от слова
молот. В 1940 году Пермь была переименована в Молотов и стала центром Молотовской области – и из уважения к самому старому большевику, и для того, чтобы ярко подчеркнуть, какая именно отрасль местной промышленности в первую очередь отождествлялась с социалистической программой. (Первоначальное название городу вернули в 1957 году – после секретного доклада Хрущева и последующей отставки Молотова.)
В более поздние годы советской эпохи образ советского металла потускнел, но заводы сохранили гордый статус образцовых. По сравнению с прославленными металлургическими заводами Перми региональная нефтедобывающая промышленность была зловонным, грязным, малопрестижным трудом, который небольшие бригады рабочих выполняли в отдаленных негостеприимных местах, по этой причине проживая в сельских районах. И хотя такие нефтехимические заводы, как ПНОС, гораздо больше соответствовали идеалам урбанизации и индустриализации, чем отдаленные нефтяные скважины, они тоже не могли сравниться с металлургическими заводами. Как показывает Жужа Гиль в своем увлекательном сравнении методов утилизации отходов на металлургических и химических заводах в Венгрии [Gille 2007: 84–87], сама природа химической промышленности в некотором смысле несовместима с системой централизованного планирования, изначально разработанной для заводов и поточного производства. Помимо того что химическое производство требовало меньших затрат мускульной энергии работника, чем сталелитейная и металлургическая промышленность, в нем было труднее определить задачи для каждого, а значит, труднее организовать социалистические соревнования и награды и сделать химические или нефтехимические заводы лидерами производства. Проверка датчиков, поддержание давления и регулировка температуры не подавали примеров высочайшего героизма социалистического труда.
Растущая зависимость Советского Союза в целом от нефтяных доходов тоже не внесла существенных изменений в эту символическую иерархию на региональном уровне. Как я уже отмечал ранее, социалистический нефтяной комплекс четко отделял продажи от добычи и переработки. Одна моя знакомая журналистка, излагая свои воспоминания о советской нефтяной промышленности, очень удачно резюмировала:
Я помню, когда в 1985 году я поступала на истфак [в Пермском государственном университете], моя приятельница поступала на нефтяной факультет в Политехническом институте. И поступала она потому, что там был самый маленький конкурс. То есть там вообще, можно сказать, конкурса не было. То есть, если я поступала, у нас был конкурс пять человек на место, то у них, по-моему, на два места был один человек. <…> Ну, нефтяники, нефтяники – в грязи там где-то колупаются. Плюс у них зарплата была очень маленькая. Вот у меня папа работал на ПНОСе. Он получал примерно 120 рублей [в месяц]. Он ушел в «Пермнефтеоргсинтез» с автобуса, он был водителем автобуса, как водитель автобуса он получал 360 рублей… на тех же [Пермских] моторах по 500–600. <…> То есть существовала нормальная зарплата. Нефтяники действительно 120–140. Но только если там, на буровой где-нибудь, 400.
Хотя она, не вдаваясь в подробности, рассказала только о разнице в зарплатах, на самом деле разница заключалась и в престижности работы, связях, доступе к жилью и отдыху, а также в других аспектах неравенства социалистического типа. Великие герои Пермского края и примеры для подражания, прославившие регион и составлявшие его политическую и экономическую элиту, обычно занимались закаливанием стали или конструированием ракет. В начале советского периода они могли добывать уголь. А вот нефть они добывали лишь в особых условиях, определявшихся географическим положением: в больших и малых нефтяных городах, особенно активно развивавшихся в 1950-70-х годах на юге Пермского края; для обитателей других мест они не являлись образцом для подражания [72].
Нефтяные города и советская социальная сфера
До сих пор я писал о «Пермнефти», нефтедобывающем производственном объединении Пермского края, как о едином целом. На самом деле «Пермнефть» всегда состояла из нескольких производственных подразделений (их количество менялось), которые назывались нефтегазодобывающими управлениями, или просто НГДУ НГДУ были географически привязаны к нефтяным месторождениям или скоплениям нефтяных месторождений в Пермском крае, а их штаб-квартиры располагались в населенных пунктах – обычно в небольших городах – рядом с нефтяными месторождениями, которые они обслуживали. Каждое такое управление было полностью укомплектовано рабочими бригадами, необходимыми для добычи нефти, ее первоначальной транспортировки, технического обслуживания и ремонта скважин и других работ, обеспечивающих добычу. Это же относится к персоналу центральной конторы. В последние десятилетия советской эпохи НГДУ базировались в Краснокамске, Чернушке, Осе, Полазне (см. илл. 3) и Кунгуре. Это и были нефтяные города советского «Второго Баку».
Илл. 3. Посвященные нефтяной промышленности советская настенная роспись и постсоветский плакат на центральной площади Полазны – нефтяного поселка к северу от Перми. Фото автора, 2010
Нефтяные города и поселки капиталистического нефтяного комплекса – от долины реки Ойл-Крик в Пенсильвании XIX века до городов, возникших в наши дни на волне экономического бума над Баккеновской формацией в районе Бэдлэндс Северной Дакоты, – хорошо изучены и, в общем, хорошо осмыслены [73]. В них зачастую неприкрыто существовало колоссальное классовое неравенство: высокооплачиваемые специалисты отрасли руководили добычей нефти на фоне отчаянно бедных местных сообществ. Более того, это неравенство часто накладывалось на неравенство расовое: первые американские нефтяные лагерные городки в Саудовской Аравии в середине XX века, как убедительно показывает Роберт Виталис [Vitalis 2006], были почти что «анклавами Джима Кроу», созданными по образцу американского Запада [74]. Проявления подобной динамики наблюдались и в нефтяных городах Пермского края, но, поскольку в условиях социалистического способа производства при партийно-государственном аппарате управления нефть имела иное значение, эти проявления были гораздо менее масштабными, а их последствия не столь существенными. Например, первые открытия нефти на территории Пермского края осуществлялись при помощи приезжих – в основном специалистов и работников, эвакуированных из Баку и Грозного, – но барьер между переселенцами и местными жителями существовал недолго. В довольно короткие сроки были созданы региональные учебные заведения для подготовки нефтяников, и вскоре местные жители взяли на себя руководство разработкой нефтяных месторождений края. Поэтому на юге Пермского края в более поздний период татарская и башкирская этнические общности были широко представлены в местных НГДУ и «Пермнефти» – в том числе на руководящих должностях.
Социализм советского типа стремился так скоординировать все аспекты человеческой жизни, чтобы способствовать движению к светлому социалистическому (и в конечном итоге коммунистическому) будущему [75]. Бесспорно, эти стремления во многом потерпели крах, но они тем не менее создали особые типы организационных структур и среду жизнедеятельности, а также внедрили в массовое сознание ожидания, заложившие условия для всего – от высокой политики до повседневной жизни. Советские моногорода, значительная часть населения которых была занята в одной отрасли, служили основными локациями для всей этой деятельности. Для таких городов
