Глава 1. Культурологическая доктрина общеэллинской избранности (эллины и варвары)
Особое место среди всей чрезвычайно сложной иерархии человеческих объяснений занимают общности, именуемые в специальной научной литературе «этносами». Этнос в узком смысле слова в самой общей форме может быть определен как исторически сложившаяся совокупность людей, обладающих общими относительно стабильными особенностями культуры (в том числе языка) и психики, а также сознанием своего единства и отличия от других таких же образований.[185] Ю.В.Бромлей предложил проводить различие между этносоциальным организмом (ЭСО) и этникосом как двумя основными уровнями жизни этноса. Этникос — это вся совокупность людей, осознающих свою принадлежность к данному этносу. Поэтому этнофилософия занимает особое место в структуре элитологии. Она занимается вопросами, связанными с культурными особенностями этнического самосознания. Проблема этнической самобытности вплотную подходит к доктрине избранности (как, например, в иудаизме — идеология богоизбранного народа) и вандализма, как тотального неприятия инокультуры. В рамках этой проблематики лежит и этнофилософская доктрина общеэллинской избранности, как проблема противостояния мира эллинов и мира варваров.
Г.С.Кнабе, анализируя основу общественной формы, в рамках которой протекала в античную эпоху повседневная жизнь людей (полис), отмечал, что греки не знали национальной или расовой исключительности в собственном, современном смысле слова, но они делили весь мир на зону цивилизации и зону варварства.[186] Греки называли всех неэллинов, говорящих на чужом языке, варварами. Последним, как считалось, был свойствен низкий культурный уровень, на чем и основывалось представление о естественном господстве греков над варварами. Так, например, одна из героинь Еврипида произносит монолог, прославляющий греков перед лицом варваров-троянцев: «Греки — цари, а варвары — гнися! Неприлично гнуться грекам перед варваром на троне» («Ифигения в Авлиде»,1400 сл.). Заметим, что и для египтян, считавших себя «древнейшим народом на свете», другие народы, говорящие на своем языке, тоже были варварами (Геродот II.2,158). Аналогичную позицию занимали потом и римляне по отношению к народам, с которыми воевали. Но в дальнейшем, ассимилировав завоеванных варваров, римляне называли так главным образом диких, не покорившихся их силе германцев.
Историк античной философии Диоген Лаэртский уже в самом начале своей книги вынужден был затронуть эту тему. По-видимому, она представляла для автора и его читателей особую значимость, раз потребовалось уже в самом введении обговаривать ее нюансы:»И все же это большая ошибка, — утверждает автор, — приписывать варварам открытия эллинов: ведь не только философы, но и весь род людей берет начало от эллинов» (Диоген Лаэртский. I,3).
Естественно, что в центре эллинской этнофилософии стоит сама эллинская идея, где эллины представлены как элитный этнос, а все остальные варварские народы составляют своего рода «этническую массу». То же самое мы можем сказать и об идеологии «Поднебесной» в Китае и о «Яхвеэлитизме» в иудаизме. Это явления одного порядка. Более того, внутренне они развивались по одному и тому же принципу — богоизбранность определяет избранность культурную и правовую. Так, например, в представлениях Платона — Эллада это остров средь бушующего океана варварства (инокультуры), остров, который живет по своим законам, иначе мыслит, иначе чувствует, иначе дышит. Саму идею избранности в ее античном, т. е. околоплатоновском понимании, мы можем разложить на следующую генетическую цепочку: 1) панэллинская идея, 2) идея гегемонии Афин, 3) социо-культурная элита Афин, 4) аристократия, 5) идея о «сверхчеловеке» (идеальный политик, философ, мудрец), и, наконец, 6) прямо вытекающая из этого богатого исторического наследия платоновская философия избранности.
Платон считает, что начертанный им в диалоге «Государство» проект наилучшей организации общества, может быть осуществим только у греков. Для народов, окружающих Элладу, он не применим в силу полной их неспособности к устройству общественного порядка, основанного на началах разума. Таков «варварский» мир в истинном смысле этого слова, обозначающем все негреческие народы независимо от степени их цивилизации и политического развития. Различие между эллинами и варварами настолько существенно, что даже нормы ведения войны будут иными — в зависимости от того, ведется ли война между греческими племенами и государствами или между греками и варварами. В первом случае должны соблюдаться принципы человеколюбия, продажа пленных в рабство не допускается; во втором война ведется со всей беспощадностью, а побежденные обращаются в рабство.
В первом случае вооруженной борьбы для нее подходит термин «домашний спор», вовтором — «война». Следовательно, заключает Платон, когда эллины сражаются с варварами, мы назовем их воюющими и врагами по природе, и такую вражду следует именовать войной; когда же эллины делают что-либо подобное против эллинов, мы скажем, что по природе они — друзья, только в этом случае Эллада больна и находится в разладе, что следует называть «домашним спором» (Государство, 470е). Именно победы в войнах с варварами (Марафон, Платеи) принесли Элладе славу и «сделали эллинов лучшими» (Законы,707с). «Домашний же спор» обычно позорит тех, кто принимает в нем участие. Оба эти тезиса будут потом неоднократно повторяться в афинской риторике последующего периода и иметь большой успех особенно в эпоху македонского и римского владычества на Балканах. По мнению Платона, сущность этноса выражается единством племени, языка, законов, а также общностью жертвоприношений и других подобных обычаев (там же. 708с).
Любопытно, что и Аристотель пытался внушить Александру Македонскому мысль о принципиальном различии греков и негреков. Его письмо Александру о колонизации успеха у царя-фараона не имело. Он поощрял смешение пришлого, македонского и местного, греческого населения. «Аристотель ему советовал, — пишет Плутарх в своем трактате «Об удаче и доблести Александра»(I,6) — чтобы эллинами он управлял как наставник, а варварами — как деспот, о первых заботиться, как о друзьях и родственниках, а со вторыми вел себя, как со зверями, а не как с людьми. Однако он, избегая разжигающих вражду восстаний, которые бы изнутри подтачивали его могущество, поступил иначе; рассуждая как всеобщий покровитель, посланный богами, он вступил как заступник всех и каждого и, принуждая оружием тех, кого не привлек словами, соединил в одно целое людей со всех концов света, смешав, словно вино в заздравном кратере, жизненные пути, характеры, брачные установления и обычаи. Он потребовал, чтобы родиной все считали вселенную, а его лагерь — акрополем или крепостью, добрых людей — соплеменниками, а злых чужестранцами, чтобы эллины и варвары не различались между собою…, но чтобы всякого доблестного мужа считали эллином, а порочного — варваром, и приказал, чтобы все носили одинаковую одежду, питались одной пищей, имели общие брачные установления и обычаи, смешанные благодаря совместным бракам и рождением от них детям».[187]
Несомненно, что космополитизм Александра, выражающийся в его стремлении очистить всю землю от диких народов и превратить в Элладу весь мир, распространив на всякий народ благозаконие и мир,[188] отмечен печатью кинического влияния. По свидетельству Плутарха, царь часто повторял: «Если бы я не был Александром, я был бы Диогеном». А ведь именно Диоген Киник (еще один достойный ученик Сократа) провозгласил себя космополитом, т. е. «гражданином мира» (Диоген Лаэртский. VI.63).
Фактически в античной этнофилософии идет противостояние (если не «борьба») двух идей — идеи о равенстве людей и идеи об их природном неравенстве. Обе эти идеи лежат в плоскости соотношения разных культурных уровней — эллинов (равных по культуре своего образования) и варваров (необразованных и потому нижестоящих). Так ещё в птолемеевском Египте для того, чтобы стать александрийцем, надо было пройти гимназий, а чтобы стать римлянином — поступить на государственную службу.[189] Сама принадлежность к роду человеческому определяется в этнофилософии моралью: «И варвара от неварвара мы отличаем не по языку, не по происхождению, но по мыслям и душе. Тот преимущественно и есть человек, кто содержит правое учение веры и ведёт любомудрую жизнь» — таков был окончательный приговор Иоанна Златоуста (Expositio in psalm.143,s) в самом конце античной эпохи.
Следующей ступенью в этнофилософии является общественная элитопсихология отдельно взятого полиса — проблема местного патриотизма, напрямую связанного с идеей гражданственности. Идея избранности отдельно взятого полиса напрямую зависела от того, какую роль он играл в общеэллинском доме. Прежде всего, бросается в глаза явная доминация Афин и Спарты в указанный период греческой истории. Эта доминация имела под собою достаточно глубокое идеологическое обоснование. Геродот, например, утверждал, что Афины стали гегемоном («они заняли, безусловно, первенствующее положение») эллинского мира, благодаря тому, что сбросили иго своих тиранов. Свобода стимулировала их к стремлению к собственному благополучию.[190]
