Нам не согреться у костра,
Зажжённого судьбой.
Под ворожбу еловых лап
Не чувствовать любви.
Мир –
медвежонок – косолап,
И когти все – в крови…
Пребудем там, на небесах,
Хоть чьей-нибудь мечтой…
Чем на Земле во зле, в слезах
Отыскивать покой.
Уста – к устам. Душа – к душе.
Нам вечно отдыхать,
Пока нас в Новом Мираже
Не смогут отыскать.
…А голубых Земель полно –
Где тело обрести…
Но… лучше – ветерком в окно,
Чем путником брести.
РЕИНКАРНАЦИЯ
Устав брести пустыней жизни,
Он проклял прошлое своё,
И зло, которого не мыслил,
В него метнуло бытиё.
Стрелою страстною и острой
Пронзила душу злая боль.
И он упал… легко и просто
По ранам рассыпалась соль…
Проспал века… в истлевшем теле
Травою скорби проросли,
И в новом тягостном пределе
Возник он на скорбях Земли.
И снова на амвоне Страсти
Вкусил восторг и боль любви,
И снова проклял своё счастье,
Кипя в отравленной крови.
Дни проходили, как солдаты,
Шеренгами, как на парад,
Менялись лица, люди, даты,
Но был тоскою он объят.
Однажды на пустыне жизни
И на закате дольних дней
Ему явилась Та, что мыслил, –
С которой легче и светлей.
Но Рок вершил всему пределы,
И снова в ящик гвоздь вошёл…
А он опять больное тело
Через века себе обрёл...
ГРУСТНАЯ ЭЛЕГИЯ
На болоте полынья –
Ледяное око.
Из неё глядит в меня
Странница востока.
Голубой Венеры дым
По болоту вьётся
И мечтанием пустым
В сердце остаётся.
Расписные терема
В воздухе рисует.
В них глядит сырая тьма,
Ворожит, колдует.
Рядом, тишину храня,
Отживает тихо
То, что мучило меня
Тягостно и лихо.
И над сонною землёй
Искорок круженье
Обращает сказкой злой
Плоти мёртвой тленье.
***
…Расплакались небеса,
Дождём поливая зори…
Что счастье? – одна слеза!
А если их много – горе!
НИКОЛАЮ РУБЦОВУ
Это были стихи. Это были стихи!
Просто были стихи… но какие! –
Отмывалась душа.
Отпускались грехи.
Это – вечная боль по России.
Это были не рифмы,
а рифы, на них
Разбивались бесчувствия шхуны.
Вот таков и бывает он,
подлинный стих.
Вот такие звенящие струны!
Кто осмелится
после ещё написать –
Это будет подобье подобий.
Устреми мысль и чувства
под небеса –
Не получится; даже не пробуй!
Только чистый простор
непробуженных строк –
Он всё манит тебя, он всё манит.
Кто же, кто
преподаст тебе новый урок
В этом горестном жизни тумане?..
Захар Прилепин БАБУШКА, ОСЫ, АРБУЗ (Рассказ)
Бабушка ела арбуз.
Это было чудесным лакомством августа.
Мы – большая, нежная семья – собирали картошку. Я до сих пор помню этот весёлый звук – удар картофелин о дно ведра. Вёдра были дырявые, воду носить в них было нельзя, им оставалось исполнить последнее и главное предназначение – донести картофельные плоды до пузатых мешков, стоявших у самой кромки огорода.
Картофель ссыпался в мешки уже с тихим, гуркающим, сухим звуком. От мешков пахло пылью и сыростью. Они провели целый год в сарае, скомканные.
Мешки тоже были рваные, но не сильно; иногда из тонко порванной боковины вылуплялась маленькая, легкомысленная картофелинка. Когда мешок поднимали, она выпрыгивала на землю, сразу же зарываясь в мягком чернозёме, и больше никто её не вспоминал.
Было солнечно, но солнечный свет уже был полон августом, его медленным и медовым исходом.
Я всё время ловил себя на мысли, что мне хочется встать и долго смотреть на солнечный диск, будто расставаясь с ним на долгое счастливое плаванье. Наверное, мне просто не хотелось работать.
Подумав, я сказал, что едва ли сбор картошки является мужским делом, но меня не поддержали. Против были: моя мать, моя тётка, мои сёстры и даже забежавшая помочь соседка.
Только бабушка вступилась за меня.
– А то мужское! – сказала она. – Когда это мужики в земле ковырялись. Это бабьи заботы. Ложись вон на травку, пока мы собираем. Вон какие мешки таскаешь, надорвёшься.
Бабушка говорила всё это с неизменной своей, милой иронией – и всё равно бабы закричали на неё, замахали руками, говоря наперебой, что только мужчины и должны рыться в земле, некуда их больше приспособить.
Иные, взрослые мужики, между тем, не работали. Дед возился во дворе с косами, подтачивая и подбивая их. Отец ушёл на базар, и обратно, видимо, не торопился. Крёстный отец мой – брат отца родного, полёживал возле трактора.
Утром он попытался трактор завести, но что-то неверное сделал механизму, и трактор непоправимо заглох.
Случайный, проходил час спустя сосед Орхан, беженец с юга, тракторист.
Он был добрый человек и вовсе не понимал шуток.
Крёстный относился к соседу крайне благодушно и, когда мог, выручал в неприятностях. Разве что стремился при каждом удобном случае Орхана разыграть.
– Орхан, здорово, – поприветствовал крёстный проходившего соседа.
– Привет! – сухо сказал Орхан, всегда ожидавший от крёстного какой-нибудь выходки.
Крёстный изобразил необыкновенную занятость, сделав лицо серьёзное и озабоченное:
– Слушай, – сказал он торопливо. – Бабы торопят – а мне ещё свиней надо покормить. Заведи трактор, Орхан? Заведи-заведи, а я сейчас прибегу.
Орхан не успел ответить, как крёстный ушлёпал в забубённых тапках во двор. Все, кроме Орхана, сразу приметили, что, сделав круг по двору, крёстный припал к тому оконцу в сарае, куда выбрасывают навоз.
Потоптавшись и, несмотря на всю нелепость ситуации – чего б весёлому соседу не завести свою машину самому? – Орхан полез в трактор. Спустя минуту трактор взревел, зачихал, и снова смолк.
Крёстный уже успел добежать до огорода с вытаращенными глазами:
– Ты чего там сделал, Орхан? А? Ты тракторист или где?
Орхан сделал ещё одну попытку, но на этот раз трактор вообще смолчал.
Орхан испуганно вылез из трактора и сделал вокруг него несколько кругов. Крёстный не отставал, и всячески стыдил соседа, требуя, чтоб тот немедля исправил поломку.
– Я ж вчера работал на нём, Орхан! – ругался крёстный. – Ты ж видел меня! Что ты там сделал, что он сдох? Давай исправляй!
– У меня обед, а потом опять – работа! – с трудом подбирая русские слова, попытался ускользнуть Орхан, но крёстного было уже не отогнать.
– Какая работа? А я что буду делать? Сломал – делай. Это не по-соседски – так поступать, Орхан. У вас на Кавказе разве так поступают с соседями?
Спустя десять минут Орхан лежал под трактором, вздрагивая волосатыми ногами, на которые садились мухи. Крёстный расположился неподалёку, покуривал, закинув одну руку за голову.
– Какой ты тракторист, Орхан, – говорил крёстный негромко. – Да никакой. Ни черта не умеешь. Завёл машину, и сразу сломалась она.
– А? – спрашивал Орхан из-под трактора.
