Те, кто ностальгировал по Австро-Венгрии, не проявляли подобного равнодушия. Стремясь доказать правоту Габсбургов, они видели в Салоникском процессе подтверждение обоснованности подозрений в адрес сербского государства. Фридрих Вюртле считал, что суд был инициирован во исполнение требований, содержавшихся в ультиматуме от 23 июля 1914 г. По его мнению, имелась прямая связь между процессом и переговорами о сепаратном мире, которые вели Австро-Венгрия и союзники. Сербское правительство было якобы посвящено в переговоры[244].
Как мы уже отмечали, «вклад» сербов в разжигание полемики, которую ревизионисты и сегодня, и прежде использовали в своих целях, восходит к Салоникскому процессу и связанному с ним мифотворчеству. Согласно доступным в настоящее время источникам, сам процесс замышлялся и начался летом-осенью 1916 г. как «сербское внутреннее дело». Незадолго до этого сербское правительство отказалось вводить чрезвычайные суды для офицеров, лишив тем самым регента и близкие к нему военные круги (Белую руку) возможности по-быстрому разделаться со своими противниками. Престолонаследнику Александру пришлось изменить тактику. Членами обычных военных трибуналов становились противники Аписа, на которого вскоре был состряпан донос. Два чиновника министерства внутренних дел, возглавляемого Любомиром Йовановичем-Патаком, обвиняли Димитриевича в подготовке мятежа в армии. Арест состоялся в декабре 1916 г., после чего двору пришла в голову мысль инкриминировать Апису и его соратникам создание заговорщицкой организации. Проблема, однако, состояла в том, что не представлялось возможным ни доказать, что она возникла только на фронте, ни скрыть тот факт, что принц-регент знал он ней с первых дней ее реального существования, то есть с 1911 г. Поэтому через несколько месяцев появилось обвинение в покушении на Александра, якобы имевшем место летом 1916 г. Специально подготовленные свидетели опознали Раде Малобибича, которого организаторам процесса не составило труда связать с его патроном. Перспектива того, что агенты Аписа, руководствовавшиеся патриотическими соображениями, будут осуждены на смерть за шпионаж в пользу Австрии, подтолкнула его написать неоднократно упоминавшийся нами рапорт. Признание появилось в апреле 1917 г., а в конце месяца обвиняемый заявил, что не станет обсуждать его во время заседаний трибунала. В конце концов Димитриевича и его товарищей осудили на смерть за создание организации, ставившей перед собой цель свержение власти, а также за покушение на Верховного командующего. Однако откуда взялся миф, будто сербское правительство инициировало процесс в интересах проведения сепаратных переговоров с Австро-Венгрией в 1917 г. и будто французский президент Клемансо категорически требовал головы казненных?[245]
Сразу отметим, Жорж Клемансо стал президентом республики только в ноябре 1917 г., а во время описываемых событий 1916–1917 гг. был всего лишь народным депутатом. Тогда же британский Форин Оффис на официальном уровне требовал отказаться от расстрела осужденных. Сохранившиеся дипломатические документы и дневники членов сербского парламента свидетельствуют, что правительство ничего не знало о переговорах, проводившихся в 1917 г. при посредстве Сикста Бурбона. Сербские власти знали об остальных мирных инициативах и предложениях центральных держав, однако союзники всегда убеждали, что ответят на них продолжением войны до победного конца. Правительство больше опасалось заключения сепаратного мира с Болгарией. О переговорах, которые позднее станут называть подоплекой Салоникского процесса, сербы узнают весной 1918 г., когда их во французском парламенте предаст огласке Жорж Клемансо.
Миф о его кровожадности родился после войны благодаря выступлениям Драгиши Стоядиновича – свидетеля на Салоникском процессе и зятя министра Любы Йовановича. Разумеется, эти слухи частично снимали вину с организаторов процесса – с тех, кто мог помиловать осужденных. В межвоенное время с данной версией согласились некоторые современники, сочувствовавшие «Черной руке». Что касается связи между переговорами, о которых писал Сикст Бурбон (1920), и Салоникским процессом, то «доказательством» ее наличия служит тот банальный факт, что они протекали параллельно. Некоторые современники (Хинко Хинкович, Светозар Прибичевич) полагали, что сербское правительство могло быть в курсе именно этих переговоров. Прибичевич некоторое время спустя писал, что «если и не знало», то «наверняка» догадывалось, что планируется заключение мира между Антантой и Австро-Венгрией. По-видимому, продолжал он, в то время правительство не имело информации, а уже в мае все закончились ничем. И только позднее в своей книге «Диктатура короля Александра» (1933) политик стал категорично утверждать, что и сербское правительство, и регент были проинформированы о переговорах и «ясно осознавали, что мир может быть заключен внезапно». Если Прибичевичем не двигал злой умысел, тогда он спутал пресловутые «переговоры» с известным немецким и американским мирным предложением, которое союзники отвергли уже в начале января 1917 г., как и более позднее попытки, включая ту, неизвестную сербам, посредником в которой выступал Сикст Бурбон. Некоторые «чернорукцы» тоже усматривали связь между тем, что в своей книге описывал представитель древней династии, и приговором, вынесенным на Салоникском процессе. В анонимной брошюре (1923), автором которой, вероятно, являлся майор Аца Благоевич, говорилось, что присутствовала глубокая причинная связь между судом и переговорами с Австрией о сепаратном мире. Публично такое мнение высказывали осужденные полковник Владимир Туцович, Велимир Вемич и Милан Гр. Милованович. Крста Цицварич – владелец «Белградского дневника» – прославлял Аписа как революционера, который подорвал балканскую пороховую бочку и принес свободу. Складыванию мифа поспособствовали и мемуары хорвата-«чернорукца» Оскара Тартальи[246].
Тем временем крайне негативная британская реакция (Сетон-Уотсон) на приговор и казнь вынудила сербские власти в лице Стояна Протича сказать что-нибудь в свое оправдание. В августе 1918 г. министр заявил, что позицию кабинета обусловил некий «документ особого свойства», наличие которого исключало помилование. Более развернуто в защиту процесса Протич высказался в 1922 г. на страницах собственной газеты «Радикал»: «Это письменное признание покойного Димитриевича – что оно значило? Пока он не признался, правительство Королевства Сербия могло хоть как-то хранить молчание. Однако, после того, как оно достоверно, лично от совершившего преступление узнало обо всем, что ему оставалось? Только следовать принципу: виновнику – наказание. Поступив по-другому, правительство само стало бы соучастником…». Современник, правовед и историк Слободан Йованович это заявление прокомментировал следующим образом: «Протич бы точнее выразился, если бы сказал, что правительство могло навлечь на себя подозрения в том, что и само оно принимало участие в Сараевском покушении»[247].
После войны по поводу протичевских заявлений в защиту политического процесса высказались и подлинные организаторы Сараевского аттентата – страдальцы, которых не убили тюрьмы и мучения. Они с полным на то основанием ставили под сомнение официальную версию, ведь никто из них не помнил, чтобы Раде Малобабич – агент Аписа и мнимый организатор – был в их компании.
Слободан Йованович полагал, что из-за одного секретного документа Аписа не могли приговорить к смертной казни, тем более что его и не обвиняли в убийстве Франца Фердинанда. По-видимому, уже в ходе самого процесса Пашич и Протич поняли, какая возможность им предоставляется на тот случай, если переговоры о мире начнутся до завоевания победы: «Когда суд начался и Апис написал свое признание по поводу Сараевского покушения, Пашич увидел, какую выгоду с точки зрения внешней политики можно извлечь из процесса»[248].
И Йовановича книга Сикста Бурбона побудила изложить хронологию тогдашних переговоров, однако он упустил из виду, что во время Салоникского процесса сербское правительство не было осведомлено о них. Как и в случае с Лондонским договором с Италией, о котором оно узнало только задним числом[249].
Более поздние сербские историки придерживались различных точек зрения на рассматриваемый дискуссионный вопрос. Племянник Аписа Милан Ж. Живанович (сын его родной сестры и министра Живана Живановича) в своем объемном исследовании настаивает на убедительном характере «признания» дяди, за которым post mortem признается заслуга в соучастии в том, что после 1945 г. воспринималось как этап национально-освободительной борьбы. Автор также считает, что правительство пожертвовало Д. Димириевичем именно потому, что он был «организатором» покушения. Живанович тоже исходит из недоказанного предположения, будто правительство знало в деталях о сепаратных переговорах между Францией и Австро-Венгрией[250]. Эти утверждения аргументированно оспаривал историк Васа Казимирович, который основательно подошел к следующему вопросу: в какой мере сербское правительство было осведомлено о разных переговорах, которые только начинались или уже шли некоторое время, а также о посланиях, адресуемых Сербии ее союзниками[251]. До Казимировича на несостоятельность тезиса о причинной связи между Салоникским процессом и тайными мирными переговорами указывали историки Боислав Й. Вучкович и Драгослав Янкович[252].
