Может быть, настоящее царство Пушкина ещё впереди, может быть, истинный пушкинский день ещё придёт. (Г.Адамович)
Да, он придёт пушкинский день, и осветит весь мир. (А.Позов)
Составил Геннадий СИТЕНКО
Уважаемый Владимир Григорьевич!
С интересом прочитал эссе Нины Красновой "Кувалдин и его упряжка".
Но прошу во имя плюрализма-многоголосия и уравновеса мнений дать мою реплику, которая одарит Вашего читателя познанием еще одной краски в живописном портрете господина Кувалдина.
Надеюсь, что поддержите мою эту устремленность, но коли вдруг станете цензором, то очень прошу своевременно уведомить меня об отказе пресечь возврат к оголтелой рапповщине и пр., что и обличает мой отклик на одно из деяний нашего с Вами героя.
Ваш своевременный ответ позволит мне отдаться иной газете.
Ей-же-ей, нельзя никому спускать поругание основ цивилизованного общения в литературе, ибо брань, голимая, без аргументов и в расчете на безнаказанность – есть питательный бульон для метастазирования. Не так ли?
Добрых дел в Новом году и с поклоном!
15.01.07
------------------------------------
О времена, о нравы!
ТАКОЕ ВОТ ШОЛОХОВЕДЕНИЕ+
(или кое-какие места из переписки журнала "Наша улица" с инакомыслящими)
Прочитал авторства Ю.Кувалдина, гл.редактора помянутого выше журнала, очередной вариант хулы на Шолохова; этакая конвейерная штамповка. Подумал: надо напомнить его читателям, что одностороннее движение по улице шолоховедения есть цензура, и написал ему:
"Прочитал Ваши рассуждения о Шолохове. К сожалению, Вы, как и за редчайшим исключением все антишолоховцы, отвергаете освящённое традициями и моралью правило обеспечивать читателя достоверными фактами, а не выдуманными, и лишаете возможности познавать мнение инакомыслящих, тем самым калькируете методу рапповцев, жданов- щины и сусловщины.
Поэтому предлагаю провести диалог примерно в такой конструкции: "Два варианта исследования личности и творчества М.Шолохова – опыт Кувалдина в статьях и Осипова в книге "Шолохов" (ЖЗЛ)". Итак, жду переговоров – как лучше провести диалог".
Что дальше? Переговоры с г.Кувалдиным начались и закончились следующим его письменным ответом: "О неграмотном аферисте Шолохове даже слышать не хочу. Вы покрыли позором русскую Литературу. Вы не существуете. Есть Федор Крюков и Великая русская литература без Вас, ничтожных коммуняг. Все".
Я, узнав о такой – кувалдинской – изысканно-изящной способности изобретать биографии не только мне, но и классику, ответствовал в надежде все-таки раззадорить на полемику: дескать, гл. редактор струсил обмена мнениями.
Так г.Кувалдин промолчал, не ответил, проглотил вызов.
Жаль мне читателей "Нашей улицы"!
Валентин ОСИПОВ,
лауреат Всероссийской
Шолоховской премии
P.S. Давно уже подметил:
активисты антишолоховщины пользуют своеобразную тактику – уходят от ответа на опровержение-разоблачение тех псевдофактов, кои то и дело рождаются под их ангажированными перьями. Позиция каждого из них была разобрана по пунктам и признана дезинформацией не только в ста двадцати шести моих статья и репликах в СМИ, но и сгрупирована в книге "Свидетельства очевидца".
Но названные поименно изничтожители классика, сделав свое дело, смолчали. Поражаюсь: как боятся-то вступать в публичное сопоставление позиций.
Виктор Гаврилин В БЕЗДНЕ ВЕЧНОСТИ
Человек трудной судьбы (с 16 лет инвалид-колясочник) Виктор ГАВРИЛИН жив поэзией духа своего. Он дарит её и нам...
***
Оживёт, позовёт и нахлынет
то, что память спустила до дна,
что поднять не сумела доныне
даже музыки давней волна.
Что-то в космосе крови сойдётся.
И посмотрит звезда на звезду,
и взойдет заходящее солнце,
и сдуреют все птицы в саду.
И в воронку былого затянет –
в мир, где свищут одни соловьи,
на пиры с молодыми гостями,
с духотою предгрозья любви.
Этот воздух, которым дышали,
нас, наверно б, сейчас раздавил...
Где ж ты, Родина наша большая,
где до неба хватало нам сил!
***
Я упустил свой срок расстаться с жизнью,
не легши камнем на душе ничьей,
и звездные года моей Отчизны
парадом шли, сияя в пять лучей.
В последний час глаза бы мне закрыли
еще не сокрушённые мечты.
Я стал бы сном, ещё имевшим крылья,
обжившим всю премудрость высоты.
И навсегда покинутые долы
забыли б мой неконченый напев.
И обо мне никто б не плакал долго,
так прикипеть душой и не успев.
И никогда во мне б не ныли хором
раскаянье, усталость и вина.
И не при мне, явившись мародером,
кружили бы чужие времена.
Всё было б так. Но только жадность к жизни
меня сквозь грязь болотин повела,
сквозь все грехи, прилипшие к Отчизне –
и я сронил два грязные крыла.
***
От дверей, где входил я, ключей
остаётся совсем уже мало.
Переходит в разряд мелочей
то, что смысл бытия составляло.
Как в безоблачный полдень зенит,
пуст ли, полон, – о Боже мой Христе! –
где повыше, и сам я открыт,
так открыт, словно нечего выкрасть.
Наподобие горних жилищ,
всё во мне предоставлено свету –
проливайся! На то я и нищ –
меньше места жилому предмету.
Будет на сердце пусто дотла –
поместится еще один лучик...
Но в отверстые двери вошла,
прижилась и не выплывет туча.
***
К высшей мере меня вы представите,
силы неба, я снова паду,
где лягушки расквакались в заводи,
и соловушко свищет в саду.
В бездне вечности выберу времечко,
чтобы был обязательно май.
Упаду я из нетей, как семечко.
Слушай живность и в жизнь прорастай!
С неба – в землю, и – к свету растерянно.
Чтоб ещё один выстоять век,
вырастай в соловьиное дерево,
ведь поющий ты был человек.
Зашумишь, как под бурею парус ли,
стихнет лес, запоёшь всё равно.
Из сплетённых деревьев, в их заросли,
соловей выбирает одно.
***
При сумеречной музыки звучанье
и думах, непереводимых в звук,
о том,
что слово было не в начале,
кощунственно уверуешься вдруг.
В мирах туманных
смутно мысль бродила,
объятая немотным полусном,
пока на звук не накопилась Сила,
и прогремело Имя, словно гром.
Тумана бесконечность затвердела,
и мыслящее нечто напряглось
для изреченья и вершенья дела.
И свет со тьмою разошлись поврозь.
И вспыхнуло добро тогда звездою –
в лучах на фоне мрака пролегло.
И красота прозвалась красотою,
и имени не избежало зло.
Генрих Натанович ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ
Я вырос в многонациональной стране, где все были граждане Советского Союза.
