Да, это геостратегическое преимущество Москвы действительно было, причем «выгодное экономико-географическое положение», о котором много говорят со времен Ключевского, к делу отношения не имеет: Тверь, Ростов, Ярославль, Владимир относительно торговых путей, а также центров промыслов и земледелия расположены лучше, чем Москва, да и в XIII–XIV вв. в наших широтах громко говорил булат, а не злато. Нет особых оснований напирать и на мифическую особую безопасность Москвы (и Твери) как раз именно из-за тех самых только что упомянутых торговых — то есть речных — путей, которые, как мы видели, легко превращались в дороги войны. Ярославское, Костромское, Дмитровское и Галицкое княжества не только не уступали Москве и Твери в плане безопасности, но даже и превосходили их по этому параметру. А тот же Ростов, умудрившийся в своё время договориться даже с Батыем [см.: Хрусталев Д. Г. Русь от нашествия до ига. М., 2008. С. 91] и располагавший в XIV в. влиятельной колонией «своих» татар, должен был быть вообще «чемпионом безопасности». Однако же, судя по скудным данным источников, люди шли не в более «безопасный» «отатарившийся» Ростов, а в ходившие по самому краю ханского гнева Тверь и Москву. Выше уже встречались два примера крупных переселений элиты в начале XIV в., и эти случаи — выход служилых людей из сферы влияния Ногая в Юго-Западной Руси в Москву и переход владимирского боярства в Тверь — убедительно продемонстрировали, что как минимум знать того времени со своими людьми искала политической бури, а не безопасности. И вот именно с точки зрения возможностей ведения активной наступательной войны Тверь проигрывала Москве:
на востоке от тверских границ находились земли Великого княжества Владимирского и двигаться туда было, как мы уже с вами показали выше, бессмысленно;
на юго-востоке были земли Москвы, где поживиться чем-то было затруднительно;
на западе проходила торная дорога литовских набегов (через Полоцк — верховья Западной Двины — верховья Торопы — Верхневолжские озера (Селигер) — Осугу — в среднее течение Тверцы к Торжку), где нужно было смотреть, как бы не поживились тобой;
наконец, на юге и на севере Тверское княжество граничило с пригородами Великого Новгорода: Торжком/Новым Торгом и Волоком Ламским.
Именно на северном и южном направлениях, казалось бы, и стоило тверским князьям искать себе «примыслов», благо было это не так и трудно: в 1312 г. «заратися князь Михаиле к Новугороду и наместникы своя выводе, не пустя обилья в Новъгород, а Торжекъ зая и Бежичи и всю волость» [НПЛ. С.94].
Вот только великому князю Владимирскому и (особенно!) претенденту на этот стол уж слишком было нужно новгородское серебро для «торговли» в Орде, причем серебро это нужно было не в виде абстрактных будущих доходов от новоторжской и волоколамской торговли, а здесь и сейчас. Поэтому многие военные столкновения Твери с Новгородом завершались новгородским откупом и выводом тверских войск из оккупированных новгородских пригородов. Вот и нет ничего удивительного в том, что В. А. Кучкин, подводя итог рассмотрению границ Тверского княжества в XIV в., констатировал, что, несмотря на некоторые изменения (расширение к концу века за счет ржевских земель, возможную потерю некоторых земель по соседству с Бежецком), границы эти, по-видимому, оставались стабильными. Периоды усиления и упадка политической роли тверских князей на протяжении XIV столетия не были обусловлены значительным расширением или сужением государственных границ княжества [Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. С. 197]. А это значит, что Тверь, в отличие от своей конкурентки Москвы, в «тучные» годы так и не сумела сделать «запас» на случай будущих бедствий — и закономерно свалилась в кризис после «Федорчюкова погрома». А вот Москва в начале 60-х даже и с малолетним князем сумела в достаточно короткий срок исправить последствия политической катастрофы, которой для москвичей обернулась потеря великого княжения в пользу Дмитрия Константиновича Суздальского.
Но все проходит, прошел и «тверской кризис», причем — обычная жутковатая усмешка истории — Михаилу, сыну Александра Михайловича Тверского, закрепиться в 1360-х на отчем столе помогла чума, выкосившая основных его соперников из тверского дома и почти всех московских князей. Воспользовавшись этим стечением обстоятельств, а равно и тем, что Москва и Суздаль были сильно заняты своей борьбой, Михаил Александрович сумел снова превратить своё княжество в серьезную силу. Основным козырем Твери в новой раздаче стал наличный опыт дипломатии, который и позволил, вмешавшись в своё время в «литовские» комбинации Семена Московского, добиться на редкость выгодного династического брака: в 1348 г. «князь литовськыи Олгордъ прислалъ свои послы къ князю великому Семену Ивановичи) бити челомъ и просити за себе свести княжи Семеновы княжны Ульяны княжи дчери Александровы Михаиловича Тферьскаго. И князь великий Семенъ Ивановичь, доложа Фегнаста митрополита, и выда свою свесть за Олгорда князя Литовьскаго» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 59; т. 18. С. 96–97; Приселков М. Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.-Л., 1950. С. 370].
Это родство с могущественным литовским владыкой было особенно важным для Твери ввиду разгоревшейся в Улусе Джучи «замятии», в ходе которой даже особо наглые эмиры вроде Мамая принялись де-факто претендовать на эксклюзивные властные полномочия Чингизидов. Дополнительно укрепил для Твери литовский тыл перспективный союз на церковном поприще: в 1354 г. по смерти митрополита Феогноста престол митрополита Литовского и Галицкого занял Роман, ставленник Ольгерда и выходец из семьи тверских князей, немедленно вступивший в борьбу за паству с митрополитом Киевским и всея Руси Алексием, происходившим — вот совпадение — из московского боярского рода Бяконтов [Acta Patriarchatus Constantinopolitani, изд. Miclosich’em и Müller’om, т. I. С. 425–430, 434—436; Nicephorus Gregoras, Historiae Byzantinae. Т. III, Bonnae, 1855. C. 518–521].
К концу 60-х будущий Дмитрий Донской при поддержке Алексия-митрополита сумел уверенно разобраться со своим суздальским тезкой-противником, и стало ясно, что на очереди новая серия московско-тверской борьбы. На этот раз в роли зачинщика конфликта выступала московская сторона. В 1368 г. Михаил Александрович был приглашен на переговоры в Москву под гарантии церкви — и «пойман». Но в скором времени (возможно, что из-за позиции прибывавшего в Москву посла от темника Мамая и его ставленника Абдуллы) с Михаилом было заключено докончание, и его отпустили в Тверь. В том же году Дмитрий Иванович пытался исправить недоделки и «посылал рать» на Михаила Тверского, но безрезультатно. В ответ тверской князь решил опробовать на деле достижения своей дипломатии: он бежал в Литву и инициировал поход Ольгерда Литовского на Москву, окончившийся трехдневной безуспешной осадой только что отстроенного каменного Кремля.
В 1370 г. новое обострение отношений Твери и Москвы привело к новому отъезду Михаила Александровича Тверского в Литву. На этот раз уговорить родственника на активные наступательные действия Михаилу не удалось, зато пришли вести, что в отсутствие князя ордынские послы привезли ему в Тверь ярлык на тверское княжение. Необходимость обновления ярлыков была формально связана с тем, что в 1370 г. Мамай посадил на престол нового хана — Мухаммед-Бюлека, однако Михаил Александрович обоснованно увидел в этом сигнал. И после того как в сентябре того же года великий князь Дмитрий повоевал тверские волости, Михаил из Литвы отправился в Орду: «Прииде к Мамаю, печалуя и жалуя, и тамо многы оукоры изнесе и многы вины изложи, паче же всего въсхотеся ему самому княжениа великаго и многы дары раздавъ и многы посулы рассуливъ княземъ ординскымъ» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 93].
Мамай, всерьез недовольный долгим отсутствием посольств из Москвы, выдал тверскому князю ярлык на великое княжение владимирское. Однако эффект от этой дипломатической победы тверской линии на маневрирование между ордынским и литовским центрами силы вышел потрясающий. Москвичи, не говоря худого слова против царева ярлыка, просто не дали Михаилу возможности добраться до Владимира или вернуться в Тверь: «Не тъкмо же не приаша его, но и переимали его по заставамъ и многыми пути гонялися за нимъ, ищуще его, и не стигоша его. И тако едва утече не въ мнозе дружине и прибъже пакы въ Литву».
Таким образом, все вернулось на круги своя: Михаил Александрович снова просил войска у Ольгерда, но теперь он уже имел возможность потрясать ярлыком на великое княжение. На этот раз великий князь Литовский все же собрался с силами и опять сумел подступить к стенам Москвы, но после восьмидневной осады пошел на заключение мира.
В 1371 г. Михаил Александрович во второй раз получил у Мамая ярлык на великое княжение, но, отказавшись взять вспомогательное татарское войско (наследие Андрея Городецкого уходило в прошлое), выехал на Русь лишь в сопровождении посла Сарыхожи. Результат получился под стать прошлогоднему. Дмитрий Иванович заявил: «Къ ярлыку не еду, а въ землю на княжение на великое не пущаю, а тебъ послу путь чист» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 94–95; т. 18. С. 110].
