Долго затем, возвращаясь в Петербург, находился я под таким смешанным чувством: и радостным, потому что имел счастие видеть Государя и слышать его одобрение нашему желанию и согласию Великой Княгини, и грустным, потому что такой печальный случай, как ужасная кончина Августейшего Председателя, был тоже предметом разговора, да и Государь показался мне расстроенным, грустным, хотя вместе с тем крайне милостивым, благоуветливым и снисходительно-внимательным к Обществу и даже лично ко мне. Эта поездка и весь разговор, конечно, сохранится на всю жизнь (правда, уже на краткий срок ее) в моей благодарной памяти. Возвратясь в Петербург, я немедленно телеграфировал Вам для доклада Ее Высочеству, и вчера имел счастие получить телеграмму Великой Княгини, которую в пятницу доложу в экстренном заседании Совета, который будет отвечать Ея Высочеству и об избрании Великого Князя Дмитрия Павловича…
Извините за длинное письмо и примите душевное почтение от всего сердца Вас почитающего
Н. Аничков.
(АВПРИ. Ф. 337/2. Оп. 13. Д. 2. Л. 104–107.)
Московские ведомости
4 марта. Мученическая, внезапная кончина Великого Князя Сергея Александровича, болезненно отозвавшаяся в сердце каждого Русского человека тяжелой скорбью, поразила Императорское Православное Палестинское Общество.
Созданное в 1882 году благодаря, главным образом, почившему Великому Князю, Общество с тех пор, в течение 23 лет, имело счастье состоять под Его Августейшим председательством, и лишь Его высокой поддержке и неизменному сердечному благорасположению обязано широким развитием своей деятельности, направленной главным образом, к поддержанию православной веры среди Сирийского туземного населения Иерусалимского и Антиохийского патриархатов и к облегчению паломничества простых русских людей, идущих на поклонение в Св. Град. Но Господь не оставил осиротевшие Общество Своим попечением.
В первые же дни по кончине Великого Князя, Августейшая Супруга Его соизволила выразить желание стать во главе Палестинского Общества, к задачам и целям которого Ее Высочество и ранее всегда относилась с живейшею внимательностью. Такое желание Великой Княгини Елисаветы Феодоровны вице-председатель Общества, сенатор Аничков имел счастье 14 февраля лично повергнуть на благовоззрение Государя Императора, Всемилостливейше соизволившего в тот же день на назначение Великой Княгини председателем Общества.
По доведению о сем до сведения Великой Княгини, Ее Императорское Высочество изволила осчастливить Совет Общества нижеследующей телеграммой:
«Сердечно утешена милостью Государя поручить Мне председательствовать в Императорском Православном Палестинском Обществе; сподобившись великого счастья поклониться Гробу Господню, Я с тех пор сохраняю крепкую любовь и уважение к деятельности Общества; уповаю, что молитвами Моего незабвенного Мужа Господь вразумит Меня и поможет в совместной работе с достойными деятелями Общества служить на благо его высокосвятым целям
ЕЛИСАВЕТА».
(Московские ведомости. 4 марта 1905. № 62. С. 3.)
С этого времени началась совместная работа Н. М. Аничкова и Елисаветы Феодоровны через переписку с помощником председателя М. П. Степановым (примерно, каждую неделю), который докладывал или читал письма Николая Милиевича великой княгине. При необходимости личные встречи Аничкова с Елисаветой Феодоровной происходили в Москве или в Петербурге. Первое совещание под руководством великой княгини состоялось 28 марта в Петербурге.
Н. М. Аничков — М. П. Степанову
28 марта
… Извиняюсь перед Ее Высочеством, если недостаточно вразумительно сообщал о делах Общества. Я привык докладывать Великому Князю, даже Государю, но с Новым Августейшим Председателем имел первый раз деловой разговор и первый раз видел Великую Княгиню после смерти Ее Августейшего Супруга. Поэтому невольно пред глазами проходило все виденное в Москве и все читанное об ужасном событии, при котором Ее Высочество высказала столько великихчерт сострадания, человеколюбия, мужественной твердости, беспримерной доброты и неземной кротости. Не даром же люди всех партий, национальностей и направлений воздают Ей единодушно сознательную дань уважения и удивления.
(АВПРИ. Ф. 337/2. Оп. 13. Д. 2. Л. 126–126 об.)
Н. М. Аничков, опытный чиновник высшего ранга, очень деликатно вводит великую княгиню в необходимый стиль руководства Советом Общества, ясно понимая, что во главе организации «встала одушевленная лучшими стремлениями, но, конечно, неопытная в делах Общества Высочайшая Особа»[1956]. И великая княгиня постепенно входит круг своих новых обязанностей.
Скажем сразу, что через год Аничков будет уже удерживать великую княгиню от принятия самостоятельных решений и настаивать на совместной работе с Советом Общества.
Н. М. Аничков — М. П. Степанову
18 июля 1906 г.
… Правду сказать Вам, меня несколько удивляет перемена в направлении дел по управлению ими в Палестинском Обществе. Прежде, при Великом Князе, нередко получались разные более или менее важные просьбы и обращения к Нему по различным вопросам и всегда таковые присылались Вами в Канцелярию Общества с надписью, начертанной Его Высочеством: «В Совет», который и старался возможно тщательнее разобрать и обсудить предложенное и направить затем, сообразно своему опыту, умению и знаниям. Теперь подобных резолюций Ее Высочества Совет не имеет и важные, существенные дела узнает из моего доклада, так сказать, post factum, когда Августейшим Председателем дело уже решено и решение это сообщено для исполнения. Так было по делу Сергиевского скита и по делу о школе для мальчиков в Бейруте. Мне неизвестна причина установления нового порядка и отступления от прежде принятого, но прежний был для Совета удобнее и для меня легче.
(АВПРИ. Ф. 337/2. Оп. 13. Д. 2. Л. 256 об.-257.)
Главным же долгом великой княгини перед Сергеем Александровичем становится забота о детях Павла Александровича — Марии и Дмитрии. Вместе с государем она принимает над ними опекунство. [1957]
Вел. кн. Елисавета Феодоровна — Николаю II
26 февраля. Москва
Милый Ники,
Позволь мне от всей души поблагодарить тебя за твою деликатность и доброту — для меня это большое утешение. Господь да наставит нас, и да поможет нам воспитывать Мария и Дмитрия так же хорошо, как это начал Сергей. Я сделаю все, что в моих силах, к тому же, зная его идеалы и принципы, мне остается лишь следовать тому, что всегда было перед моими глазами, чтобы воспитать эти юные нежные сердца в истинно христианском, истинно русском духе, всецело утвержденном на вере и чувстве долга.
То, что я могу жить в этом доме[1958] всю жизнь, большая отрада для меня. Я черпаю огромную силу и покой, находясь рядом с мощами святителя Алексия и моим дорогим в этом тихой маленькой церкви.
Могу ли я оставить мебель — она частью старинная, взята из Кремля и числится в описях, с тем, чтобы после моей смерти все было возвращено назад? Можно ли поставить одну или две двери и т. п.? Это сделало бы дом идеальным, поскольку анфилады весьма неудобны для размещения всех. Нельзя ли оставить некоторые люстры и простую мебель в комнате прислуги, или ты хочешь, чтобы все хранилось на мебельном складе дворца? Все будет зарегистрировано самым тщательным образом.
Спасибо, что назначил мне дорогого Алексея[1959] и позволил Гадону[1960] и Менгдену[1961] помогать — Менгден будет просто незаменим в детских делах.
Теперь, мой дорогой, расскажу тебе о потрясении, которое испытали мы с детьми. Павел написал, что ты разрешаешь ему брать с собой жену, если он приезжает надолго. Должна признаться, дети были очень расстроены, как и я, — каждый по-своему. Мария, увидев своего отца, который, должно быть, много чего ей наговорил (Виктория[1962] расскажет тебе подробности, писать слишком долго), и без того была потрясена смертью моего дорогого, а тут еще сказанное Павлом, так что не удивительно и даже естественно, что она бросилась ему на шею со словами: «Забери меня, забери»![1963] И только потом, когда она поняла, к чему это приведет, что ей придется жить с женой своего отца и ее детьми, ей расхотелось уезжать. Все это она рассказала мне. К тому же Павел сообщил ей немало неосторожных подробностей, и мысль о том, что ей придется видеться с ней, просто угнетает ее. Дмитрий только рыдает и не отходит от меня ни на шаг. Сердце мое разрывается, когда он говорит: «Я не могу лгать Папа, мне придется ему сказать, что не хочу ее видеть». Его страшит мысль о расставании со мной. Он решил, что должен заботиться обо мне — ведь дяди больше нет — и до такой степени привязан ко мне, что приезд отца скорее огорчил его, нежели обрадовал — он очень боялся, что отец его заберет. Теперь, когда ты стал их опекуном, и я <тоже>, оба они счастливы, что их дом здесь, и ничего не изменится. Но, увы! необдуманные слова и письмо Павла бросили тень на идеальный образ отца, который у них сформировался, и который с такой любовью и тщанием поддерживал Сергей. Нет ли здесь какого недоразумения? То же самое написал Павел и своей сестре Мари, то есть, что он может приезжать, когда захочет, и брать с собой жену, если едет на длительный срок, а ты со своей стороны дашь ему знать, когда можно приехать. Он хотел вернуться в скорости, и я была бы очень рада, если бы он приехал на пару недель. Но, дорогой, пожалуйста, не позволяй его жене появляться здесь, в Москве. Он обещал, что она будет жить неприметно, но таких женщин скрывать невозможно, поскольку они стремятся быть на виду, и потом — она жена; и как только появится в России, она покажет себя.
