Каждый по-своему, конечно, но оба вынесли из этого, казалось бы, приятного события не то что растерянность, но, пожалуй, потрясение, которое они пронесли потом через всю жизнь и которое в последующем не раз повлияло на выбор ими своих путей, на принятие важных решений. Они в тот момент каким-то странным образом испытали совершенно противоположные чувства - одновременно и гордость от перепавшей им толики славы, и некий позор выставления на всеобщее обозрение и будто бы порицание… да, эфемерность как людской славы, так и людского порицания. Как ни странно, они ощутили, что славу и позор разделяет лишь тончайшая и зыбкая перегородка.
Да, у кого-кого, а у людей всеобщее ликование одобрения и поощрения в одночасье, в единый миг может обратиться в свою противоположность - ненависть и проклятие…
Их окружал, они поняли, неустойчивый и ненадежный мир, в котором противоположности зыбко перетекали друг в друга, а то и сливались, смешиваясь, взаимно растворяя и растворяясь, - чтобы тут же разделиться опять… Перед ними был Мир текучих и неуловимых смыслов, полный неопределенности и потому человеческих в нем сомнений.
Мир, где все, казалось бы, нарочито перемешано, свалено в одну кучу, и не разобрать, где добро, а где зло, где правит истина, а где злодействует
намеренное заблуждение. И каждому из них предстояло найти в нем свой Путь.
Дружба и истина
конце обязательной службы пути друзей разошлись, как кажется, навсегда.
Но это лишь кажется, лишь при жизни на этой земле. А если заглянуть за ее горизонт, то там, должно быть, предстоит им вечная встреча, и можно надеяться, что разрешатся, наконец, все их споры, и обретут они свет истины…
А пока Дин Хун, отбросив всякие сомнения, твердо решил связать всю свою жизнь с охраной границы. Он понял, что это его единственное земное предназначение, судьба, предопределенная свыше…
- Ну и ну!.. - Так неопределенно промычал, узнав его окончательное решение, Ли Эр и покачал головой, почему-то подергал свое длинное ухо. - Странно! И ты добровольно идешь на это?
- Я понял, что это мое… как это говорится? Призвание, да.
- Странно, как может быть призванием то, что разделяет созданный севышним Тенгри единый мир… Это же великое недоразумение, пойми! Ну, нельзя делить между людьми землю и небо, нельзя ограничивать созданное без всяких границ, препятствовать свободному передвижению вольного человека. от ты представь себе единое море, а по нему ходят вольные волны, ветер гуляет из конца в конец, и везде одинаковое солнце, дождь ли, радуга. А под водой рыбы плавают… и вот, глядишь, стоит там такой чурбан, как ты, называет себя пограничником и не пускает одних рыб сюда, а других туда… Представляешь, как дико?
- Представляю… Но не я же разделил эту землю и даже моря. Это до меня было, да и после меня останется. Так уж все устроено.
- Но ты не понимаешь, что хочешь посвятить свою жизнь совершенно бесполезному делу! А это неразумно, ведь рано или поздно все границы рухнут, человечество доживет до разумного восприятия мира и откажется от них. Я рассуждаю о том, как всё должно быть, а не о том, как оно есть…
- Ладно, настанет день, упадут границы и останусь я не у дел, и станут смотреть на меня как на дурака, который вчера еще истуканом стоял тут, мешал всем… А пока и хуннам пограбить хочется, в рабство людей побольше увести, и контрабандисты бродят. А как с такими, как Чжан Чжень, быть? Что, по-твоему, таких не будет? И чем они будут заниматься, пойдут рис сажать?
- Ну, не знаю чем… - вдруг смешался Ли Эр: на миг представил, видно, как Чжан Чжень, засучив штаны, сажает рис… - Да ладно, что ты прицепился к несчастному Чжан Чженю? Ну, найдутся, надеюсь, дела и таким…
- "Несчастный"… Да не пойдет он сажать рис и строителем, пастухом тоже никогда не будет. Скорее уж, как ты, наладится стихи писать… наберет, глядишь, учеников и тоже начнет мудрить, доверчивых дураков за нос водить.
- от как ты меня расцениваешь?! - усмехнулся Ли Эр. - А еще другом называется…
- Да как ты меня - чурбаном…И что с того, что друг? Разве из-за этого я должен кривить душой? Нет, дружба - одно, а правда - совсем другое.
- А высшая истина - третье… от это бы неплохо понимать.
- Да куда уж нам, простым неотесанным воякам, до твоих мудрствований. Зато у меня память хорошая, и мне нравятся стихи одного очень даже неглупого поэта:
Перестаньте мудрить и учить, Народ будет счастливее во сто крат, Забудьте милость и правосудие, Народ сам вспомнит
сыновнюю почтительность
и отцовскую любовь. Покончите с хитростью и наживой, Переведутся воры и разбойники.
И всего-то! Как все просто! Но, с другой стороны, мне что-то не верится, что так просто можно покончить с хитростью и наживой…
- Опять ты меня переиначиваешь! - Ли Эр недовольно сморщился и отвернулся. - Ты, как всегда, не доходя до сути, начинаешь судить-рядить по тому, что плавает на поверхности. Нельзя же все так буквально воспринимать…
- Я, по крайней мере, пытаюсь изо всех сил понять тебя. И не делаю вид, что все понимаю, а честно признаюсь, что я по простоте души не могу угнаться за твоими вроде бы великими мыслями. Что мне трудно достичь всей глубины твоих изречений. Но ведь по-твоему выходит, что открой границы - и тут же сами собой переведутся все контрабандисты и хунны… Если бы народ не страшился правосудия и силы на его страже, армии, он бы такое тут натворил!.. Ты хоть объяснил бы, что ты этим хотел сказать. Может, ты сам не очень внятно выражаешься?
- А ты даже усилия не прилагаешь, чтобы вникнуть, проникнуть в суть мысли, а сразу начинаешь судить по первой подвернувшейся фразе, случайной внешней аналогии.
- Может быть… - На этот раз и Дин Хун с досадой на себя, с озадаченностью почесал затылок.
- Не "может быть", а точно так! Хорошо, что ты наконец-то хоть немного усомнился в своей правоте. - Ли Эр с глубокой укоризной посмотрел снизу на высокого друга. - Дело в том, что ты излишне уверен в себе и прешь, как носорог по бамбуковой роще, только треск стоит… Твоя физическая сила малость испортила тебя, из-за этого ты стал самоуверенным, хочешь все упростить. А прямые дороги не всегда бывают самыми верными… То, что лежит на поверхности и кажется очевидным, - это ведь лишь внешнее проявление того главного, что всегда сокрыто внутри, которое каждый раз надо искать, открывать, да еще суметь выразить… Да, я тоже не всегда, может быть, справляюсь с этим, но мне сейчас главное - начать движение мысли, которая у нас застоялась, уперлась в существующее положение - и ни с места дальше…
- Ладно-ладно, убедил. Ты прав, я впредь буду стараться понять, почему ты берешься за ту или иную мысль. И почему тебя не устраивают старые понятия… Давай не ссориться. Пропади они пропадом, все эти высокие истины, если из-за них надо терять настоящего друга…
- А что, это тоже мысль - и не самая, знаешь, простая… - Он даже задумался на миг, покивал. - Человек прежде всего должен оставаться человеком, да…
- Конечно! А ты в своих письмах присылай мне свои стихи. Буду здесь тянуть службу, читать, раздумывать. Ну, и передавать твои размышления товариам, а там, глядишь, и молодым подчиненным. роде нас сейчас с тобой. друг из них кто-то вырастет таким же мудрецом, как ты.
- Ну какой я мудрец… Хорошо, я буду тебе присылать то, что напишется. Но передавай содержание другим только тогда, когда сам будешь уверен, что проник в суть. Договорились?
- Постараюсь!
- Надо стараться. Ибо в этой жизни мы пока такие же, как и все. А настоящими мудрецами становятся лишь там… - Ли Эр кивнул в сторону синеющих в небесной дали гор Куньлуня. - Только там.
- Да? - Дин Хун послушно кивнул, хотя в тот миг и не понял, что друг этим хотел сказать, и протянул для прощального пожатия свою большую волосатую руку… се было еще впереди - множество разных испытаний жизнью, новых ее откровений, глубоких в нее проникновений…
Первая мысль, что после прощания осенила его, была: "Но Куньлунь - это же заграница!.." Тогда у него еще было изначальное предубеждение про-
тив заграницы вообще. По его разумению, не могло там быть ничего стоящего, истинного. Там могут быть только разбойные хунны, контрабандные притоны и склады, всякие пороки, искушения и ничего больше…
Прошло много времени, Дин Хун вырос, возмужал, стал настоящим пограничником, но то и дело возвращался к этому их разговору и удивлялся: не мог же он сказать, что настоящими мудрецами можно стать только за границей… Где это - "там"? И почему нельзя здесь? Спрашивал, зная уже, что на земле невозможно постичь мир во всей его полноте.
Конец службы
Однажды после очередной реформы произошел пересмотр всех внешних сооружений границы. Количество застав, постов значительно сократили, а пограничные округа объединили. Хорошо еще, что Северо-Западного округа эти перемены почти не коснулись. И главную заставу Саньгуань решили сохранить, только переместить ее с горного плато в речную долину, по которой проходил главный торговый тракт. Конечно, для многих проезжающих, особенно для купцов, это было куда удобней. Но, как все и всегда в жизни, удобство одних оборачивается неудобством для других. Пограничникам жалко было терять старую заставу с мощной крепостью, с прекрасным обзором. Но что делать, люди ратные, подневольные, приказано - выполняй. И они нехотя подчинились. их числе был генерал Дин Хун, к тому времени дослужившийся до начальника Северо-Западного пограничного округа.
