Сербия, Банат и часть Косово номинально управлялись правительством генерала Недича, а фактически подпадали под юрисдикцию немецкой военной администрации. И оккупационный режим был установлен там весьма жестокий.
Вскоре в Белград прибыл адмирал Канарис. Он проехал по городу и вернулся на квартиру, приготовленную для него на северном берегу Дуная в Землине… На глазах его стояли слезы — ни он, ни его англосаксонские друзья не ожидали, что всё закончится так быстро.
Канарис угрюмо молчал, потом сказал адъютанту:
— Я больше не могу, мы улетаем…
— Куда?
Канарис махнул рукой так выразительно, что адъютант, не услышав прямого ответа на вопрос, рискнул предположить:
— В Испанию?
Адмирал всё так же молча утвердительно кивнул головой. Ему надо было срочно через тайные каналы обсудить с Лондоном сложившуюся ситуацию, и он спешил.
Через десяток часов его самолёт приземлился уже в Мадриде.
Глава 5. «Моральный комунист» г-н Мацуока
Все эти балканские передряги не могли, впрочем, остановить хода других малых и больших событий. 15 апреля 1941 года агентство Рейтер сообщило из Лондона, что в Англию прибыли из США новейшие четырёхмоторные «летающие крепости», развивающие скорость до 480 километров в час… В дополнение к этому Америка направляла в Старый Свет, на Английский Остров, военных лётчиков-«добровольцев».
А 26 марта 1941 года до Берлина из… Москвы добрался министр иностранных дел Японии Есуке Мацуока… Такая «география» исходного пункта визита японского министра в германскую столицу объяснялась тем, что он ехал в Берлин и Рим для личного знакомства с новым союзником Гитлером и встречи с Муссолини, по территории СССР. До этого — 24 марта — состоялась беседа Мацуоки, сделавшего в русской столице краткую остановку, с Молотовым. И началась она как раз с впечатлений от долгой поездки:
— Я благодарю вас, господин Молотов, за оказанный прием и путешествие через вашу страну, — приветствовал министр советского премьера. — Оно доставило мне удовольствие… К тому же путешествие по сибирской железной дороге стало для меня хорошим отдыхом после большой работы в Токио…
— Я рад, господин Мацуока, что ваше путешествие было приятным и благополучным.
— Да! Но я спешу дальше в Европу для обмена мнениями с руководителями Германии и Италии по вопросам, касающимся тройственного союза.
— Полагаю, что у вас есть достаточно оснований для того, чтобы встретиться с ними.
— Это так, господин Молотов… Япония заключила очень важный для ее внешней политики пакт, однако личного контакта между руководством государств пока не было — весь обмен мнениями происходил только по телеграммам, а это не может заменить личной встречи.
— Согласен.
— Я же пока знаком лишь с Муссолини и Чиано, но с Гитлером и Риббентропом до сих пор не встречался…
Мацуока умолк, бросил взгляд на спокойно молчащего Молотова и прибавил:
— Наши отношения с вами для нас тоже важны, и эту поездку я хотел бы использовать для лучшего знакомства также с руководителями Советского Союза… В 32-м году, когда я был в Москве проездом в Женеву, я как раз попал на празднование пятнадцатилетней годовщины Октябрьской революции, был на параде на Красной площади и двадцать минут беседовал с господином Калининым.
Молотов помнил, что тогда Мацуока был представителем Японии в Лиге Наций, и поэтому кивнул головой, а Мацуока пояснил:
— Я убежден, что наши отношения надо улучшать… И лично я заботился об этом ещё лет тридцать назад, когда был своего рода начальником Генерального штаба у графа Гото. Он всегда считал, что Россия может быть другом Японии…
= = =
Мацуока говорил правду. Граф Гото, мэр Токио, организатор первого японского общества дружбы с СССР, был действительно убежденным сторонником не только дружественных, но даже союзных отношений двух тихоокеанских держав. Не был чужд таких идей и нынешний премьер Японии принц Коноэ. И японский министр упомянул своего давнего патрона, конечно же, неспроста. И неспроста же он попросил Молотова:
— Поскольку официально я еду в Берлин и Рим, я пока не хотел бы, чтобы думали, что эта поездка связана с переговорами в СССР…
— Где думали? — тут же спросил Молотов.
— О, меня одолевают здешние американские и английские журналисты. Они проявляют нервозность и всё интересуются — на сколько дней я остановился в Москве? А я отвечаю, что проезжаю СССР транзитом.
Мацуока несколько виновато добавил:
— Лишние сомнения и догадки ни к чему… Вот когда я вернусь в Москву…
— Господин Мацуока, какой характер придать вашей поездке — зависит от вас самих… — успокоил его Молотов и спросил: — Сколько времени вы думаете пробыть в Берлине и Риме?
— Полагаю, три-четыре дня в Берлине и два-три — в Риме. А на обратном пути задержусь у вас, хотя мне надо торопиться с возвращением домой.
— Я готов к встречам с вами.
— А могу ли я увидеться с господином Сталиным?
— Когда?
— Я мог бы прямо сейчас…
— Подождите, пожалуйста, я справлюсь.
И Молотов отошёл к телефону, стоявшему на отдельном столике. Вернувшись, он сообщил:
— Товарищ Сталин сможет быть через десять минут.
— О! — поразился японец. Но, быстро справившись с волнением, перевел разговор в ожидании прихода Сталина на воспоминания:
— Вы знаете, господин Молотов, — говорил он смеясь, — маршал Ямагата еще в 1916 году предвидел, что до конца мировой войны в России будет революция и дом Романовых исчезнет, но ему никто не верил.
Молотов тоже улыбнулся и сказал:
— В шестнадцатом году люди, знающие Россию, вполне могли такое предположение высказать, но… — он ещё раз усмехнулся, — именно в силу знания России никто ничего не мог утверждать наверняка.
В это время в кабинет Председателя Совнаркома вошёл Сталин.
Мацуока вскочил первым, Молотов тоже поднялся, а Сталин подошел к ним и просто сказал:
— Я рад видеть вас в Москве, господин Мацуока…
* * *
МОМЕНТ был, как говорится, исторический, но пафос и Сталин были вещами настолько несовместивыми, что скованности в разговоре с самого начала не возникло.
— Я в Москве уже был проездом, господин Сталин, и останавливался на пять дней… — сообщил Мацуока. — Но тогда не имел случая вам представиться и видел вас лишь на трибуне Мавзолея… А сегодня просил вас принять меня для того, чтобы я мог засвидетельствовать вам мое почтение ещё до отъезда в Берлин.
— Я полностью к вашим услугам, господин Мацуока!
— Я не намерен утруждать вас подробностями, господин Сталин, надеюсь, их вам передаст господин Молотов, но на обратном пути я хотел бы, если вы сочтёте это полезным, обсудить вопросы улучшения советско-японских отношений… Убеждение необходимости этого зародилось у меня тридцать лет назад.
— Мы можем лишь приветствовать такие намерения, и если будет необходима наша новая встреча, то, повторяю, я — к вашим услугам.
— Я рад… Уже в тридцать втором году перед своей поездкой в Женеву я поднимал вопрос о необходимости заключения пакта о ненападении с вами и говорил с военным министром Араки и министром иностранных дел Учидой, и они были согласны, однако, — японец развёл руками, — общественное мнение Японии тогда еще не созрело… Мацуока запнулся, а потом прибавил:
— Сейчас тоже имеется группа противников, но мы вместе с принцем Коноэ настроены твёрдо.
Тут он вновь запнулся и после небольшой паузы просительно произнёс:
— Я понимаю, господин Сталин, что вы очень заняты, и я не могу отнимать у вас драгоценное время, однако, если бы вы смогли уделить мне ещё минут двадцать, я хотел бы сообщить вам две вещи, о которых просил бы подумать до моего возвращения из Берлина…
Сталин улыбнулся в усы и очень вежливо ответил:
— Вы, господин Мацуока, у нас редкий гость, так что я готов удовлетворить вашу просьбу.
Японец вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха и набираясь решимости…
— Господин Сталин! Как известно, верховная власть в Японии находится в руках Тенно. На иностранные языки «тенно» переводится обычно как император, однако это неверно, потому что в Японии уже давно имеется коммунизм…
Нкидовский переводчик, слыша это, удивленно посмотрел на японского министра, не зная — не ослышался ли он или не оговорился ли гость, но тот повторил:
— Да, коммунизм! И я назвал бы его моральным коммунизмом.
Сталин и Молотов смотрели на гостя с интересом. А тот пояснял:
— Да, у нас капитализм… Однако от этого никакого вреда нет — всё имущество и жизнь подданных принадлежит Тенно, и никто об этом не жалеет.
— Но, господин Мацуока — возразил, выслушав его, Сталин. — Не есть ли это путь императора?
— Нет! Тенно — это государство, и все принадлежит ему. Правда, после промышленного переворота у нас возобладали англосаксонские традиции и моральному коммунизму был нанесен ущерб.
