– Но при этом тебя учили не врать.
– Да. И когда учительница в школе спросила: «У кого вчера был праздник дома?» – только двое признались. Я в том числе. Два дурака таких было. (А справляли все, потому что в Литве, несмотря на то что официально никто не справлял Рождество, селедки в это время в городе не было вообще. У нас ведь сочельник – это одна рыба. И овощи. Моя мама до сих пор гениально готовит рыбу.)
– Ну и что, наказание было какое-то?
– У родителей были неприятности. Папа ведь дипломат.
– А, дипломат? То есть у вас не было проблем с советской властью?
– Папа – дипломат, но мой дед чуть не уехал в Сибирь. Естественно, дедушки с папиной и с маминой сторон были не великими коммунистами, наоборот. Дедушка прятал свои литовские награды в печке. Они где-то есть, по-моему.
– А литовские награды – это за что?
– Он не воевал. Это за служение Литве, его наградили как цивильного человека. Он был очень интересный… Правда, я с ним не встретилась.
– То есть у них были чистые биографии с советской точки зрения?
– Нет. Конечно, нет. Я же говорю, он чуть в Сибирь не уехал.
– Но все-таки не уехал.
– Бабушка рассказывает, что у них всегда в сталинские времена на окне стояла лампа. Она работала в театре и приходила ночью поздно. Если лампа горит, это сигнал: «Можешь возвращаться». Если не горит – «Меня взяли в Сибирь, ты не иди домой, чтобы кто-то живой был». А у двери стоял мешок с сухарями и мешок с луком.
– Лук в лагере очень кстати – от цинги. Но все, значит, обошлось… А потом, в 89-м, как там у вас было, когда опять власть поменялась? Не было у родителей проблем?
– Нет.
– Значит, и на этот раз все обошлось…
Слава
– Ингеборга, ты рано начала кинокарьеру: впервые снялась в четыре года, на любительскую пленку, – ты там стоишь на стуле и декламируешь стишки.
– Да. Это показывали по телевизору.
– А что ты читала там? Это же было немое кино, там звука-то не было.
– Я уверена, что-то вроде «Взвейтесь кострами, синие ночи…».
– Литовское дитя читало такое? На русском?!
– Нет, на литовском. Я не знала тогда русский язык.
– Слушай, ну тебе повезло, что у тебя все сразу случилось в жизни – бабушка театральная, ты в четыре года в театре играла, в кино снялась… И дальше вся жизнь пошла по накатанному.
– Это не совсем так. Хотя, конечно, мне повезло.
– У тебя самая первая роль была, которая запомнилась советскому народу, – это Кисуля.
– «Интердевочка».
– Согласись, первая роль, по которой вся страна тебя узнала.
– Меня после Кисули не узнавал никто, потому что я там была в рыжем парике.
– Ты там была такая противная.
– Ну естественно.
– Но это непрофессионально для проститутки – быть противной.
– Да. Они все такие ангелы.
– И особенно, конечно, возмутительно, что героиня Яковлевой, когда приехал ее постоянный клиент из Японии, лежит как бревно и смотрит в потолок, думает о своем. Ну, в общем, все тогда возмутились. Это был лживый ход. Так не бывает.
– Послушай, я не буду с тобой обсуждать художественную ценность этого фильма.
– Ха-ха!
– Это одна из самых успешных русских картин.
– Классика, да… Фильм тогда прозвучал, конечно.
– Большой успех! У меня тогда хватило мозгов понять, что после этой картины Лена Яковлева точно проснется знаменитой.
– Что она и сделала. А ты?
– Никому из тех, кто снимался в фильме, это не помешало.
– Скажи, ты специально там старалась быть противной? Тебе это трудно давалось?
– Нет. Я старалась играть характер, то, что написано. Вообще-то до Кисули я уже в куче картин была. Я много снималась и была довольно известной актрисой в Литве.
– Помнишь, как в «Мастере и Маргарите» дядя Берлиоза считался умным человеком, но – в Киеве.
– Абсолютно. Я играла в очень хорошем Каунасском драматическом театре тогда. Я была еще студенткой, но уже играла. Я снялась-то в первом кино, когда мне было 17 лет. Это был фильм сына Баниониса «Моя маленькая жена».
– Тебе хорошо, ты талантливая.
– У многих людей есть талант, но этого мало. Надо еще оказаться в нужном месте в нужное время.
– Слушай, ты правда давала знаменитому Малковичу уроки русского мата?
– Да.
– Что, ты его научила «ёб твою мать» говорить?
– Нет, другим словам.
– Странно… Значит, кроме тебя, у него еще были учителя. В фильме «Rounders» (в русском прокате – «Шулера») Малкович, играя роль русского эмигранта, по ходу действия сказал именно «ёб твою мать». У него получается хорошо, без акцента?
– Нет, с акцентом.
– Здесь, в России, еще не все понимают масштаб Малковича. Там он все-таки уже стопроцентная звезда. Какой он, Малкович?
– Малкович классный. А про масштаб… В Китае, в Индии, в Африке есть свои звезды. Китай – самая большая страна в мире.
– Только по населению. Но никак не по территории!
– Да. Так вот, я виделась с актером из Китая, он там суперзвезда. А здесь никто его не знает! Он ходит себе по улицам, и никто на него не обращает внимания. А в Китае он не может ходить по улицам. Полтора миллиарда человек его знают и считают звездой. Я это к чему говорю? Это настолько относительно – кто величина, кто не величина. «Популярность – прекрасное дело». Я всегда цитирую Олега Иваныча Янковского. Я не из тех, кто жеманничает и говорит: «Мне так неудобно, когда меня узнают, я так стесняюсь». Мне нравится, когда меня узнают. Естественно, бывают моменты, когда не нравится. Но это жизнь. Если я выбрала профессию, которая на виду, то это данность. Хотя это все, повторяю, относительно. Вот в Москве меня узнают. В Лондоне – не так. Хотя и там меня папарацци иногда фотографируют. Всего лишь потому, что я снялась на телевидении. Телевидение делает человека популярным.
– А, так ты и в Лондоне тоже проснулась знаменитой?
– Нет. Ни в коем случае. Там по-другому. Если вчера тебя посмотрели по телевизору, то завтра в булочной могут сказать: «Эй, гуд, ай лайк ю!»
– Давай пару слов про твои успехи в Англии.
– Я там получила BAFTA – это национальный приз в области кино и театра. За мой дебют там, в фильме «Поцелуй жизни», – режиссер Эмили Янг. На Би-би-си снялась в своем первом сериале Bodies – я там играю медсестру Катю. А осенью буду играть в театре Old vic, там Кевин Спэси впервые выступает как режиссер.
– Ну а чё, неплохо… Молодец. Кстати, прямая линия, о которой я говорю – и которая пошла у тебя в детстве, – это не только кино. Это и заграница. Ты в раннем детстве начала жить в заграницах… С родителями…
– Только в одной: это был Цейлон. А потом я оставалась с бабушкой, а родители с сестрой жили в Швейцарии.
– Они тебе привозили джинсы?
– Я очень хорошо помню про джинсы… Первые джинсы на моей улице привезли девочке из Америки. Она была самая крутая девочка. Я была с ней незнакома, но мы бегали смотреть на эти джинсы. Мне джинсы сначала не покупали, а шили. Из настоящей джинсовой ткани, присланной из Гонконга или Сингапура. Фактически всех можно было назвать Марьями златорукими. Все всё умеют: бабушка шила, вязала; мама шила, вязала; я могу шить, вязать все, что угодно. Все, что угодно. Я не останусь голой никогда.
Интим
– Кстати, о наготе. Тебе, наверно, часто пишут письма типа «Вы были такая красивая, когда голая болтались в речке на веревке в фильме „Война“…». (Ты еще тогда спрашивала мужа, можно ли тебе сниматься голой, а он твоему вопросу удивился.)
– Никогда не получала таких писем вообще. Куда мне их будут писать? Я вообще не получаю писем. Я же не прикреплена ни к какой организации. Я свободный художник.
– Ты, может быть, самая голая из популярных киноактрис. Тело у тебя хорошее.
– Спасибо.
– И не только о «Войне» речь. Ты где-то в «Подмосковных вечерах» сидела голая, на машинке печатала – помнишь?
– Я даже с Машковым в кровати голая лежала.
– Ну и как он в постели, Машков?
– Как ты можешь задавать такие глупые вопросы? Вопрос идиотский! Это же просто два актера.
– Ты первая начала: «в кровати с Машковым».
– Это провокационные шутки, которыми ты меня не купишь.
– Я думал, это чистая шутка.
– Нет, ты так не думал.
– Я просто такой грубый. Кроме того, я почти никогда не разговариваю серьезно.
– Ага, так я тебе и рассказала, какой Машков в постели! В постели в кино. Могу только сказать, что у меня все партнеры очень неплохие.
– Ну, в общем, да, это же тоже важно – какие достаются партнеры.
– Ты настолько хорош, насколько хороши твои партнеры, я считаю.
– Часто бывает, что девочка в школе – гадкий утенок, а потом…
