Кстати сказать, эти всесоюзные совещания приносили нравственную пользу молодым писателям, заставляли их трудиться всерьёз. Вот как писала об этом участница соседнего семинара киргизская поэтесса Майрамкан Абылкасымова, будущий лауреат премии Ленинского комсомола: «Надо ли говорить, с каким чувством радости, волнения (как меня примут? Не растеряюсь ли?) ехала я в Москву! Но бурный, напористый, творческий воздух этого совещания был так упоителен и захватывающ, что я скоро позабыла о своих страхах и жила все три дня ощущением полного счастья, в мире поэзии».
B. C. Наверно, должно произойти и какое-то созвучие мироощущения между поэтом и переводчиком? Потому что праздник праздником, но если стихи вызывают, в силу разных причин – этических, политических, эстетических – некое отторжение, то как же тяжело их будет переводить.
А. П. Я хочу уточнить, что Передреев говорил о празднике относительно только своей собственной поэзии. Что же касается моих переводов, то, конечно, одно время мне приходилось просто зарабатывать на жизнь переводами. Тогда платили за этот труд, и, переведя за несколько месяцев книгу чьих-то стихотворений, я мог полгода работать на самого себя. И это было очень важно. Поскольку собственные произведения, к тому же у поэта ещё мало знающего, мало вникшего в саму структуру поэтической работы, появлялись туго. Нужно было много времени на осмысление, на рост, на подготовку. Поэтому так и получилось, что я много переводил. Но любопытно, что я много переводил молодых поэтов, а теперь они – классики на своих родных языках.
B. C. В продолжении этой темы я и хотел спросить – с кем-то из национальных поэтов ваши «деловые отношения» переросли в близкие товарищеские или даже дружеские? Я задаю этот вопрос не из праздного любопытства. Мне бы очень хотелось узнать, как воспринималось ими тогда существование их поэзии (через переводы) в русской литературе.
А. П. Я тут отвечу так: со всеми, с кем меня свела судьба. С Юрием Семендером – я перевёл его первую книгу на русский. Теперь он народный поэт Чувашии. С Диманом Белековым из Горного Алтая. Я тоже перевёл его первую книгу. Сейчас он известный поэт, уважаемый республиканский деятель. Недавно я был в Кабардино-Балкарии, и мне неожиданно напомнил председатель Союза писателей Балкарии А. Бегиев, что первые его стихи на русском были опубликованы в журнале «Москва» в моём переводе тридцать лет назад. Живёт и здравствует в Северной Осетии-Алании председатель Союза писателей (он был и министром культуры республики, и руководил во Владикавказе государственным театром) Камал Ходов. Он всего на год меня помоложе, но на родине считается классиком осетинской литературы. А когда-то, лет сорок назад, я приехал в Южную Осетию, чтобы перевести осетинских поэтов для журнала «Москва». В Цхинвале и познакомился с Камалом. Мы подружились. Я скажу честно, что на тот момент он был собраннее меня, уже полностью сложившимся поэтом. По заданию редакции я перевёл несколько его стихотворений, так же, как и стихи его товарищей Хаджи-Мурата Дзуццати, Зину Хостикоеву, Ахсара Кодзати, Гафиза, Гергия Бестауты… и опубликовал под названием «Под небом Иристона».
Тогда национальные поэты понимали значимость перевода их на русский язык. Напечататься в советских журналах, выходивших многотысячными, а то и многомиллионными тиражами было не только престижно, но и важно для становления имени. Вряд ли Чингис Айтматов имел бы такую бешеную популярность, если бы его перевели сегодня на русский. Время было иное. Атмосфера поэзии была возбуждающей. Политика тогда завидовала поэзии. Флюиды поэзии окружала атмосферу Земли. И они знали, что в космос мировой словесности выход только через ракету русского перевода.
B. C. А что вы приобрели, потеряв не один год жизни, работая над переводами?
А. П. Начальная работа над переводами немало дала мне и для личного творчества. Кое-что важное о тайнах поэтического мастерства я узнал через этот непростой труд проникновения в сердца национальных поэтов… Это очень необходимо для будущего, когда начинающий переводчик входит в структуры новых для себя языков, в частности кавказских. Без знания обычаев, без их понимания, без принимания (приятия) их боли и радости в себя невозможно серьёзно переводить.
К примеру, я подружился с бурятским поэтом Владимиром Петоновым (Болот Пэтэн), талантливым и много обещавшим. Я около года переводил его поэму «Хатануула» – гора-царица и циклы его стихотворений. Работа шла очень трудно. Я приезжал в Бурятию, изучал народный эпос, всходил на эту историческую гору, встречался со старейшинами, дышал воздухом этого древнего кочевого народа. И только тогда ко мне стали приходить нужные для подобий слова в русском языке. Наша книга вышла в престижном издательстве «Советский писатель» и получила высокое одобрение читателя.
И таких примеров можно привести много. Я, например, переводил классика якутской поэзии Семёна Данилова. И мои переводы он выделял, наряду с переводами других поэтов. Но всё-таки в полном смысле этого слова профессиональным поэтом-переводчиком я не стал, как Владимир Державин, Елена Николаевская, Яков Козловский, Наум Гребнев… Но параллельно, как Белла Ахмадуллина, Владимир Соколов, Борис Примеров, Владимир Солоухин, Владимир Цыбин, я этим занимался. Тут очень важна мера. Эта мера должна состоять в том, что переводя иное, ты не должен забывать о поэтической обязанности перед своим народом, перед родной природой, да и перед своим собственным творчеством. Если ты уйдёшь в переводы, и будешь только зарабатывать деньги, то не осуществишь предначертанное тебе. На этом пути не реализовали себя полностью многие талантливые поэты. Например, Яков Козловский или Семён Липкин, которые от природы были очень талантливыми поэтами, но, переводя бесконечно народные эпосы, стихотворные книги восточных поэтов, они не реализовались полностью на русском языке. Можно только представить себе, какого великого поэта приобрела бы русская литература, если бы Арсений Тарковский бросил переводы. Но ему нужно было жить, кормить семью, и потому он жертвовал талантом. Хотя и честно признавался в откровенных стихах:
Для чего я лучшие годы
Продал за чужие слова?
Ах, восточные переводы,
Как болит от вас голова.
Впрочем, тема поэтического донорства не для этого разговора.
B. C. Я слышал разговоры о том, что Расула Гамзатова сделали знаменитым переводчики Яков Козловский и Наум Гребнев. Это правда?
А. П. Правда состоит в том, что Гамзатов – великий аварский поэт. Он приобрёл мировую известность благодаря книге «Мой Дагестан», которую замечательно перевёл Владимир Солоухин. Я находился в 1995 году в Пакистане в составе делегации российских писателей: Вл. Гусев, Р. Киреев, М. Попов и, конечно, Расул Гамзатов с Патимат. И был свидетелем его славы. В перерыве мы с Расулом присели, чтобы выпить чашечку кофе. Неожиданно к Гамзатову подошёл мужчина и стал что-то жарко говорить на родном языке. И вдруг поцеловал руку поэту. За ним второй, третий, двадцатый… Образовалась длинная очередь. И все что-то говорили, а потом целовали его руку. Расул спросил меня, о чём это они говорят. Язык урду, увы! – я не изучал. Увидев знакомого профессора-серба, я узнал причину такого паломничества к аварскому поэту. Оказывается, они все читали «Мой Дагестан», а поцелуем руки выказывали высокую степень уважения Гамзатову.
Там же в Исламабаде, в одной из бесед Расул Гамзатович признался мне: «Толя, я закончил книгу в тысячу четверостиший. Мне нравится, как ты пишешь свои миниатюры. Это очень близко мне. Мне нужна свежая кровь, потому что мои давние переводчики уже не могут переводить, и мне хочется, чтобы эту работу сделал ты». Я ответил: «Расул Гамзатович, ну как я могу вас перевести, если я не знаю языка. К тому же вас, ваши творения уже сложившегося поэта, классика дагестанской поэзии трудно воссоздавать из подстрочника в полной силе». А он настаивает: «Ну, попробуй, попробуй!». В итоге я согласился на компромисс и попросил Гамзатова проверить меня: «Напишите сейчас подстрочники хотя бы трёх четверостиший, я за ночь попробую их перевести». И Патимат, его жена, тут же записала требуемое на бумаге под диктовку Расула Гамзатовича.
B. C. Гамзатов что, даже сам не записывал своих стихов?
А. П. Он сочинял сам, но записывать ему было трудно в связи с болезнью руки. И Патимат ему помогала. Вообще Патимат была очень умной, образованной женщиной, работала директором национального музея Дагестана. Так вот – продиктовал Гамзатов несколько четверостиший, и ночью я их перевёл. Дело в том, что, не смотря на малость своего формата, каждое стихотворение поэта было равно жемчужине, которую необходимо явить миру. И подготовиться к такой работе очень трудно. Для этого нужно много знать и пережить самому, чтобы адаптировать строки к современным условиям. Ночь я не спал, но свою работу всё-таки сделал.
