Действительно, миру без Бога и без духовности есть от чего прийти в уныние. Действительно, верить в Бога попросту, без затей, как верили наши предки, большое преимущество, и это преимущество без изъяна. Я знаю, вы не слишком любите Пеги, и все-таки:
Прими детей потерянных, о мать.
Их не могу облыжно обвинять я.
Как блудных сыновей, сумей принять —
Пусть упадут в раскрытые объятья[65].
Или Бодлер, которого (вполне заслуженно) любят все:
Смерть — ты гостиница, что нам сдана заранее,
Где всех усталых ждет и ложе, и обед![66]
Одна беда: в Бога я так и не уверовал[67].
А вы, судя по всему, верите. И я должен был бы это почувствовать, потому что вы писали об этом в ваших книгах, хоть и не прямо, обиняками. Но я прошел мимо, не заметил, и такое со мной не в первый раз: когда я встречаю человека верующего, я как будто глохну и слепну. Потому, наверное, что мне очень трудно принять подобное явление, оно меня ошеломляет (я не верю не только в Бога, но и в возможность веры тоже). И наверное, буду странновато смотреть на вас, когда мы с вами встретимся. У меня обычно появляется такой странный взгляд. Не сочтите, что он недоброжелателен, хотя может так показаться. В нем нет зависти (завидовать можно тому, что считаешь возможным получить). Есть неловкость и недоумение. Потому что мы, я написал это в первом письме, оба отверженные, но вот появилось нечто, что совершенно меняет наше положение в мире и делает совершенно непохожими. Вас незаслуженно коснулась благодать, с ходу я не могу найти другого слова. Во всяком случае, что-то такое, что позволяет вам всерьез говорить о «руах», «дыхании Бога», тогда как я в подобных случаях только плечами пожимаю.
Итак, вернемся к вашим философским вопросам. Я хоть и закоренелый атеист, но материалистом меня не назовешь, и, как ни странно это покажется, именно Паскаль раскрыл мне глаза. Помните фрагмент, открыто направленный против Декарта (но сводящий на нет и мысль Демокрита, и Эпикура)?
«(ДЕКАРТ. — Следует определить в общем виде: „Осуществляется это с помощью образа и движения" — так оно будет правильно. Но объяснить, каковы они, и воссоздать механизм — попытка смехотворная, ибо она бесполезна, бездоказательна, тягостна. А если бы она удалась, мы считали бы, что все философские системы, вместе взятые, не стоят и часа потраченного на них времени)»[68].
Если проникнуться этой мыслью, воспринять весь ее радикализм, то станет ясно, что понять этот мир — значит честно его описать. Описать как можно более точно и как можно более обобщенно. Выделить и определить сущности, не теряя из виду гениальный принцип, сформулированный несколько веков назад Уильямом Оккамом, то есть не множить их «сверх необходимого». Выделить и определить между этими сущностями связи (чаще всего выражаемые математически, но не всегда). Пользуясь методом доказательства, проверить эти связи на сочетаемость и искать новые. Все проверять опытным путем. Если опыт не подтверждает теоретических выкладок, следует сменить парадигму и ввести новые сущности.
Но никогда не пытаться самим «сконструировать механизм». Не задаваться вопросом, что стоит за теми физическими сущностями, которым мы дали определения и параметры которых сумели выяснить. Не давать воли фантазии ни в материальной, ни в мыслительной, ни в духовной области. Одним словом, навсегда исключить метафизический уровень.
Позитивисты не без улыбки (слегка пренебрежительной, признаю) смотрят на метафизиков любого толка, материалистов и идеалистов, которые делят между собой рынок веры.
Это пренебрежение по сути равно смирению, выбравшие его подчинились двум безрадостным принципам, которые никогда не подводили человека на путях поиска истины: опыту и доказательности. Будничные принципы, которым никогда не произвести революций, никогда не вызвать бурю эмоций. На мое несчастье, именно их я и придерживаюсь. «Истина может оказаться печальной»[69], кажется, великий генетик Жак Моно так цитирует Ренана в своей самой знаменитой и самой невеселой книге «Случайность и необходимость».
Так что же, Иерусалим против Афин? Нет, ни за что. Я на это не способен и признаюсь, что вы внушаете мне тревогу, когда вдруг восклицаете: «Истинный? Не в этом суть!» Да, я считаю, что суть именно в этом. Особая заслуга западной философии в том и состоит, что на первый план она выдвинула проблему истины, жертвуя ей абсолютно всем, доведя себя чуть ли не до самоубийства, превратившись в дополнение к эпистемологии. Мне кажется, Ницше, чуткий котище, первым ощутил опасность, заподозрив, что науки, расправившись с истинами откровения, ополчатся и на саму философию. И по этой причине он первым подверг сомнению необходимость искать истину, особенно научную. Таким образом, он открыл в философии эру, которую можно назвать эрой бесчестия. Что останется от философии, если она отодвинет на второй план вопрос истины? Тогда мы скорее всего вернемся во времена софистов.
У наиболее развитых животных (земных и морских млекопитающих), а также у некоторых птиц, живущих группами, появляется свой язык, который позволяет им обмениваться информацией. Одновременно возникает и индивидуальное сознание. И то и другое усложняется у приматов. И становится наиболее сложным у человека. Это происходит не вдруг, а медленно и постепенно, в полном соответствии с законами природы.
Или (онтогенез повторяет филогенез, истина хоть и не точная, но общеизвестная, прописная): в мозгу эмбриона какая-то часть нервных клеток начинает реагировать, формирует представление о связях, связи выстраиваются в сети, возникает общение с окружающей средой, пока еще ограниченной материнской утробой. Очень рано формируются матрицы и зарождаются воспоминания.
И классическая предосторожность: «Мы лишь на подступах к пониманию этих феноменов». Относительно самых сложных, какие мы знаем, — безусловно, но это отнюдь не повод выходить за рамки методов научного мышления.
Как только машины достигнут определенного уровня развития, у них также возникнет мышление, основой которого послужат созданные человеком схемы. Нам нужно приготовиться к этому.
Сознание — «фантомное механическое явление», говорят некоторые теоретики нейрофизиологии.
Сознание, безусловно, подвержено эволюции (постоянно возникающие новые связи, свежие понятия, новые воспоминания, а нейроны вопреки общепринятому мнению, как выяснилось, способны восстанавливаться на протяжении жизни).
Разумеется, эта «недуховная» концепция приводит к определенным последствиям. Во-первых, категорически не согласен с вашим утверждением, что человек принципиально отличен от животного. Я твердо убежден, что природа человека и животного одна и та же, различны лишь ступени развития.
Во-вторых, существует связь, только более запутанная и менее лицеприятная, между верой или ее отсутствием и вашим желанием послужить обществу, равно как и моей сдержанностью по этой части. Трудно в этом признаться, но я никак не мог понять, в чем смысл ангажированности моих друзей-атеистов. Мне всегда казалось, что она напрямую связана с христианской традицией, о чем они сами не подозревают. Это подсказывали мои наблюдения за деятельностью тех христианских общин, с которыми я безуспешно пытался сжиться, и моя интуиция. Они все были явно ангажированными. Что тут непонятного? Они искренне считали, что все люди — дети Божьи, а стало быть, братья, и вели себя соответственно. Лично для меня эти родственные связи не так очевидны. Я, безусловно, испытываю сострадание к несчастным, но оно мало чем отличается от сочувствия животным, попавшим в капкан. Я представляю себе, как им больно и страшно, и пытаюсь их освободить. А вот в человеческом достоинстве, признаюсь, я ничего не смыслю.
И в себе не ощущаю никакого такого достоинства: меня можно мучить, обращаться со мной по-скотски, можно раздавить, причинить непоправимый физический и нравственный ущерб. Я буду ощущать страдания и обиды, скулить как собака, вопить как кошка, но вряд ли в моих жалобах будет что-то специфически человеческое.
Закоренелый позитивист — противник посерьезней закоренелого материалиста. Первый, в отличие от последнего, никогда не пойдет в лобовую атаку. Ох уж эти хитроумные венцы![70] Дыхание Божие, «руах», хорошо, допустим, скажет наш логический позитивист, примем его за «икс», а вы можете провести эксперимент? Как вы намерены это верифицировать? Сущность, составление уравнения, доказательство. А психоанализ (Поппер против Фрейда)? — То, что не опровержимо экспериментально, не научно. Ite, missa est[71], решит позитивист.
