Работать неимоверно трудно. В мае, когда я в составе «весьма ограниченного контингента» журналистов там находился, было относительно спокойно, если верить старожилам следствия. Неуютно только было на тридцатиградусной жаре в титановых бронежилетах. Непривычно было проводить ночь в «жигуленке», мчавшемся в составе спецколонны по туркменской пустыне, когда слева на ребра давит кофр фотоколлеги, а правое бедро испытывается на прочность прикладом автомата, который солдат-автоматчик не выпускает из рук даже во время трапезы.
Но еще более непривычно слышать на планерке сообщение о том, что, по оперативным данным, профессиональным бандитам уплачен аванс в размере 150 000 рублей за совершение теракта с целью физического уничтожения кого-либо из руководителей группы. Так и прозвучало: «кого-либо». То, что в республике процветает институт наемных убийц, отмечал в своей служебной записке в 1985 году министр внутренних дел Узбекистана. То, что республика поделена на сферы влияния преступными кланами, известно. Но до некоторых пор уголовники и казнокрады не вступали в столь очевидный альянс. Теперь, когда обе преступные стороны почувствовали, что их берут в оборот, началась тревожная консолидация. Поэтому следователям рекомендуется из гостиницы на работу пешком не ходить, на охрану вокруг коттеджа особенно не рассчитывать, одним словом, быть начеку. Даже членов семей, проживающих в радиусе тысячи километров, рекомендовано эвакуировать. Еще до поездки в Ургенч я знал, что немало семей работников группы давно кочуют по квартирам друзей, не выдержав прессинга подспудного шантажа и угроз.
К этому непросто привыкнуть. Очень непросто. Для того чтобы остаться в группе (номинально и душой), необходимо соответствовать по меньшей мере паре однозначных условий.
Первое. Быть Профессионалом с большой буквы, то есть грамотным, умным, опытным, смелым и — это основное! — неподкупным. Одному из руководителей группы, Султану Алиевичу Салаутдинову, предложили однажды самому назвать количество… миллионов, достаточных для прекращения дела. Он связался с Москвой — может, «согласиться на взятку», как-никак прибыль казне быстрая и нехлопотная, ведь другим путем выкачать эти миллионы непросто. Принципиальная Москва отказалась. Как можно? Работнику центрального аппарата Прокуратуры Союза? Из Москвы — это мне не раз придется повторить — виднее, «что такое хорошо» и «что такое плохо».
Второе, думаю, сложнее: ежедневно надо доказывать свою способность играть ва-банк. Способность, граничащую с осознанным самопожертвованием и основанную прежде всего на вере и неприятии. Это сложно. Потому что неприятие устоявшегося и канонизированного может позволить себе только сильная личность. Потому что по-хорошему фанатичную веру в окончательное торжество справедливости и закона юристы из особой группы обязаны денно и нощно сочетать — такова специфика этой работы — с пугающе отчаянным недоверием ко всем и всему.
Уж где-где, а здесь стены наверняка имеют чуткие уши. Поэтому работающим в группе фактически запрещено («не рекомендовано») обсуждать свою работу (даже друг с другом, а с посторонними и подавно). Вернее, ее детали и частности. Тот же Салаутдинов посетовал как-то, что не может иногда подсказать пришедшему за советом следователю, в каком направлении надо развивать расследование. Тайна двоих — это что? Правильно, уже не тайна. Между прочим, следователи допрашивают подозреваемых по двое. И все же те время от времени отчаянно переходят от намеков к лобовым предложениям. Бывало, предлагали миллион (1 000 000 рублей) только за то, чтобы дело передали в местные инстанции.
«Люди называют его «наш Ленин»», — говорила жена бывшего первого секретаря Кашкадарьинского обкома партии Гаипова, показывая гостям праздничный пиджак мужа, по-брежневски густо увешанный блестящими наградами. Говорила, как и пристало сиятельной супруге сановника-миллионера, степенно и вальяжно, хоть и не без тревоги — гости уж больно неожиданные.
С трудом получив из Москвы (дело было в марте 1985 года) сдержанное согласие на арест вельможного преступника, руководитель группы с несколькими проверенными коллегами приехал в Хорезмскую область, где тогда жил Гаипов. И занялись они… праздными делами. Для отвода глаз. Местные правоохранительные органы пришлось дезинформировать относительно цели служебного визита. Иначе нельзя было рассчитывать не только на успех операции, но и на личную безопасность. (Одно из покушений на руководителя группы санкционировал бывший министр внутренних дел Узбекистана К. Эргашев!) Пару дней они деловито мотались по окрестным достопримечательностям, а вечерами демонстративно отдыхали.
Москва запретила арестовывать вельможного вора и взяточника в стенах собственного особняка; санкцию на арест разрешили предъявить лишь в здании облпрокуратуры. Казалось бы, нелепое требование, учитывая всю сложность ситуации. Но кому-то захотелось, чтобы все было чинно. Предстояла весьма щекотливая операция — тактично и аккуратно пригласить Гаипова в это строгое учреждение. И вот уже битый час сидели необычные гости из следственной группы Прокуратуры СССР (представились они, кстати, работниками республиканской прокуратуры, благо южное солнце их уже надежно высмуглило да и языком овладели за годы работы здесь вполне сносно) в «ханском дворце», пили отборный зеленый чай и вели неторопливую беседу с Гаиповыми. Услышав крик из спальни, находившиеся в гостиной бросились туда. Увы, они опоздали: до того, как удалось вырвать восточный кинжал из окровавленной руки Гаипова, тот успел исполосовать свое привыкшее к холе тело. «Уходите», — хрипел умирающий. «Вы виновны!» — кричали жена и дочь. Тринадцать ножевых ранений.
К тому, какие тайны унес с собой самоубийца, я еще вернусь. Самое горькое, что история с нелепым харакири не единична. Один из подследственных, сообщив местонахождение трех тайников с преступно нажитыми сокровищами, на следующий день выбросился из окна. В предсмертной записке он отказывался от своих показаний, уверял, что ввел следствие в заблуждение. Тем не менее по всем трем адресам были обнаружены подпольные хранилища с ценностями на сотни тысяч рублей. Что заставило взрослого, серьезного мужчину, взрезав разбиваемым стеклом вытянутые вперед руки, безрассудно шагнуть в оконный проем навстречу нагому асфальту?
А кто предупредил министра К. Эргашева о готовящемся аресте? И подсказал ему скорый и удобный (для вышепоставленных пособников) выход — пулю в лоб? Не те ли, кто до этого затруднял привлечение министра-преступника к уголовной ответственности ссылками на его депутатство (в Верховном Совете республики)? Не те ли, кто награждал уже выявленного взяточника почетными правительственными наградами? Помню тягостное молчание следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Н. Иванова, когда ему сообщили: «Санкции на арест одного из высокопоставленных взяточников до сих пор нет». Впрочем, неопровержимость улик может подтвердить лишь суд. Но когда до суда-то дойдет?.. Пока у следствия осечек не было, невзирая на пристрастное к нему внимание. Самое трудное — передать собранное в суд. Ах, сколько их, «волосатых», но таких холеных рук! Кто подкинул пистолет бывшему первому заместителю министра внутренних дел Узбекистана? Ведь и руководителям МВД не положено лежать в госпитале вооруженными. А Г. Давыдова нашли на больничной койке с тремя пулевыми ранениями в голову. Самоубийство? Может быть, может быть. Я не медик. А медики говорят: всякое случается. Такие дела. Все-таки кто заставляет сановных казнокрадов нажимать на курки именных пистолетов? Может, это возведенная в квадрат привычка следовать «высшему примеру»?
Преступники в мундирах опаснее даже их штатских сообщников, занимающих высокие кресла, поскольку, будучи хорошо знакомы со следственной «кухней», знают, куда и как надо наносить контрудары. И работе особой группы Прокуратуры СССР доставляют немало хлопот. Не всегда следователи группы могут опереться на поддержку коллег из милиции без оглядки на возможное предательство. Обжегшись на молоке, вынуждены и на воду, как говорится, дуть. Погрязшие во взяточничестве и хищениях лица вступают в сговор между собой и направляют (по советам «своих юристов») в высшие инстанции коллективные жалобы о якобы незаконных действиях следствия (при этом не забывая указать на свою непричастность к преступлениям). Одному, дескать, выбили челюсть, другому сломали ребра, к третьему подключили ток, четвертый пал жертвой какого-то неизвестного лекарства и под его воздействием оговорил себя и других. И потому группу без конца проверяют самые разные инстанции. Не важно, что при проверках устанавливается лживость этих измышлений. Главное — заронить подозрение, распылить силы, потрепать нервы, расплодить слухи. У самих-то клеветников опыт богатый.
