включались – как на международных рынках, так и во внутренней системе сбыта – денежные операции, так или иначе связанные с нефтью, они были надежно отделены от производственных объединений нефтяного сектора и перерабатывающих предприятий. К накоплению распределительной власти они не имели никакого отношения. То есть социалистическая нефть никогда не рассматривалась в советском обществе
в качестве денег, и потому не было оснований для возникновения такого термина, как «нефтерубли» – по аналогии с «нефтедолларами». Как следствие, не было и поселков, городов или регионов, поднявшихся на волне нефтяного бума, как это происходило в капиталистическом мире. Этот аспект социалистической нефти окажется чрезвычайно важен в ходе постсоветских преобразований, когда накопление денег постепенно станет для Пермского края важнейшей задачей.
Во время холодной войны обывателю на Западе социалистический дефицит обычно представлялся в виде длинных очередей за вещами и продуктами питания, а не трудностей в получении качественных стальных обсадных труб для нефтяных скважин, – как дефицит потребительских товаров, а не как дефицит на производстве. В научных же исследованиях социализма, напротив, изначально больше внимания уделяли производству [Verdery 1991; Burawoy, Lukacs 1992], и лишь недавно на первый план выдвинулись практики потребления [66]. Хотя эти более поздние подходы к социалистическим обществам проливают свет на многое из того, что в предыдущих исследованиях не было отмечено, нам не следует заменять одни методики другими. Я уже приводил аргументы в поддержку той точки зрения, что для понимания советской нефти требуется уяснить, чем ее добыча, переработка и сбыт ⁄ потребление отличаются от капиталистических аналогов – и по отдельности, и в качестве элементов нефтяного комплекса, обладающего отчетливыми социалистическими характеристиками. В следующих разделах будут рассмотрены другие аспекты проблематики этой главы о ключевом секторе советской экономики, которому, несмотря на его значимость, не хватало ни политической власти, ни более заметного влияния в Пермском крае.
Региональная нефть в советской энергетике и промышленности
Несмотря на то что открытия первых нефтяных месторождений в Волго-Уральском бассейне и ПНОС привлекали всеобщее внимание, нефть в первые десятилетия существования Советского Союза была далеко не главным энергоносителем. На самом деле в Советском Союзе в XX веке значительно дольше использовали гораздо более разнообразный набор энергоносителей, чем в капиталистическом мире. Например, в ранний период истории СССР ключевым для советского руководства был вопрос о том, какое топливо позволит достичь поставленной самим Лениным цели по электрификации советской деревни. Уже в 1920 году приоритеты были расставлены в следующей последовательности: горючие сланцы, подмосковный уголь, торф, уральский уголь, уголь Донбасса, дрова и – только на последнем месте – нефть [Иголкин 19996: 120] [67]. Такой порядок приоритетов задал тон развитию энергетики на весь период НЭПа и, как полагает Иголкин, способствовал тому, что разведке нефтяных месторождений за пределами уже известных нефтеносных отложений Кавказа уделялось недостаточно внимания – до случайного открытия нефти в Верхнечусовских Городках в 1929 году. До 1950-х годов Советский Союз был нетто-импортером нефти (в основном румынской) [Campbell 1976: 11].
Эта иерархия энергоносителей в первые годы существования Советского Союза привела к увеличению значимости угольной промышленности Пермского края, опиравшейся на дореволюционные угледобывающие предприятия в городах на территории Кизеловского угольного бассейна – «уральской кочегарки» – к северо-востоку от Перми. Таким образом, первые усилия Советского Союза по индустриализации и электрификации Урала опирались не на нефть, а на кизеловский уголь, тем более что электрификация самих угольных шахт к середине 1920-х годов позволила значительно увеличить добычу [68]. Даже расширение региональной нефтяной промышленности после открытий в Краснокамске и на юге Пермского края в послевоенные десятилетия не внесло кардинальных изменений в местные представления о низкой значимости нефти в ряду региональных источников энергии. Другие источники энергии, помимо нефти, оставались для Пермского края критически важными и, временами, основными вплоть до конца советского периода, а потому для удовлетворения растущих энергетических потребностей пермских заводов в позднесоветский период продолжалась разработка месторождений Кизеловского угольного бассейна, а также использовалась гидроэнергетика – особенно после строительства в 1948–1959 годах (в одно время с созданием ПНОС) Камской ГЭС. Этот энергетический профиль хорошо укладывался в рамки более общих советских тенденций, и отставание Советского Союза от Запада в переходе на нефть в качестве основного источника топлива было довольно значительным [69]. Место нефти в общем советском энергетическом балансе было, таким образом, еще одной причиной того, что ее добытчики и переработчики гораздо дольше, чем их коллеги на Западе, не обладали политической властью. К 1960 году более половины советской энергии добывалось из угля, 29 % – из нефти и 8 % – из природного газа. К 1982 году, в результате крупных инвестиций и внедрения программ развития, производство электроэнергии из нефти и газа в Советском Союзе выросло до 70 % [Hewett 1984: 34] и продолжал увеличиваться спрос на добычу большого объема нефти и газа для экспорта [Dienes 1985]. Однако к тому моменту – ко времени, когда Советский Союз в целом более всего зависел от валютных доходов от экспорта нефти, – значимость Волго-Уральских нефтяных месторождений резко сократилась, их заменили новые и высокопродуктивные месторождения Западной Сибири [70].
Заводская элита
На самом деле, если говорить о распределительной власти социалистического типа, истинной гордостью Пермского края никогда не была какого-либо рода энергетика. Так же как и везде на Урале, главными здесь были металлургия, оборонная и тяжелая промышленность. Самые первые пятилетние планы предусматривали для Пермского края строительство и реконструкцию нескольких заводов в Перми и ее регионе: бумажной фабрики на берегу Камы и еще одной возле Вишеры на севере (обе должны были использовать огромные лесные ресурсы региона), металлургического завода в Чусовом, моторного завода в Перми, а в северном районе вокруг Соликамска и Березников предполагалось интенсивно развивать добычу калийных солей и магния [Курбатова, Сафрошенко 2006: 67-140]. Начавшееся в 1934 году строительство нового оружейного завода продолжило дореволюционную традицию производства в Перми вооружений и предметов военного назначения.
Хотя Вторая мировая война, поставив под угрозу кавказскую нефть, увеличила значение недавно открытых нефтяных месторождений Пермского края, пусть объемы добычи там по-прежнему были невелики, еще большее влияние она оказала на развитие заводов и, как следствие, на набор профессий, характерный для Перми, ее политическую элиту и становление ее имиджа. Заводы Мотовилихи по-прежнему оставались ведущими производителями артиллерийских орудий, а новые заводы вносили огромный вклад в поддержку советской авиации военного времени, производя двигатели М-82 для самолетов-истребителей. Кировский военный завод стал первым из нескольких советских заводов, специализировавшихся на минометных и ракетных пусковых установках под общим названием «Катюша» [Федотова 2009: 33–37, 55–70]. Еще 124
