«Князь велики Александр Михайлович внук Ярославль… созва тверичь… а Щелкан Дюденевич с татары противу него изыде… одоле Александр… и ту згоре Щелкан и с прочими татары. А гостей ордынских старых и новопришедших… аще и не бишася но всех их изсекоша…» [ПСРЛ. Т. 10. С. 194; ПЛДР. С. 62–65].
Последствия этой акции явно продемонстрировали пагубность подобных неподготовленных действий. Узбек, получив известие о битве в Твери, резонно «разгореся яростию велиею зело… и рыкаше аки лев на тверских князей». И что самое печальное, политическая обстановка в тот момент никак не мешала ему ярость свою утолить: уже зимой 1327/28 г. сильная «Федорчюкова рать» по замерзшей Волге как по гладкой дороге двинулась к Твери. С этой ратью шли и русские князья, в том числе «…с ними же Иван Московский грядяше и вож им на грады тверскыа бываше» [Тверской сборник. ПСРЛ. Т. 15, стлб. 466]. Александр Михайлович и его братья не решились встречать татарскую «рать» на стенах города и разъехались в Псков и Ладогу. Уже без них «рать татарская взяша Тверь и Кашин и новоторжьскую волость и просто рещи всю землю Русскую положиша пусту…» [НПЛ. С. 98].
История первенства Твери среди земель Северо-Восточной Руси подошла к завершению.
Действительно, после разгрома 1328 г. Тверь потеряла статус ведущего центра объединения Руси. Да, Александр Михайлович сумел все же вернуться на родной стол, удачно поставив голову на кон в 1337 г. После десяти лет псковского и литовского изгнания (во время которого Тверью правил средний Михайлович Константин) Александр выехал из Пскова в Орду и повинился перед ханом: «Господине царю, аще много зло сътворих ти, во се есмь предъ тобою, готовъ семь на смерть. И отъвеща ему царь, аще тако еси сотворилъ, то имаши животъ полоучити, много бо послы слахъ, не приведоша тя. И приать пожалование отъ царя, въсприимъ отчину свою…» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, сглб. 48; НПЛ. С. 346].
Но удерживать тверской стол Александру удавалось недолго. Уже в 1339 г. (после очередной поездки в Орду Ивана Калиты) Узбек вызвал к себе Александра Михайловича вместе с Василием Давыдовичем Ярославским и Романом Михайловичем Белозерским. По итогам сложной борьбы между «промосковскими» и «протверскими» партиями в Орде Александр, третий подряд князь Тверской и Владимирский, был казнен 28 октября 1339 г. вместе с сыном Федором. Главной причиной трагической гибели этого тверского князя стала, видимо, ошибка на упомянутом выше скользком пути маневрирования между Ордой и Литвой — с 1338 г. Орда находилась в состоянии войны с Великим княжеством Литовским, а ведь Александр Михайлович правил в Пскове во время своего изгнания именно из руки литовского князя Гедимина.
При этом и от Александра Михайловича осталось в таком далеком от тверских интересов источнике, как Никоновская летопись, яркое изложение «новой идеологии» тверских князей: «Мне убо длъжно есть со всяким терпением и любовию за всех страдати… Братии и друзи верни, и любовьнии и храбрии псковичи! Не буди на вас отлучениа… мене ради худаго и грешнаго… И се аз худый отхожу от вас… да вам и ваше земле некоей тягости… не будет» [Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 10. С. 202].
Так через десять лет после падения Твери пало и великое поколение её князей.
4. Михаил Александрович: Последняя битва
Падение Твери и тверских князей оказалось настолько глубоким, что и в 1353 г. после смерти Ивана Калиты, и даже в 1359 г. после смерти Ивана Красного, оставившего по себе лишь девятилетнего сына, права московских князей на великокняжеский стол пытался оспаривать только Суздаль. И вот то, что Тверь после действительно случайного падения не смогла подняться и на два с лишним десятилетия потеряла даже статус «главного соперника» Москвы в деле объединения Руси, требует объяснений. К игре случайностей два десятилетия не сведешь.
Первая заслуживающая рассмотрения причина — это междоусобные конфликты в большой семье тверских князей. Определенную роль такие междоусобицы сыграли, особенно на фоне предыдущей слаженной работы тверской семьи. Действительно, в период наивысшего расцвета Твери ни один из сыновей Михаила Ярославича не называется по тем волостям, которыми он мог бы владеть. Причем такая ситуация сохраняется и при жизни Михаила Тверского, и после его смерти. А вот в середине — второй половине XIV в. в источниках появляются князья холмские, микулинские (потомки Александра Михайловича), клинские, дорогобужские (потомки Константина Михайловича), кашинские (потомки Василия Михайловича). Эти династии оформляются как раз после смертей Александра (1339), Константина (1347) и Василия (1368) Михайловичей соответственно.
Мы видим, что княжества и земли, появившиеся после нашествия, в целом повторяли путь политического развития древнерусских земель от политического единства к политическому дроблению, от единства княжеской династии к выделению княжеских ветвей. Однако полного распада Тверской земли так и не случилось: здесь сформировалась более четкая система организации единства княжеского рода и территориальной целостности княжества, определились четкие рамки и принципы совладения княжествами князьями той или иной династии. Центральное место в этой системе занимали столица княжества и ее ближайшая округа. Вполне возможно предположить, что эта система «коллективного сюзеренитета» появилась первоначально в Ростовском княжестве, которое выделилось во Владимиро-Суздальской земле еще в первой половине XIII в. Впоследствии принципы организации внутреннего устроения княжества могли быть позаимствованы из Ростова Тверью (вспомним, что Михаил Ярославич был женат на ростовской княжне), затем Москвой (возможно, из Твери).
Второй причиной «тверского кризиса» середины XIV в. стали сложные отношения с сюзереном. Если между 1300-м и 1327 гг. противники Твери пользовались однозначной поддержкой Орды лишь пять лет, в 1317–1322 гг., то после неудачного восстания тверичи о такой «обстановке в верхах» могли только мечтать.
Наконец, истоки проблем Твери можно найти и в слишком раннем её успехе, и в её географическом и геополитическом положении. В конце концов, междоусобицы и «неблаговоление» Орды настигали так или иначе все земли Северной и Северо-Восточной Руси, а у специфического «тверского кризиса» должны быть и специфические причины. И действительно, уникальный стартовый успех Твери привел к тому, что эта земля не только первой вышла на путь объединения русских земель, но и первой собрала все шишки на такой дороге. И дело тут не только в том, что из-за «Ногаевой замятии» и колебаний хана при выборе нужной стороны в московско-тверском противостоянии тверичи привыкли противостоять татарам, в том числе и с оружием в руках, ДО того, как реальные военные возможности Руси стали достаточными для отражения масштабного степного набега. Против Твери сыграло еще и то, что Михаил Ярославич, один из самых младших внуков Ярослава Всеволодовича, очень рано оказался старейшим в семействе Рюриковичей Северо-Восточной Руси. Это привело к тому, что уже с 1300 г., готовя своё близкое восшествие на великокняжеский стол, Михаил Тверской не мог заниматься расширением своей земли за счет владимирских владений. Владимирское великое княжество было одним из самых крупных, а после включения в него в 1276 г. Костромского княжества в результате бездетной смерти костромского князя Василия Ярославича стало самым крупным на Северо-Востоке. Соответственно, Михаил, добившись ярлыка на Владимир, не просто номинально стал верховным правителем Руси, но и реально получил в свое распоряжение много больший потенциал, чем любой из его потенциальных противников. Однако и все «примыслы» тверских князей времен их борьбы за великокняжеский стол, включая и важнейшее Переяславское княжество, вошли не в состав их отчины, а в территорию Владимирского княжества. И, потеряв великое княжение, Тверь разом потеряла практически все плоды своей долгой борьбы. Любопытно, что и Москва со временем наступила на те же грабли: после смерти Ивана Красного владимирский стол 22 июня 1360 г. занял Дмитрий Константинович Суздальский. И все нажитое Иваном Калитой ушло из-под власти московского князя вместе с территорией Великого княжества Владимирского (с городами Владимиром, Переяславлем, Костромой, Юрьевом-Польским, Дмитровом и купленной половиной Ростова). Но Москва сохранила тогда Можайск, Коломну и «выменянные» при Семене Гордом «места рязанские»; Москва сохранила территории, вошедшие непосредственно в состав её княжества, — и этот факт стал наглядной демонстрацией преимуществ геостратегического положения Москвы перед Тверью.
Да, это геостратегическое преимущество Москвы действительно было, причем «выгодное экономико-географическое положение», о котором много говорят со времен Ключевского, к делу отношения не имеет: Тверь, Ростов, Ярославль, Владимир относительно торговых путей, а также центров промыслов и земледелия расположены лучше, чем Москва, да и в XIII–XIV вв. в наших широтах громко говорил булат, а не злато. Нет особых оснований напирать и на мифическую особую безопасность Москвы (и Твери) как раз именно из-за тех самых только что упомянутых торговых — то есть речных — путей, которые, как мы видели, легко превращались в дороги войны. Ярославское, Костромское, Дмитровское и Галицкое княжества не только не уступали Москве и Твери в плане безопасности, но даже и превосходили их по этому параметру. А тот же Ростов, умудрившийся в своё время договориться даже с Батыем [см.: Хрусталев Д. Г. Русь от нашествия до ига. М., 2008. С. 91] и располагавший в XIV в. влиятельной колонией «своих» татар, должен был быть вообще «чемпионом безопасности». Однако же, судя по скудным данным источников, люди шли не в более «безопасный» «отатарившийся» Ростов, а в ходившие по самому краю ханского гнева Тверь и Москву. Выше уже встречались два примера крупных переселений элиты в начале XIV в., и эти случаи — выход служилых людей из сферы влияния Ногая в Юго-Западной Руси в Москву и переход владимирского боярства в Тверь — убедительно продемонстрировали, что как минимум знать того времени со своими людьми искала политической бури, а не безопасности. И вот именно с точки зрения возможностей ведения активной наступательной войны Тверь проигрывала Москве:
