Александр Дугин - Геополитика постмодерна

В сущности, нам плевать на Америку, мы вовсе не ненавидим ее , но покуда она такая, как есть, все-таки какое-то нехорошее чувство живет в каждом из нас… Может быть, я ошибся, может быть, это не ненависть.

Но все равно: «yankee», пожалуйста, «go home». От греха подальше.

Часто приходится слышать, что «у России сегодня нет союзников», что «от нас отвернулись все». Эта мысль имеет под собой определенные основания, но нуждается одновременно в более внимательном анализе.

До краха СССР и мировой коммунистической идеи Россия искала союзников, основываясь на идеологическом признаке. Этими союзниками были те страны или политические движения и партии, которые симпатизировали коммунизму. Построение социализма в одной отдельной взятой стране породило интересную ситуацию: Советская Россия, как оплот международного коммунистического движения и столица «Третьего Интернационала», выступала в двух ипостасях: реализация конкретных национальных геополитических интересов осуществлялась во имя сверхнациональной идеи — мировой революции. Идеологический признак в определенных случаях создавал ряд серьезных препятствий для усиления влияния СССР — особенно в регионах «Третьего мира», где преобладали религиозные настроения (в частности, в Афганистане, Иране, арабском мире и т. д.), но вместе с тем расширял базу потенциальных союзников. Миллионы людей, целые страны и крупные партии во всем мире работали на СССР как на державу отнюдь не из-за симпатии к «русским», но в силу приверженности той идеологии, которая одержала победу именно в нашей стране.

Нечто подобное было справедливо и в отношении другой сверхдержавы — США. Не столько симпатия к самой Америке, сколько восхищение либерально-демократической моделью и ее эффективностью, своеобразное «очарование гиперкапитализмом» привлекало к этой стране взгляды большой части человечества. Соединенные Штаты предлагали и предлагают до сих пор миру не просто самих себя, но свою модель, которая претендует на универсальность и теоретически может быть привита в любой точке мира.

После распада СССР Россия оказалась в тяжелой ситуации: она утратила универсализм (пусть ограниченный) советского языка, но и на пути копирования американской модели столкнулась с такими сложностями, что была вынуждена, будто обжегшись, отшатнуться от США. Те, со своей стороны, и сами не спешили заключить новую демократическую Россию в свои объятия и на всякий случай недоверчиво расширяли границы НАТО все дальше на Восток, намереваясь переварить Россию только по частям и лишь после того, как она окончательно перестанет быть опасной. В такой ситуации Россия осталась одинокой: ее вчерашние противники никак не хотят становиться настоящими друзьями, а от вчерашних союзников мы сами брезгливо отвернулась. При этом универсализм социалистической идеи был отброшен, а национальная идея не выработана.

В такой ситуации трудно говорить о друзьях даже теоретически: они возникают только тогда, когда страна предлагает другим ясную и внятную общую модель, геополитический план или хотя бы — как минимум — стройную и непротиворечивую собственную национальную стратегию, по отношению к которой можно было бы определяться. Увы, ничего подобного в современной России нет, и мы одиноко стоим в непонятном и стремительно меняющемся мире. Чтобы говорить о друзьях или же окончательно отказаться от таковых, необходимо вынести базовое решение относительно самих себя. Сейчас такого решения нет, но сила событий такова, что тянуть с этим дальше невозможно.

Политика начинается там, где четко определяется пара «друг-враг». И если мы не выработаем в кратчайшие сроки своей политики, нам просто жестко навяжут чужую.

Какие решения теоретически возможны?

Россия может либо примкнуть к какому-то существующему наднациональному проекту, либо закрыться в глухой изоляции в рамках государства-нации, либо напрячься и выдвинуть свой собственный проект, конкурентный на фоне других наднациональных моделей.

Существующие наднациональные проекты таковы.

Первый проект: мировая американская империя, т. н. «благожелательная Империя» («benevolent Empire») Р. Кэйгана и У. Кристола. Этот проект реализуется США начиная с 90-х годов прошлого века и предполагает однополярный американоцентричный мир и всеобщее преобладание либерально-демократической американской социально-экономической и политической модели. В этой «мировой американской империи» России либо отводится самое периферийное место, либо не отводится вообще никакого.

Евразийский материк, в духе геополитических построений современных американских стратегов, видится как «объект» внешнего управления, как подконтрольная территория, которая по определению не должна обладать даже призраком самостоятельности. Американская гегемония предполагает десуверенизацию крупных региональных держав и установление над их стратегическим потенциалом прямого американского контроля. Это относится как к области стратегических вооружений и ядерных объектов (там, где они есть), так и к области экономики, где речь идет о внешнем управлении через транснациональные корпорации важнейшими секторами и особенно сферой природных ресурсов и энергоносителей.

Естественно, большинство россиян к такой перспективе отнесутся отрицательно, и даже если политическая элита по эгоистическим соображениям может на это пойти, чтобы на личной основе интегрироваться в «золотой миллиард», народ это категорически отвергнет. Судьба партии СПС, чьи идеологии в ясной форме предлагали подобный сценарий, показательна.

В рамках означенного проекта единственным «другом» теоретически могли бы быть США, но цена этой дружбы такова, что предполагает утрату со стороны России политической суверенности и геополитической субъектности, вероятно, и территориальной целостности. Такая дружба весьма своеобразна и больше напоминает «оккупацию».

Если США принять в качестве друга, это значит автоматически развязать жестокий внутрироссийский конфликт элиты с населением. В эпоху Ельцина все шло именно к этому, и только приход к власти Владимира Путина на патриотической волне предотвратил этот сценарий. Сегодня мало кто в России, кроме политических ультрамаргиналов, еще отваживается причислять США к нашим друзьям. Но если все же пойти в этом направлении, власть должна быть готова к новой волне гражданского конфликта и расчленению России. Думаю, что всерьез в этом направлении никто не думает.

Другой — несколько отличный — сценарий предлагает Единая Европа. Этот проект не столь глобален, как американский, но он выходит за рамки одной страны — даже самой крупной. Здесь на первый план выступает цивилизационный критерий: Европа мыслится как «единое большое пространство» со специфическими экономическим, культурным и политическим укладами. К этому пространству могут примкнуть некоторые близлежащие страны со сходной социально-экономической структурой, приняв европейские стандарты. Европейский план не универсален, но одновременно наднационален. Он обращен не ко всем странам, и Европа переваривает своих соседей постепенно, тщательно следя за процессом и колеблясь перед включением в проект слишком проблематичных геополитических реалий — вроде Турции.

Россия по своему геополитическому и цивилизационному формату, по своему объему и стратегической мощи в существующую Европу никак не вписывается. Это надо принять как аксиому. Но из этого отнюдь не вытекает, что Европа автоматически становится «врагом». Европейский план не включает в себя Россию, но и не навязывает ей какого-то определенного пути. Для Европы Россия — «вещь-в-себе», нечто грозное и непонятное, от чего лучше держаться подальше. Но и агрессии в отношении России Евросоюз никак не планирует: у Брюсселя, по сути, нет в отношении нас никаких планов — ни позитивно интеграционных, ни негативно уничижительных. Европа признает нас как нечто отличное, и при определенных обстоятельствах готова с нами считаться. В принципе здесь возможна и дружба и вражда, и многое зависит от того, какой выбор сделает Москва в отношении собственного политического будущего.

Третий проект — исламский. Он, безусловно, проигрывает и американскому, и европейскому по привлекательности, экономической состоятельности и социально-политической и культурной универсальности, но обладает динамизмом, энергией и убежденностью, подчас граничащими с фанатизмом. Исламский проект пока действует на мировой периферии, проявляясь подчас в форме терроризма и зон конфликта. Но его преимущество в том, что он обладает ясными отрицательной и положительной программами — против американской гегемонии и за мировое исламское государство. Это в каком-то смысле революционный проект, его потенциальной базой является миллиард мусульман, которые бурно плодятся и все более наводняют Европу и Америку, привнося в эти зоны собственный культурно-социальный и религиозно-политический стиль.