
Но, когда она есть, – это лестница,
которая ведёт к столу с хлебом,
к кувшину вина
или к любовному ложу.
Даёт почувствовать ещё раз
вкус бессмертья,
как акт любовный с женщиной любимой,
что завершается зачатием.
Перевела Юлия Кутная
Антис КАНАКИС
В ЭТОМ ВОЗРАСТЕ
Именно в этом возрасте
Победил
все свои комплексы.
Говорил с нею свободно.
Не стеснялся
держать её руку
и целовать на улице.
И твёрдо говорить, когда надо:
«Это моё мнение, я на этом настаиваю».
Именно в этом возрасте
оказался на передовой
с оружием в руках.
Не вернулся.
Годы прошли.
Она разделила
жизнь свою с другим.
Родила детей.
Волосы поседели.
Но часто она
закрывается в своей комнате
наедине с ним –
он улыбается с фотографии
и остаётся в том же возрасте.
Перевёл Пётр Вегин
ГОЛУБКА
С детства
я никогда не шёл
по общей дороге,
у меня всегда была своя тропинка.
Через овраги,
леса и горы.
Чтобы встретить тебя,
волшебница.
Надо мной смеялись
за моё чудачество.
Но я продолжал идти
за твоей тенью.
Ты
бегала,
летала и
с высоты улыбалась,
сбрасывая свой пух
на землю.
Я собирал
каждую пушинку,
чтобы ветер
не унёс их.
Я дышал
много лет
твоими улыбками.
Я вязал свои стихи
твоим пухом.
Но сейчас,
когда не могу
идти
по твоему пути
и не могу
менять дорогу,
Ты мне перестала
улыбаться.
И сбрасывать
свой пух.
Ты кружишься
надо мной
и с высоты
смотришь
на меня
с иронией…
Моя белая
голубка.
Перевела Ольга Кукумас
Андреас ГЕОРГАЛЛИДИС
ПОДЛИННЫЕ ДИСТАНЦИИ
Я обновляю свои молчаливые соглашения,
убирая звук.
Молчание ничему не адекватно,
когда смысловые значения
обнаруживают подлинную глубину.
СОЛИСТ
Никто не пришёл на концерт,
но солист играл,
словно его слушал весь мир
и даже больше.
Аплодисменты прозвучали,
они до сих пор ещё звучат…
Все, кого трогают волшебные звуки музыки,
очень хотели бы причаститься к ним.
Никто не пришёл на концерт,
но солист играл.
ПЯТОЕ ВРЕМЯ ГОДА
…я регистрирую свою жизнь,
чтобы не испугать
пятое время года.
Я держу в руках несуществующее время,
откладывая на будущее никому не нужное
распределение событий.
Они всё в том же порядке,
и потому эпилога нет….
Перевела Лара Баргилли
Михалис ПАСИАРДИС
МОМЕНТАЛЬНЫЙ СНИМОК ВЛАДИМИРА МАЯКОВСКОГО
Владимир,
вот бы прикоснуться
к краю твоего пиджака,
подумалось мне, глядя на тебя,
внимательно наблюдающего
за репетицией «Скорпиона»
с Мейерхольдом
и другими.
Может тогда ты вдруг обернёшься
и посмотришь на меня
со знакомым движением непослушных волос
и всей грустью
твоих глаз.
Перевела Ирина Косенко
Дина КАЦУРИ
ИСКУССТВОВЕДУ
И кто тебе сказал,
Что тебе дано это право,
В целях филологического порядка и только,
Вооружившись ланцетом, щипцами,
бинтами и
хлороформом,
на стол операционный укладывать
Наши слова,
Слова наши кровные,
Им чрево вскрывать,
Вынимать из них внутренность,
Копаться в надрезах,
Прямых, поперечных и наискось,
Кровавить в руках своих
Имена и эпитеты,
Точки и скобочки.
И кто тебе сказал,
Что тебе дано это право,
Ставить диагнозы
Нашим мыслям заветным,
Нашей страсти по жизни
И идейному нашему качеству.
Ты должен был знать,
Что мы не этим самым подобные,
Кто между ранним и поздним ужином
Убивает мозг отмирающий,
Стараясь выродить строчечку
Поэмы
В духе, тобою предписанном,
По тобою написанным правилам.
Ещё ты должен был знать,
Что нам ни к чему совсем
Твои филолога выкладки
И грамматиста инструкции.
Нам чужды поиски верного
Единого
Слова значения
Со всеми намёками, подтекстами и метафорами.
Абстракция, что воспевается,
Омрачает наши намеренья
И увечит чувств извержение.
Перевела Виктория Челпан
Теги: Кипр , современная поэзия
Когда-то, характеризуя состояние современной ему изящной словесности, М.Е. Салтыков-Щедрин написал: "Совершенное отсутствие содержания и полное бесплодие, прикрываемое благородными чувствами. Над всем этим царит беспримерная бесталанность и неслыханнейшая бедность миросозерцания" . Можно, конечно, состроить кислую многозначительную физиономию, но лучше всё же задаться вопросом: а мы-то, сегодняшние, чего хотим от нашей несчастной литературы? Какой желали бы её видеть? Нам-то чего не хватает? Что ж, никто, наверное, не станет спорить, что хорошая литература должна создаваться при помощи хорошего языка, то есть обильного запаса слов, расставленных красиво и точно.
Вряд ли кто-нибудь возразит, что хорошей литературе надлежит быть интересной, что связано не с занимательностью только, но с наблюдательностью и знанием жизни, с умением при помощи этих качеств создавать на бумаге жизненные модели. При этом модели не рутинные, но чем-нибудь замечательные, заострённые, яркие хотя бы в одном проявлении. И проявление это вовсе не обязательно должно отзываться шаблоном.
Едва ли кто-то не согласится, что описание частностей само по себе малоинтересно и никому особенно не нужно, если только эти частности не связаны с целым. Под целым же, конечно, следует понимать не местечковые проблемы, а Нечто, если и не объясняющее всё вообще, то по крайней мере дающее понять, что жизнь - это не только финансовые потоки в тех или иных своих проявлениях.
Хотелось бы также поменьше натурализма и побольше тех самых благородных чувств, коловших глаза критикам XIX века и называемых Салтыковым-Щедриным «самым сильнодействующим ядом нашей литературы». Но именно благородных чувств, а не слюнявости и слащавости, и без того щедро отравляющих современную словесность.
Итак, все, скорее всего, понимают, из чего должна слагаться хорошая литература. А между тем именно хорошей литературы у нас и не получается. И ведь речь не идёт о высших достижениях! Куда подевались романы, которые хотя бы не скучно было читать? А романы, где бы герой, как говаривала графиня Анна Федотовна Томская из «Пиковой дамы», «не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел»? И если в XIX веке над писателями, доказывавшими, что порок и в шелках порок, а добродетель, как ты её ни поворачивай, всё добродетель, смеялись, то нам, пожалуй, впору взывать к таким писателям. Чтобы те явились и развёрнутыми картинами нормальной человеческой жизни прочистили бы общественное сознание.
Среди тех, кого подвергал острой критике М.Е. Салтыков-Щедрин, был и Александр Константинович Шеллер-Михайлов, «чернорабочий» русской журналистики и литературы, как его называли впоследствии. Честный труженик, всего себя отдавший Русскому Слову, Шеллер создал около ста произведений, среди которых и стихи, и статьи, и рассказы, и около тридцати романов. Это был тот человеческий тип, что почти исчез в эпоху потребления – человек мечты, человек идеи.
Шеллер не совершил переворота в литературе, не сказал в ней нового слова, не предложил собственной философии. Возможно, поэтому о Шеллере написано не так уж много. А серьёзных трудов, посвящённых анализу творчества писателя, и вовсе не существует. А между тем даже названия шеллеровских произведений могли бы стать предметом научного исследования. Чего стоят хотя бы «Вешние воды», «Господа Обносковы», «Над обрывом» и т.д., отсылающие к Тургеневу, Салтыкову-Щедрину, Гончарову. Можно ли в данном случае говорить об интертекстуальности? И каково место творчества Шеллера в этой перекличке названий?
Так, например, использование в заглавии слова «господа» в сочетании с фамилией или любыми другими обобщающими наименованиями указывает на то, что речь в произведении пойдёт о группе людей, объединённых некими качествами или обстоятельствами. Действительно, и Шеллер-Михайлов, и Салтыков-Щедрин представляют читателю семейства, причём семейства довольно противные, отравляющие жизнь окружающим.
