Ф. Достоевский
Скажи, с какого бодуна,
Россия, если рождена
В тебе, то в этот миг постылый
Ещё невинная, как хилый
Пух с Серафимова крыла,
Уже я проклята с той силой,
С какой ты проклята была.
Вновь разворот. И вновь ни разу
На тормоза кто не нажал?
Россией кто уничтожал
Меня, как хлоркою заразу?
Кого в потёмках карауля,
Кто и когда нажал курок?
Но и тебе шальная пуля
России обожжёт висок…
И клюква брызнет на былинки —
Повадку скоморошью Рок
Не прячет — бубном о вериги!
Бери последний кус ковриги
И в ненасытные суглинки
Последнюю любовь… Молюсь
Я за карман, где фертом фиги.
Точнее? За святую Русь.
Я не ходила с веком в ровнях.
Я плакала по ней в часовнях —
Лишь кал и щебень у щеки,
Не Дух Святой, а сквозняки.
И волокли меня на дровнях,
И скидывали в рудники.
* * *
Отчаливший
С пробоиною бриг.
Отчаявшись,
Как царь,
мой миг не брит.
Свисти, Гаврош!
Последний грош на кон —
Последний грош
Раздёрнутых окон
В ночь, в космос, в глушь
Галактики и в па-
раллельные миры.
Гори, тропа,
Одна из лунных тропок в вещий день
Рожденья моего. В его сирень.
Её цветы — колода карт и Рок.
И вечный джокер — пятый лепесток!
АЗИАТСКОЕ ЭХО В КРОВИ
От боли не видя ни зги,
Писать, словно руны на воске:
Как эти глазницы узки,
Как скулы темны по-бесовски.
Как юн он! Спасибо твоим
Уловкам, о мой Мефистофель!
Смотри, как пригож этот профиль,
Окутанный в жертвенный дым
Сожжённых церквей…
Но святым,
Что после в гортанных молитвах дичали,
Придётся простить и восторг, и печали
Хазарских коней,
что, топча рубежи
Вселенной,
прабабку сквозь время промчали.
Да что же ещё тут, скажи,
Мне могут сплести о начале
Моей изумлённой души!
* * *
Мстить и мстить — это как чеку
У гранаты рвануть
в самой гуще
Претендентов на райские кущи —
Ни тебя, ни обидчика нет.
Дьявол смотрит на красный ранет
Молча. С недоуменьем.
А Бог
К безоружным спешит на порог
По колдобам неисповедимых дорог.
* * *
"Поэту неба и земли!" —
обращение к Богу в греческом
варианте текста "Символа Веры".
Я жалею Бога. Он — меня.
Так вот мы, жалеючи друг друга,
И сосуществуем.
И подпругу
Рваную не чиним у коня,
Что по фреске бродит,
как по лугу.
А на что починишь?
Ни гроша.
Словно ветер, по Руси душа
Свищет по кладбищам и оврагам,
Лжёт ему,
шальная,
в образа
И в мои безумные глаза.
Те слезятся. Эти мироточат.
А коня мы отдали бродягам. —
Дети там!
Они о нас пророчат.
* * *
Есть у меня в любой эпохе дом.
Дом прадеда, прапрадеда, дом предка.
Закуталась в туманах над прудом
В сиреневое кружево беседка.
Но кто это?
Чья нежная скула
У губ моих? Бунтуют зеркала —
Хоть врозь они, едино Зазеркалье.
И будущее с прошлым,
как вода,
Сейчас текут, стекаются сюда,
Где я над их седыми озерками
Брожу по кромке радужного льда.
И жар свечи, и ночь, и в полынью,
Не зная шифра,
хитрый воск пролью
И оступлюсь, как в обморок, и вот,
В какую бы ни рухнула эпоху,
Дом прадеда, дом правнука по вздоху
В одном из вещих снов меня найдёт.
ЮРОДСТВО
Перетасуй колоду зодиака,
Маг в крепдешине из дверей барака —
Бог из машины!
Ставь, бери на понт,
Блефуй: здесь шулера, здесь горизонт
Заляпала дерьмом и кровью драка.
От смеха запрокинься,
чтобы из-под бантиков и грусти ряс и риз
Тумана сквозь романы с этажерки
Кирза стремительных сапог
Их мир сломала,
то есть рог
У чёртика из табакерки.
* * *
Ричард Бах и нитка лабрадора —
Господи! Как будто невзначай
Вновь с тобою встретились. И чай,
И гроза, и вскинутая штора.
Я смотрю в тебя, и смотришь ты
Вглубь меня, как небо и колодец. —
Глушь души… И мчится иноходец
В полнолунье сквозь мои черты.
* * *
И листопад одежд полночных,
И настроений неурочных
Осенний сад с цветком седым…
Дым привидений, вечный дым —
Обрывок мантии моей,
Что уцелел среди скитаний
Таланта — горстки журавлей
И роковых очарований.
* * *
Уходит эпоха,
Сердца разбивая.
Иначе вослед ей ни вздоха,
А так вот ломоть каравая
И полстакана с водкой
У фотографий,
в чей ад походкой
Пьяной спускаемся. Ни стропы.
Снайпер пользуется наводкой
Доброго Бога и злой толпы.
Половинку от половинки
Отдирает, сбивает с тропы.
О Судьбу вытирает ботинки.
В масках, снятых посмертно,
паяцы
Корчат рожи, и папарацци
Мемуары шьют. В гулкой прессе
Блики эха по злату тельца.
Так молитва на чёрной мессе
Реет наоборот и с конца. —
И руины люрекс дождя
Рвут. И в дебрях чертополоха
Снись почаще,
Когда эпоха
Дверью хлопает, уходя.
* * *
И ямочка та же, что в детстве, у рта,
И синий бант неба венчает макушку. —
Плетётся по Радонице сирота,
Роняя костылик свой, как погремушку.
* * *
Вы, голубоглазые мои,
Не ревнуйте, разрешите вновь
Мне поднять с туманнейшей земли
Гроздью виноградною любовь.
Разорить позвольте погреба
Древние с вином коллекционным
Невостребованной страсти.
Я — раба
Ваша милости прошу с поклоном
В ноги, исцелованные мной.
Нежность одуряющую помните?
Ну позвольте, чтобы мне, дрянной,
Вожделенной, злой взметнули в комнате
С кружевами нервными, неровными
Юбки, чей присборенный подол
Ахнет! И осыплется на пол
Вашими записками любовными.
* * *
В лучах игры алмазна пыль на сцене…
И эти вот стихи твои, что вновь
Прочту, купив нечаянно. —
Две тени
Отбросит, вспыхнув заново, любовь.
Сквозь вечность испаренье духа над
Реальной тканью бытия, что взмокла
От смеси слёз и пота.
Тихий сад
Росы добавил, и седые стёкла —
Испарины, и все туманы — взгляд
Последний ваш, прощальный, не отсюда
Уже, а из обещанного чуда
На третий день съесть хлеб и виноград.
