среди них встречаются похожие названия сельскохозяйственных орудий и хлебных злаков, делается вывод, что славяне освоили хлебопашество еще до разделения на разные этносы. А по степени отличий одного языка от другого заключается, когда именно разошлись пути их носителей, в какую эпоху они перестали между собой тесно контактировать.
Примерно аналогичным образом поступают и в других, более сложных случаях.
Родственные языки в лингвистике принято относить к одной группе. Говорят, например, что славянскую группу языков составляют русский, болгарский, украинский, чешский, белорусский, польский и так далее. Далее вводится понятие языковой семьи, в которую объединяются несколько близких групп языков. Семьи соединяются в языковые стволы, стволы – в филы. Более общей языковой общности мне не известно, но это еще ничего не значит. Возможно, кто-то еще что-нибудь придумал в последнее время – научная мысль стремительнее броска змеи, за ней уследишь.
Наиболее известна индоевропейская языковая семья, к которой относят группы славянских, германских, романских, кельтских и индоарийских языков, на которых разговаривают некоторые граждане Индии, Бангладеш, Пакистана и Афганистана. А также греческий, армянский, иранский, албанский и литовский языки… Огромное количество людей на значительной территории. А если еще учесть, что по-английски, по-испански и португальски разговаривают во всей Америке – конечно, за исключением самых отсталых индейцев, – а также вспомнить, что Австралия и Новая Зеландия тоже англоговорящие страны… а французский язык признан государственным в Полинезии и некоторых странах Африки… В общем, подавляющее большинство наших современников так или иначе пользуют один из языков индоевропейской семьи.
Широко известна также афразийская, или семито-хамитская языковая семья. К ней относятся следующие группы языков: семитская, берберская, кушитская, чадская, эфиопская и кое-что еще.
При общепринятой классификации оказывается, что в многоязычной Европе всего три семьи языков: индоевропейская и уральская или угро-финская, к которой, в частности, относятся такие языки как финский, эстонский и венгерский; третьей языковой семьей Европы отдельные, но не все ученые считают кавказскую, включающую язык жителей Пиренеев, басков.
Во всей Евразии с ее многомиллиардным населением, вечной мерзлотой и влажными тропиками, глубокими впадинами и высоченными горами, насчитывают до 20 языковых семей.
Вроде бы обозримое поле деятельности. Садись и изучай, реконструируй историю народов по различиям и схожести языков.
Однако не так давно выяснилось, что в несопоставимой по размеру и населению Новой Гвинее в ходу одна пятая всех языков мира. Причем количество самостоятельных языковых семей, по оценкам отдельных авторитетных лингвистов, превышает двести двадцать! Причем эти семьи могут быть объединены в сто четыре ствола, которые в свою очередь разумно соотнести с девятнадцатью филами! Как могло случиться подобное, членораздельно никто не может объяснить. Поэтому, естественно, поступают как обычно: не обращают на данный казус внимания.
Не смотришь на безобразие – вроде бы и нет его. Но осадок, тем не менее, остается. Подрывается вера в достоверность выводов структурной лингвистики, так как ее методы, оказывается, не универсальны. Пасуют, в частности, перед многоязычием Новой Гвинеи. И кажется правдоподобным общий настрой на то, что сохранившимся письменным свидетельствам доверия все же больше, чем другим источникам наших знаний о прошлых событиях.
Таким образом, можно заключить, что поскольку древнейшим письменным памятникам около шести тысяч лет, история-наука и история-рассказ охватывают только шеститысячный период обитания человека на планете. Что было раньше – одни потемки и ненаучные догадки.
Историческая методология системного аналитика
Как гуманитарии излагают историю, можно прочитать в сотнях и тысячах изданий. При написании исторических этюдов этой книги я решился поступить иначе: все, что касается настоящей истории, представлять от лица системного аналитика.
Алгоритм рассуждений, «внутренняя кухня» принимался следующим.
Для выбранной темы и заданного исторического периода изыскивались всевозможные факты, известные и предполагаемые, достоверные и спорные, очевидные и вздорные, – в общем, все, до которых удавалось докопаться. Так делалось до тех пор, пока не возникало некоего целостного образа, на основе которого можно было создавать текст. При литературной отработке оного большинство фактов-кирпичиков, естественно, отбрасывалось дабы не засорять внимание читателя излишними подробностями.
Конечно, при одном и том же наборе фактов, не говоря уже о том, что разным может сам исходный перечень раскопанных сведений, возникающий целостный образ может быть различным. Зря не будут говорить: сколько людей – столько и мнений. Но главная проблема обусловлена не этим. Небольшие отличия в эмерджентных свойствах конструируемого целого, как показывает практика, несущественны. Основные трудности определяются существенной неполнотой данных, недостатком исторических и археологических сведений. Ну и, само собой разумеется, необходимостью соединения противоречивых фактов, преодоления устоявшихся субъективных представлений и стереотипов.
Поясним сказанное.
Вначале – о субъективных образах, затрудняющих восприятие истории.
Каким, например, нам представляется североамериканский индеец? Полуодетый красавец на прекрасном коне, вооруженный двумя-тремя томагавками и луком со стрелами, а то и ружьем, не так ли? В этом убеждали нас и многочисленные романы, читанные в глубоком детстве, и фильмы, особенно – с незабвенным Гойко Митичем. Однако до встречи с европейцами аборигены запада Северной Америки не знали железа, а последние лошади в их краях вымерли более десяти тысяч лет назад. Первые железные изделия в Северную Америку завезли голландцы, они же распродали местному населению миллионы топориков. В самой Голландии металлургической промышленности не было. Откуда железо? Кто еще не догадался, тем поясню: да с нашего Урала, конечно, демидовское. Как и наконечники для стрел, ножи, железные элементы конской сбруи и прочее. На истории появления в Америке лошадей и возникновения огромных стад диких мустангов уже не буду останавливаться. Спрошу лишь: не поблек ли ваш образ гордого обитателя прерий?
Примерно с одиннадцатого века влияние католической церкви в Европе было сильно как никогда. Сексуальные отношения вне брака, «для удовольствия» христианством осуждаются, и нас пытаются убедить в том, что общественная мораль в те времена торжествовала. Но так ли это на самом деле? Поднимите сохранившиеся статистические данные. Что мы видим? В некоторых городах Италии чуть ли не половина взрослых мужчин жила в гражданском браке, то есть напрямую нарушала церковные указания. Количество незаконнорожденных детей было столь велико, что повсюду принимались специальные законы, регулирующие их статусное положение в обществе. Расцвела преступность всех видов и сортов на почве нарушений навязываемого народу воздержания – вспомните хотя бы Маргариту из гетевского «Фауста». Вывод очевиден: церковная нетерпимость и соответствующие государственные уложения не повышали, а разлагали общественную мораль.
Причины нарушения церковных запретов в общем-то понятны: в те суровые годы для рядового городского жителя содержать дом с «законной» женой было не по карману. А любви и ласки, простого человеческого тепла хотелось всем. Вот и происходило то, что происходило. Такова человеческая природа, и с ней не поспоришь. Себе
