что будет рассмотрено нами в главе 7. Поэтому у Арриги остаётся непрояснённым то, каким образом подобные ограничения сдерживают нынешнюю гегемонию США.
Куда более чётко Арриги говорит о том, как внешняя конкуренция в ядре мир-системы и сопротивление на её периферии ослабляли способность США держать под контролем мировой порядок.
Даже несмотря на то, что Соединённые Штаты не сталкиваются с каким-либо военным соперником, хоть как-то способным прийти им на смену, в иных принципиальных аспектах они сегодня слабее, чем сто лет назад была Британия. США стали страной-должником, тогда как Британия в ходе мировых войн была по-прежнему способна полагаться на доходы и солдат из своей способной к адаптации империи (прежде всего из Индии). Арриги перечисляет способы, при помощи которых Соединённые Штаты, как и прежние гегемоны, стремятся укрепить своё военное, экономическое и геополитическое преимущество, а следовательно, он демонстрирует, как слабость в одной сфере подрывает стратегии в других. Например, американские войны во Вьетнаме и Ираке, задачей которых было снижение геополитических вызовов со стороны национально-освободительных движений в Третьем мире и бесцеремонных нефтедобывающих государств, вместо этого придали храбрости силам, которые были избраны мишенями США, но не потерпели поражение. Кроме того, эти войны привели к бюджетному и внешнеторговому дефицитам, ослабившим американскую экономику. Хотя до недавнего времени иностранные кредиторы были не в состоянии использовать потребность Америки в капитале для формирования ее внешней политики [в своих интересах], Китай в ходе финансового кризиса 2008 года присоединился к требованиям других стран и частных иностранных инвесторов к американскому правительству защитить их вложения от обесценивания. [113]
Опираясь на глубину своего мир-системного анализа, Арриги демонстрирует сильные стороны, но в то же время и устойчивые ограничения этой модели. Подход Арриги способен уточнить, что именно требуется в отдельно взятую эпоху для достижения гегемонии в мир-системе. Однако Арриги, как и Валлерстайн, а до этого Ленин, не столь удачно объясняет, почему конкретные страны в принципе достигают гегемонии, тогда как другим это не удаётся. Мир-системная точка зрения Арриги зачастую игнорирует внутренние конфликты в каждой из стран ядра, определяющие комплекс политических мер, которые предопределяют её (меняющееся) положение в мир-системе. Вместо этого отдельные страны у Арриги часто предстают в качестве унифицированных акторов — из его работ мы узнаем об интересах и действиях «Нидерландов», «Британии» и «Соединённых Штатов».
Нам потребуется предпринять более глубокий и более системный взгляд внутрь стран, выступающих основными единицами анализа в мир-системной теории, и выявить акторов, чьи конфликты в каждой отдельной стране формировали политику, приводившую к достижению или утрате гегемонии. Как и в случае империй, для держав-гегемонов на деле характерно множество конкурирующих между собой элит. Акторами всемирной истории являются элиты и классы, а не политии. Конфликт элит и классов постоянно меняет структуру каждой политии, а тем самым меняет и способность каждой политии к борьбе за гегемонию или её удержание. Хотя мир-системный подход способен распознавать и исследовать конфликт элит и классов, я не согласен с попытками Валлерстайна и Арриги синхронизировать структурные изменения внутри отдельных политий с циклами мир-системы. В результате этого Арриги оказывается не в состоянии объяснить, почему гегемония Британии продлилась гораздо дольше, чем гегемония Нидерландов или Соединённых Штатов, а также то, как Британия, в сущности, смогла унаследовать статус гегемона у самой себя в течение двух следовавших друг за другом эпох, которые охватывали переход к промышленному капитализму.
Признание того, что Британия достигала двух пиков гегемонии, присутствует у Джорджа Моделски. [114] Первый из них, состоявшийся в XVIII веке, базировался на британских переселенческих колониях и был сведён на нет Американской революцией и падением прибылей Ост-Индской компании. Второй пик гегемонии в XIX веке базировался главным образом на промышленности и обеспечивался колониями в Южной Азии. В промежутке между этими двумя пиками Моделски усматривает период упадка, тем самым признавая, что гегемон может становиться преемником самому себе, реформируя свою империю и задавая ей новую конфигурацию. Однако Моделски, как и упомянутым выше мир-системным теоретикам, не удаётся объяснить, почему британское государство оказалось способным на реформы, а его конкуренты нет. Моделски уделяет мало внимания акторам и событиям, которые формировали или ослабляли гегемонию, — фактически он даже не удосуживается упомянуть национализацию Ост-Индской компании. Каким образом две эпохи британской гегемонии были порождены внутренней динамикой Британии и её империи, а также то, почему эта гегемония была утрачена сначала временно, а затем навсегда, будет показано в главе 5.
В дальнейших же главах я надеюсь продемонстрировать, что политика каждой империи или гегемона имела специфический характер. В оставшейся части книги будут прослежены непредвиденные цепочки конфликтов и структурных изменений, с тем, чтобы определить границы их воздействия на каждого из гегемонов и предполагаемую способность гегемонов формировать глобальные правила игры и навязывать их. Проделав подобный исторический анализ, мы сможем вернуться к мир-системной теории, которая поможет нам понять последствия этих решений для определения меняющихся позиций данных политий в мировой экономике и геополитике.
Издержки (и блага) империи и гегемонии
Пол Кеннеди рассматривает формальные и неформальные империи в качестве убыточного бремени, которое истощает экономическую жизнеспособность великих держав. [115] Оценивая вклад формального и неформального империализма в экономическое процветание той или иной великой державы, Кеннеди занимает позицию, противоположную Ленину. Кеннеди признаёт, что великие державы действительно извлекают богатства из колоний, однако утверждает, что издержки по охране колоний, зависимых территорий и торговых путей от великих держав-конкурентов перевешивают выгоды империи. Величайшие державы, среди которых он перечисляет Испанию Габсбургов, Нидерланды, Францию, Британию, Соединённые Штаты и Советский Союз, со временем приобрели стратегические интересы в таком большом количестве мест на планете, что стали испытывать необходимость тратить на отдельные территории и конфликты военные и финансовые ресурсы, и эти траты было невозможно обосновать экономическими соображениями.
Всё это важно, поскольку по мере возрастания участия во внешних делах великие державы начинают страдать от того, что Кеннеди называет «имперским перенапряжением». Поскольку ресурсы вместо инвестирования в производство уходят на военные издержки империи, экономика доминирующей державы испытывает упадок, пока не наступает момент, когда она больше не может позволить себе вооружённые силы, необходимые для удержания её глобального положения. Именно в этом, по мнению Кеннеди, и заключалась причина упадка всех предшествующих великих держав, и то же самое, предсказывал он, произойдёт и с Соединёнными Штатами. [116]
Кеннеди придаёт мало значения внутренней фискальной организации или внутриполитической динамике великих держав, а
